Запасной вариант. Глава 19. Размышления о девушках

Глава 19. Размышления о девушках-«хвостистках». Вещий сон майора Корнеева

Самолёт забирался всё выше и выше, сохраняя заметный наклон фюзеляжа. Плейбоистая бортпроводница, чудом удерживаясь на наклонной плоскости пола, чтобы не падать на каждого пассажира мужского пола, разносила лимонад в прохладных пластмассовых кружечках. Сбоку от меня сидела эффектная блондинка и читала «СПИД-инфо». Глотнув холодненького, щекочущего нёбо напитка, я окинул салон самолёта взглядом: нет ли «хвоста»? Блондинка, углублённая в чтение сексуальных похождений лидера «Роллинг Стоунз» Мика Джаггера, на эту роль не тянула. Женщины-«хвостистки» — они как-то более коммуникабельны. Эти Маты Хари сразу напрашиваются на роман. Хотя… Кого же она мне напоминает? И всё же этой танцовщице (сейчас все женщины очень матахореографичны), как видно, вполне хватало газетного секс-рок-гиганта. Мною она не интересовалась. Признаюсь, я тоже неравнодушен к Джаггеру. «Роллинги» — май лайф. К тому же Алёна сильно походит на подружку Мика — суперманекенщицу Джерри Холл. Только что не блондинка. Брюнетка она.

Из впереди сидящих мог сойти за «хвоста» лишь мужчина крепкого такого телосложения, чей стриженый затылок выглядывал из-за спинки кресла. Савченко мог нанять его, для того чтобы проконтролировать мой маршрут в Мирном и Якутске. Этот вполне походил на категорию людей, которым платят за то, чтобы убирать тех, кто уже выполнил грязную работу. Вполне возможно, что Толик «прогоняет пургу», уверяя меня в том, что Савченко ужас как не любит «мокряков». Может быть, ведь, и такой вариант: прихожу я к этому Геологу, беру алмазы, двигаю в обратный путь, а тут из-за угла выходит вот этот самый хмырь, чей рубленый профиль выглянул из-за спинки кресла, когда он возвращал бортпроводнице кружечку с лимонадом: пиф-паф! — и я падаю на мёрзлую землю Якутии, как охотник-юкагир, сражённый пулею жадного до пушнины первопроходца. Ну что там ещё одна жертва — к миллионам загубленным ГУЛАГом и моими коллегами в кожаных тужурках из другой эпохи? Что там ещё одно смерзшееся человеческое полено вдобавок к штабелям и поленницам, так красочно описанным Шаламовым, Солженицыным, Разгоном и дядь Володей Гаврюшовым;? Так что думай, майор Корнеев, нет ли вот у этого стриженного какого-нибудь махонького автоматика израильского производства за пазухой? И раз возможен такой запасной вариант, ты должен, обязан продумать контрвариант, на то ты и контрразведчик...

Бомбы с часовым механизмом в чемодане, слава Богу, нет: на таможню теперь положиться можно, хоть там и взяточник на взяточнике. Если бы что — зазвенела бы бомбочка при досмотре. Впрочем, это уже мания преследования, Корнеев, кому нужно подкладывать тебе бомбу? Боссу? Шефу? Толику за тот инцидент на лесной полянке? Или просто из-за любви к спецэффектам с разламывающимся фюзеляжем, отваливающимися крылышками, горой трупов в воронке на месте падения и оторванной головой моей соседки по креслу — блондинки, зацепившейся волосами за ветку векового таёжного кедра? «Но кого же она всё-таки тебе напоминает?» — влез засевший во мне. «Ты, Корнеев, что-то там про запасной вариант соображал на случай, если Савченко подошлёт тебе киллера, как подсылал тебя Карагодову, — продолжал молотить аналитический центр между мозжечком и подкоркой. — Постой-постой, ведь Толик-Аятолла тоже там что-то вякнул про запасной вариант! В том смысле, что если я не проверну дела с алмазами, то у них с Лысым имеется в запасе еще один план действий. Не успел он из-за разнервничавшейся Алёны договорить до конца. А жаль! Чего же они там задумали? Давай-ка всё просчитаем…»

Мне не сиделось. Извинившись перед блондинкой, я перешагнул через её длинные ноги и направился в ту часть салона, откуда обычно нападают прячущие в сортире оружие террористы. Вертанув никелированную защёлку на дверце в положение «занято», я продолжил эксплуатировать аналитический центр. Чего они хотят? Обезвредить Алёну? Взять в оборот Савченко? Ведь что же получается? Там, в Первомайском сквере, вся эта потасовка была лишь инсценировкой? И как я сразу не смекнул: телохранители Савченко повалились в кусты вовсе не от ударов киянок со свинцовыми набалдашниками, которыми дважды два черепушку человеку проломить. Сами попадали. Понарошку. А иначе бы их оттартали в НИИТО — и они бы там валялись под капельницами по сей день. Уж если Ширяеву такой киянкой досталось, то он больше и не встал. Да и дырка, как сообщили из морга судмедэксперты, была сквозной. Ну-ка, ну-ка, напрягись, Корнеев, вспомни ту самую реплику, с которой Кеша приставил к спине Савченко свой ковбойский кольт, маузер свой гоп-стоповский! Включи-ка твою недюжинную память! Ты же у нас и на немецком, и на турецком, и на фарси… А Кеша сказал буквально следующее: «Выкладывай, где сейф с алмазами?!» А потом тебе, Корнеев, всё ещё мерещился этот сейф то за картинкой авангардиста в каминном зале, то за иконкой в кабинете босса. Так вот он этот запасной вариант: если Савченко завалит операцию Толика по переправке краденых алмазов, то они припрут его к стенке и потребуют отдать всё. И тот отдаст — куда он денется, так как за ним водятся серьёзные грешки, о которых уж кто-кто, а Толик-Аятолла знает. Вот-вот. А что касается Ширяева, то не Лысый его отправил сюда, в этот грустный заоблачный мир, что проплывает за иллюминатором залитыми лунным светом волнами сизых, призрачных барханов, а, конечно же, Толик. Вместе они его. А марихуану с героинчиком подбросили...

Вон он лежит лицом вниз, на крайнем облаке. Такой весь дымно-фосфорический. Я, конечно, понимаю, что уже сплю, что в полном, что называется, отрубе, так как повернувшееся ко мне лицо блондинки вдруг оказывается лицом Мика Джаггера: губы питекантропа, волосы по плечам. Голый. Он сексуально улыбается на тот счёт, что не прочь бы после всех этих эстрадных и кино-знаменитостей и со мной... Вот они — рок-н-рольные вольности! Стенки фюзеляжа не то чтобы разваливаются, словно в моём чемоданчике и в самом деле ахнула, разнося всё на клочки, бомбочка, а как бы истаивают, моментально съедаемые коррозией. Мик Джаггер, ухватив в объятья косматую блондинку из соседнего кресла, выскальзывает туда, где только что был иллюминатор, а теперь нет ничего, кроме огромной луны. Я бреду по барханам. Вертолёт, на котором вынес меня из проклятого Аллахом кишлака под Кандагаром хороший русский парень, торчит из песчаного холма. Его всё-таки настигла портативная ракета душмана. А поскольку всё это происходит посреди Магаданского сквера, неподалеку от собора с куполами и цирка, по арене которого ходит в огромных башмаках, штанах с помочами украшенный носом-помидориной клоун, то, может статься, вертолёт гробанулся из-за того, что по нему саданул из наплечного оружия вон тот патлато-бородатый неформал, за которым я веду наблюдение сквозь тёмные джеймсбондовские очки. По крайней мере, шеф объяснял, что подрывная роль проросшей из гумуса диссидентуры поросли столь же сокрушительна.

 Один удар — и с идеологического фасада посыплется бижутерия из зерновых снопов, серпов-молотов и лепнины в псевдоримском стиле. Что неформал, что моджахед — похожи бородатики, разница лишь в чалме да жархалате. Целится, гад. Нажимает на спуск. Хорошо летит шипучая-остромордая, метко попадает. Такими ракетами снабжали афганцев ЦРУ и американские инструкторы. Ошмётки вертолётчика, что вынес меня из плена, висят на покореженной лопасти винта. Меня отбросило взрывной волной и швырнуло на мягкий песок. Я чудом остался жив. Я ступаю босыми ногами по раскалённому песку, из которого торчит обрывок газеты «СПИД-инфо». Мне б только дошагать до паперти храма. Самое время войти под своды его, осенить лоб крестным знамением, приложиться иссохшими губами к лику Богородицы. Я делаю шаг. Это уже врата храма. Звонят колокола. Хор поёт на клиросе. Посвечивают оклады икон, мерцают фелони. В полумраке пахнет воском и ладаном. Кого-то отпевают. Я делаю ещё шаг. И ещё. Подхожу к гробу, заглядываю в лицо покойника. Это клоун — нос помидориной.

 Его губы расплываются в дурацкой улыбочке. Высовывающиеся из домовины, похожие на баклажаны башмаки трясутся. Шут гороховый таращит глазёнки-пуговки. Они только что были сомкнуты вечным сном, но ничто не вечно в этом мире –и, вскинув ресницы, усопший оживает. Неожиданно он вскакивает. Он ударяет меня по голове надувным молотком. Что это? В первом ряду амфитеатра сидит шеф с внучкой — и они покатываются со смеху. Как-никак мы с Андрюхой при шефе и его внученьке ещё и в качестве телохранителей. И вот по праву сидящего в первом ряду мне оказана честь: я приглашен для участия в клоунской репризе. Клоун замахивается — и всё исчезает. Вокруг — куда ни глянь — барханы да цепь гор вдали. Рядом затаилась гюрза. С газетной страницы на меня смотрит помятое лицо Джаггера, что-то орущего в похожий на гранату микрофон. Пасть Мика разинута, как у гюрзы. Змея вот-вот укусит. Я вхожу в её пасть. В эту пещеру, вибрирующую космической музыкой. Во дворец. Там, в месте, где должна быть глотка, сидит человек в чалме.
— Кто ты?
— Я Надир-шах...
— А! Это тот, который отдал шаху Мухаммеду тюрбан с «Кох-и-нором»? И после этого распалась империя Великих Моголов?
— Горе мне! Горе! Но я не мог нарушить восточного обычая. Тюрбанами у нас махаются не глядя, как у вас расчёсками. А перед этим я замотал «Гору Света» в свой тюрбан...

Я подошёл поближе к несчастному шаху. И каково же было моё удивление, когда этот самый Надир-шах оказался Петром Степановичем Савченко! Удивление переросло в изумление, когда в Петре Степановиче я узнал своего шефа, имени которого нельзя называть, как и названия тотема рода, иначе тотем разгневается и превратит тебя в жука-навозника. В Древнем Египте, правда, такие жуки считались священными, но у нас — просто насекомые. Электронные «жучки». Устройства подслушивающие. Наступи ногой — хрустнет — и вместо белой жидкости выдавится микросхемка-сороконожка. Сон обретал все черты вещего видения. Такие являлись пророкам перед падениями империй, войнами, приходами неисчислимых бед. Шеф сидел на резном стуле-троне в своём кабинете и наблюдал за золотой рыбкой в аквариуме. Присмотревшись к чешуехвостой, я убедился: она — это я. Сквозь водную толщу и кривизну стекла я обнаружил, что кабинет генерала —разинутый, акустически дышащий звуками рот Мика Джаггера. Потянув на себя дверку в конце пасти, я оказался в туалете авиалайнера. Там, прижавшись к стене, стояла соседка по салону. В кимоно. Она раскинула его полы, как Мата Хари перед расстрелом, и я вспомнил, где я ее видел. Конечно же, на одной из порнокартинок в журналах, наваленных на мансарде. И её. И себя. Себя -любимого, пристроившимся сзади к ее эластичным округлостям, ухватившим в ладони ее силиконовые титьки…