Нечто о типе, похожем на меня

              Мише Романову в День его рождения 27 ноября 2010 года
             
   «С детства и до сих пор я очень хотел и хочу, чтобы все люди на Земле (без исключения!) жили друг для друга. Это невозможно, но хотя бы в пределах одной страны. Если и это невозможно, то хотя бы в пределах одного сообщества. Если и это невозможно, то хотя бы в пределах одной семьи. Если и это невозможно, то жить, хотя бы в согласии с самим собой и с Богом. Если и это невозможно, то жить только для самого себя. Если и это невозможно, то жизнь не имеет смысла. Но вполне возможно, что все предыдущее тоже не имеет смысла.
Один очень неглупый человек когда-то остроумно заметил: "если бы я был так глуп, что верил в счастье, я бы искал его в привычке." Но он почему-то не добавил всего два слова - "делать добро". ...В привычке делать добро. Не додумал! Хоть и умный, а всё-таки дурак!» 
   Кто-то бесцеремонно растолкал эту толпу слов: «Всё так, но благими намерениями выложена дорога в ад.!  Вот жизнь без завтрака, действительно, не имеет смысла. Завтрак без жизни – тем более! И он пошёл на кухню, спугнув своим неожиданным появлением ватагу симпатичных тараканов в раковине. Они разбежались, как человечки на площади под дубинками полиции.   
   Зацепив на вилку кусочек хлеба, тип, похожий на меня, но моложе, окунул его в золотистую лужу яичницы с помидорами, но до рта не донёс….
    Тогда, в четверг, под вечер, после дождя, он вышел подышать свежим воздухом и забрёл на незнакомую улицу. Остановился, огляделся, и взгляд его застрял на афише. Она сообщила ему, что в театре, в переулке за углом, идёт одноактная пьеса «Оранжевые Призраки». Трагедия энд комедия. Роли исполняют Элеонора Возвышенная и другие придурки. Он купил дешёвый билетик, вошёл в полупустой тёмный зал, сел и стал ждать.
   Сцена скрывалась за огромными коваными воротами на висячем замке и долго не открывалась.
   Вдруг замок сам собой  отвалился, ворота со скрежетом распахнулись, и тип, похожий на меня, но моложе, подумал: «Смазать  надо.»
   На голой сцене, словно в табачном дыму, какая-то старуха, в белом подвенечном платье и в шлёпанцах,  махала метлой, делая вид, что подметает пол. Лысый  господин, сидевший в первом ряду, три раза чихнул. Кто-то в темноте  громко возмутился: «Ты сюда чихать пришёл?» А старуха на сцене, перестав махать метлой, наклонилась и злобно, как гадюка, прошипела: «Я запрещаю вам чихать!»
   На сцену из закулисья вышла толстая дама, с лицом белее снега, в шелковом оранжевом пеньюаре до пят. Грубо оттолкнув старуху с метлой, она открыла рот. Постояв вот так, с открытым ртом, около минуты, не произнеся ни слова,  закрыла его.
   За её жирной спиной какие-то джентльмены выкатили  видавший виды рояль.
   Повернувшись крутым боком к залу, оранжевая дама стала говорить кому-то:
«Самые светлые и чистые мои чувства, боясь насмешки, я хранила в глубине сердца. Они там и сдохли. Я дождалась  всего, о чём  мечтала, после своей скоропостижной смерти. Какая досада! 
    Увы, копошась в навозе бытия, мы, грешные, похоронили, где попало и как попало, свои мечты и надежды, и продолжаем жить, уже не помня о них, словно их и не было. Страсти, решив однажды поспать, улеглись   и уже не проснулись. Желания стали тусклыми, плоскими, похожими на чернильную кляксу, и запахли больницей и лекарствами. А двери в рай вчера захлопнулись прямо перед моим носом. Я стою перед ними и механически читаю вывеску, которую ангел повесил на гвоздик: «Посторонним вход воспрещён!» Продолжение следует.