Вечер. Предчувствие. Умбра Торн, Марго Степ

Если я захочу, то смогу быть аккуратнее. Если я захочу, то стану какой угодно.
Она заметила, что я уронила пальто в пороге. Я тоже заметила. Она подняла его и повесила куда следует. Я тоже могла бы это сделать, не хуже, чем она, но ладно, чего уж там.
Вопрос, конечно, в том, какой я хочу быть. Я не знаю. Мне-то самой достаточно меня такой, какая я есть. Но другие? – чего нужно другим? Мне предстоит догадаться об этом, и побыстрее, и желательно со стопроцентной точностью…
Она наливает себе абсенту. При исполнении. Моего абсенту.
Кстати, если я захочу, то запросто смогу быть более строгой. Стоит, пожалуй, захотеть этого завтра. Сегодня я устала. Сегодня с меня хватит того, что я была внимательной. Вчера тоже приходилось усиленно концентрироваться. И завтра, скорее всего, придется. Так что будем считать, что строгость – не основное, по крайней мере, моя строгость – не основное. Но другие… опять-таки, согласятся ли они со мной?
Она возвращается из кухни. Лед в абсенте. По-моему, и без того зима. Она протягивает мне один из стаканов. Запотевший, следы от ее пальцев. Так холодно, что обжигает. Я слишком устала, чтобы качать головой и произносить «нет, подожди, не хочу, подожди, мне нужно подумать». Я слишком устала, чтобы думать. Проще пригубить.
Ох, да, каждый раз заново вспоминаю, насколько же проще. Лед и огонь, семьдесят градусов – не сорок, от семидесяти уже не пьянеешь. Твой ум проясняется, но твой ли он? Другие, их цели. Как будто бы одинаковы…
Она сидит на корточках. У нее же вытянутся брюки, а ее это не волнует. Она кладет руку на внутреннюю сторону моего колена. Щекотно. Я откидываюсь на спинку кресла. Да, абсент. Ох, он действует. «Подожди», - это я говорю, - «подожди...» – «Но вы ведь знаете, в этом нет ничего особенного». Господи, какой же у нее ледяной голос. Да, я знаю. И эта ее любимая поговорка, она тоже… «Да, но подожди», - я понимаю, что, если сейчас же не приложить холодное к виску, то мне станет нехорошо. Я запускаю кисть руки в ее стакан, чтобы достать кубик, потому что мой стакан дальше, но она не дает мне взять льда, она перехватывает мое запястье, она целует мне пальцы. Я слишком устала. Она сильная. Это нормально. Она не грубая. «Просто забудьте», - это она говорит. Она умеет говорить и торопясь, и спокойно, она дышит мне на шею, она разминает мне плечи, доктор советовал снять напряжение в плечевом поясе, дело в том, что здесь слишком душно, я забыла разуться, она снимает с меня сапоги, она всегда обо всем вспоминает раньше меня, это потому что к вечеру, она целует мне и колени, это потому что с внутренней стороны…
Я снова хочу сказать ей: «подожди», но это слишком много звуков, но я уже не слишком уверена, стоит ли это говорить прямо здесь, прямо сейчас, может, все же пока что лучше повременить, потом, ее руки, они же холоднее моих, это приятно; я совсем устала, у меня совсем нет сил бороться за стройность мыслей; но по-моему, я все-таки шепчу: «подожди, подожди, ну зачем, ну подожди же, ну зачем, я пока что не очень, ну подожди же, ну…», но по-моему, она продолжает меня не слушать, может быть, потому, что я ее обнимаю, может, потому, что шепчу ей на ухо, может, потому, что я уткнулась ей в плечо, в плечико пиджака, который она не подумала снять; она так гладит меня, что я становлюсь беззащитной, о господи, я становлюсь такой теплой, что больше не хочу знать, о чем речь; но почему же, я не понимаю, зачем, почему я расплакалась именно тогда, когда ее рука просочилась уже совсем туда, совсем под мою юбку; почему, отчего я рыдала без остановки, исступленно, до тех самых пор, пока она не закончила, пока она не прекратила, пока она, наконец, не остановилась; и потом еще, зачем-то потом я все еще продолжала обнимать ее, когда казалось, что уже все, что в этом уже нет никакой необходимости, никакой необходимости, никакой цели и необходимости нет…