Запасной вариант. Глава 15. Внезапное освобождение

Глава 15. Внезапное освобождение. Босс раскрывает карты. Ещё одно ужасное убийство

Вот так и бывает. Вчера ещё на потрескавшемся потолке ИВС разыскивал очертания Афганской Республики, а сегодня мчусь в комфортабельной машине по направлению к особняку хозяина.
— Мне, конечно, пришлось заплатить, — говорит Пётр Степанович. — Кто ж знал, что получится такой конфуз с ГАИ? Но когда они мне сообщили, что пойман угонщик, я всё понял... Пришлось воспользоваться кое-какими старыми связями...
Толик-Аятолла — за рулём. Он молчалив и угрюм, как тот вертолётчик, что уносил меня на борту металлической стрекозы из проклятого Аллахом кишлака под Кандагаром. За окном, правда, не раскалённые зноем уходящие вниз склоны гор, а новосибирские улицы, которые осыпает первый снежок. Середина ноября. В Москве уже разобраны баррикады. Теперь будут после стрельбы по Белому дому решать вопросы с ремонтом. И кто бы мог подумать, что здание родного парламента постигнет участь дворца Амина, по коридорам которого вы бегали с Андрюхой, паля из «акаэмов»! Кто бы мог предположить, что нашими же сибсельмашевскими снарядами — по народным избранникам! И чтобы всё это по телеку казать, как будто это кино. А сколько народу снайперы положили! Когда я увидел на экране останкинскую иглу, толпу, лезущую, как квашня из дежи, я подумал: где же я это видел? И засевший во мне тут же продемонстрировал картинки охваченного революционными волнениями Кабула, мечеть, воткнутую в вену неба, закатившийся за веко глаз обкайфованного наркомана. Интересно было бы знать, что всё-таки сейчас происходит в Москве? Но мы вот тут с бриллиантами связались... С алмазами... Словно угадывая мои мысли насчёт первопрестольной, Савченко говорит:
— Надо будет тебе в Москву смотаться...

И, выдержав паузу, во время которой я отмечаю, что он как-то резко перескочил на «ты»:
— Но перед этим в Якутию, в Мирный слетаешь...
Как всё-таки угрюм Толик! Что-то ему не нравится в этом разговоре. И он давит на сигнальную пикалку, выруливая на обгон, совсем так же, как старлей-ветролётчик давил на гашетку, чтобы прополоскать неугомонных душманчиков-тушканчиков из пулемёта. Ох, и заводной же парень! Лестница верёвочная, по которой я карабкался в вертолёт, выбранная из-за борта, как бредень из мутной пучины, бугрится у меня под ногами. А дехкане целят и целят из винтовок в железную стрекозу. Пульки так и стукают по обшивке: дум-дум! Что нам эти пульки! Хотя, говорят, во время войны во Вьетнаме один узкоглазый крестьянин сбил палкой американский «Фантом». Дело в том, что палку засосало в реактивную турбину, ну и — клювом в землю. Но если бы в этой машине был генерал Руцкой, он бы, конечно, вовремя катапультировался... Хотя теперь сидит в Лефортове, совсем как я — трое суток в ИВС. Только больше. И выкупить некому…
Эх! Если бы на том вертолёте в свое время зависнуть над Магаданским сквером — вот цирк бы вышел!

Магаданский сквер — не то что Первомайский. Ни бассейна для смягчения падения, когда прицельный хук посылает в полёт клиента с вывихнутой скулой, ни консерваторских бабушек, ни художников, торгующих портретами-экспромтами. Тут по скамейкам сплошь восседают узники сталинских лагерей, спецпереселенцы, поставлявшие родине доски для бараков, ружболванку для прикладов винтовок и ППШ. Сидят себе в лесоповальских телогреечках и вспоминают суровую молодость, неласковых вертухаев, невкусную лагерную похлёбку. А между ними отпущенные с психи пациенты с диагнозом «вялотекущая», эти косившие от армии очкарики-бородатики, с прокламациями шныряют. Кленовая кора морщин. Ивовая зелень диссидентских соплей. Тот стихи Леонида Губанова на губу пробует, этот катушку магнитофонную с песенками Александра Галича из-под полы норовит впарить. Третий машинописными распечатками «Архипелага» сорит. Сюда-то обряженных в болотнинские джинсы, свитерки а-ля Хэм и тёмные солнцезащитные очки и направлял нас шеф для сбора информации. И бродили мы по дебрям столицесибирского Гайд-парка, как два идиота, не зная, куда себя девать. То ли на газоне с обросшими хиппаками посидеть, распевая песенки под гитару-бренчалку (так я приобщился к рок-н-роллу), то ли, маскируясь-внедряясь, отливать под кустом с алкашами-пивоманами? А вот пройти бы на винтокрылой машине над этим кублом. Чтоб подбрить малость раскосматившиеся мыслишки! Куда бы листовки неформальские полетели! А то менты напортачили с этими арестами борца за мировую демократию Константина Онанникова. Да и на площади имени Скромнопальтишкина зачем его начитавшуюся Ахматовой с Цветаевой, напоминавшую мне дехканку без паранджи и кувшина на плече маму помяли своими лапищами! Но не вертолёт над сквером, а шеф над нами с Андрюхой нависал, сквернословя (обалдев от изящнословесного опиума серебряновековья, он матерился как сапожник). Шеф костерил меня и моего напарника за то, что нас то и дело «пропечатывали» в неформальских листках, описывая бравые похождения двух «садовников». «Не можете работать скрытно! — орал шеф, зеленея, как ёлочки возле «Скоморохов». — Опять про вас написал А. Пышкин! Полюбуйтесь, как разукрасил!» Ох, и попортил же нам кровушки этот певец провинциальных политических свобод, мемориалец, обличитель сталинских репрессий, живописец ужасов нарымской ссылки! Он, подлец, вычислял нас повсюду. Позже, наведя справки, мы выяснили, что он был факультетским стукачом-осведомителем, там понахватался навыков шпика-провокатора, но вышел из-под контроля спецслужб, вполне возможно, перевербованный Западом. Можно было бы, конечно, зажать где-нибудь этого тощего хмыря со стёклышками Левенгука на вездесущем шнобеле, но шеф нам такого задания не давал. Как не было никаких инструкций и по поводу взлетевшей позже до телеэфирных звезд фельетонистки Лары Шиманович, которая тоже всячески клеймила «палачей-чекистов», измывалась над действиями КГБ. Наведя справки, мы убедились, что и у нее были кое-какие навыки — прыгала с парашютом, интересовалась биографией женщин-шпионок.

— Ты, Владимир, молодцом, — говорит Савченко, обрывая калейдоскоп картинок, демонстрируемый засевшим во мне. — Ничего про наши дела с Карагодовым... А то бы — сам понимаешь...

Доверительное «ты», скорее всего, можно зачесть в качестве первой победы на невидимом фронте: внедрение состоялось! Но всё-таки, откуда вам знать, господин Савченко, про то, что я в протоколах наболтал, под чем подписывался? Вам что, подполковник так взял и доложил? Выходит, так оно и есть... «Какие вы всё-таки тупые, коррупционеры! — брезгливо процедил засевший во мне. — Тут же сами себя и выдаёте». Изображая полную невозмутимость, принимаю похвалу. В то же время отмечаю про себя — клиент колется без какого-либо нажима. Просто исповедуясь человеку, который сначала спас его от неминучей гибели в сквере, потом умудрился не сдать органам. И вот раскрывает коррупционные связи. Да и что такое они — все эти старые добрые связи, в которых бюрократы — как мухи в паутине? Всё у них белыми нитками шито. К тому же гнилыми. Вот и трещит по швам. Давно ли, подвизаясь в партбоссах, они бросали нашего брата в пески и горы бывшей империи Великих Моголов? Теперь те же танки в центре Москвы стреляют... Или я чего-то не понимаю? К чему все эти призывы летчика Руцкого с балкона Белого дома? Ну, прям Надир-шах, готовый освободить стонущий под игом народ. Да и в нашем Столицесибирске устроили спектакль, под стать тому, на который водит шеф внучку. Из бердского поэта — скандалиста-метаметафориста; злого разбойника Бармалея сделали, из откинувшегося с зоны распространителя литературы, «порочащей советский строй» (подванивавшей, как протухшая осетрина второй свежести) — сибирского Гавела;. Уж лучше бы шеф совершил неуставную непристойность с Алёной на тех стульчиках, чем вот этим онанизмом с Онанниковым заниматься. А ещё чекист! Выходит, двойной агент, канающий под корреспондента вражьих голосов, переиграл нашу контору!
И вот этот Савченко, из «новых», пронафталиненных старым номенклатурным душком, тоже хорош! Набирает себе боевые дружины для охраны собственного благосостояния, проверочки устраивает, чтобы не проколоться, а всё равно ведь проколется, потому что не понимает — всё, всё теперь, как в песне Талькова: идет гражданская война... Или как там у то и дело цитируемого шефом для демонстрации интеллектуального блеска нобелевского лауреата: «Итак, вперёд, не трепеща и утешаясь параллелью…»
— Значит так, Владимир, — продолжает Пётр Степанович, через сто веков, может быть и намеривающийся вернуться в страну не дураков, а сплошных гениев и нобелевских лауреатов, но только не сейчас, — вот это авиабилет до Якутска, а уж оттуда до Мирного — ещё одним самолетиком, поменьше... Вот здесь, в этом чемоданчике, смена белья, деньги... Их вполне хватит на расходы и на то, чтобы расплатиться за алмазы... Пуховичок вот... А то замёрзнешь... Он выдержал паузу. И что это всё-таки у него за пятнышко псевдотелесного цвета на левой скуле? Прыщ, что ли, выдавил и замазал гримом из той коробочки на столе в его комнате?
— Тебе нужно будет отыскать в Мирном некого Алексея Семёновича Горелина по кличке Геолог. Вот его адрес... Он передаст тебе партию алмазов... Оттуда, не задерживаясь, сразу летишь в Москву. Вот обратные билеты на самолёт... В Москве встретишься с человеком... Это очень солидный человек из компании «Металлалмазинвест»... Вы понимаете, Владимир, в какие дела я вас посвящаю? — вдруг перешел он на «вы».
— Да. Конечно, Пётр Степанович... Понимаю...
— С этим человеком вы встретитесь в Третьяковке. В зале старинных икон...

Я слушал. Но «мой взгляд упал» (так падают самолёты на взлётно-посадочной полосе) на полосу газеты, лежащей на сиденье рядом. Это была страница с криминальной хроникой. Навыки мгновенного чтения текста, полученные в школе контрразведки, пригодились. Не вчитываясь в каждую строку, я как бы перефотографировал текст на сетчатку. Я только бросил быстрый взгляд и отвёл его в сторону, но перед глазами уже стояла почти вся колонка хроники. «...Ужасное убийство произошло вчера на Бердском шоссе. Утром на дороге найден труп мужчины с проломленной головой. Он к тому же ещё и раздавлен колёсами машины. В убитом опознан директор ювелирного магазина Никодим Кротов. Аналогичное убийство произошло месяц назад на Мочищенском шоссе. С такой же дыркой в голове был найден кандидат в мастера спорта по каратэ Валерий Ширяев. Его тоже раздавили машиной. Опасающимся маньяка милиция советует ходить в строительных касках...»

«И ещё одна находка содрогнула сердца работников милиции в прошедшие сутки. Десять кульков с хорошо расчленёнными частями трупа (возможно, двух) найдены в разных районах Новосибирска. Жертва(ы) была(и) умело расфасована(ы) по целлофановым пакетам. Ломтики мяса как бы (и довольно искусно) приготовлены для отбивных. Все это столицесибирцы находили в мусорных баках, на лестничных площадках, возле мусоропроводов, на детских игровых площадках. Рабочая версия следственных органов прокуратуры: это была либо одна тучная, либо две стройных женщины. Принадлежность к женскому полу установлена экспертами-криминалистами по лобковым волоскам. Ведется следствие. А. Пышкин».

Савченко давал последние инструкции совсем не в стиле криминального юмориста, этого хренова «крокодила пера», донимавшего нашу пресс-службу звонками (Андрюха исполнял роль пресс-атташе при шефе). Нужно было запоминать. В это время в зеркальце заднего вида я увидел знакомую грязно-белую «Тойоту» Лысого, но говорить ничего не стал. «Тойота» просто висела у нас на хвосте, мозоля глаза. Но вдруг на повороте, за площадью Кондратюка, отстала. А с нами поравнялась одна из машин, знакомых мне по гаражу в загородном особняке моего хозяина. Это была шикарная по обкомовским временам чёрная «Волга». Эта приверженность номенклатурных работников к отечественному автомобилестроению, бостоновым пиджакам и шлюхам с филологическим образованием сродни приверженности латиноамериканских диктаторов к адмиральского кроя кителям, гаванским сигарам и мальчикам! За рулем сидел Кон. Мы припарковались у обочины, Савченко пожал мне руку, дав слегка сдавить свою мягкую влажноватую ладонь и, отворив дверцу, стал пересаживаться в другую машину.

— Вас проводят Толик и Алёна, — улыбнулся он на прощанье.
Алёна (её я сразу и не заметил на заднем сиденье чёрной «Волги») садилась в машину, которая должна была доставить меня в Толмачёвский аэропорт. Она плюхнулась  рядом со мной и тут же прикрыла мою тренированную ударами ребра ладони по крошащемуся кирпичу кисть своей хрупкой ладошкой; наманикюренные ногти просто впились в кожу, как там, в парилке (ссадины от её темпераментных ласк ещё не зарубцевались на спине). Пощипывая и лаская мою ладонь, она тем не менее успевала улыбаться и ностальгически махать ладошкой отъезжающему в «Волге» боссу. Таковы коварные женщины!

Толик угрюмо разворачивал машину хозяина на встречную полосу. И как только, миновав «Интурист», мы вынырнули из-под моста, в молчании промчавшись по слегка подсвеченному неоном фонарей туннелю, я опять увидел в зеркале заднего вида иномарку Лысого.