Какая баба без греха? главы с 1 по 7

   
   ( Историческая детективная повесть).
   
   1
  - Да кого же я пошлю на розыски-то? - нервно чесал вспотевший под париком затылок стряпчий тайной канцелярии Сидор Акимыч Писарев. - Кого? Все кто посмышленей с царем уехали по делам изменным сына его Алексея Петровича.. Прости меня, Господи, за мысли такие. Со мною же остались-то: дурак да убогий, убогий да дурак и никого более. Прости, Господи, ещё раз. Петру-то Андреевичу чего? Распорядился и всё тут, а я вот в раздумьях весь, как муха в паутине. Действительно ведь, послать некого. Да и дело-то яйца выеденного не стоит. Подумаешь, ребятёнка в царской уборной нашли. Чего тут особенного? Эка невидаль? Не мужика, не бабу, а ребятенка едва рожденного. Никто бы и внимания не обратил, да только бес какой-то Толстого к той уборной подогнал. Ой, Господи, прощения у тебя прошу вновь. Однако с другой стороны Петр Андреевич прав: безобразий с непристойностями непомерно твориться стало. В былые-то времена поскромнее народ был, а сейчас распустились окаянные, ничего не боятся. Из-за немцев всё это. Из-за них поганых. Они только с виду чистенькие да пригоженькие, а души-то у них, поди, почернее наших будут. Как дальше жить будем?
  Сидор Акимыч несколько раз радостно перекрестился, услышав в небе колокольный звон, как бы подтверждающий его подозрения о свойствах иноземных душ и толкнул покосившуюся дверь избы, принадлежащей строгому государственному учреждению по розыску тайных дел и тайных помыслов. В просторной избе было пусто и тихо так, что стряпчий не сразу и заметил троих служивых, двое из которых что-то суетливо пихали под стол, а третий, подперев ладошкой румяную щеку, внимательно следил за жирной мухой на тусклом оконце.
  - Ишь, засуетились бесовы дети, - ухмыльнулся в бороду Писарев, - опять, наверное, без меня вином баловались. Всего бояться перестали ироды окаянные. Думают, что если меня за старшего оставили, то теперь им и можно всё. Вот погодите, я вам ужо покажу.
  Сидор Акимыч подошел к столу, хлопнул по нему сухой ладошкой и как ему показалось, грозно рыкнул на нерадивых починенных:
  - Что же вы братцы службу-то царскую так плохо несете? Али совсем весь стыд потеряли?
  - Ты чего Акимыч опять от Толстого нагоняй получил? - громко захохотал в ответ дьяк Сеньша, подмигивая своему соседу Афоне и выставляя напоказ видавшие виды остатки желтых зубов. - Чего сердитый такой? Ты бы чем сердиться, лучше за винцом сбегал бы, да обмыл бы с нами назначение свое новое, а то вернуться все с розысков, тебя опять к нам за стол посадят, и кончится твое начальство необмытым. Вот обидно-то будет.
  Писарев аж подпрыгнул от такой наглости, но отвечать ничего не стал, только развернулся к дверям и хотел уж прочь выйти да тут заметил широко улыбающуюся юную физиономию третьего присутствующего в избе. Сидор Акимыч прихватил смешливого парня за ухо и выволок на крыльцо.
  - Ты-то чего зубы скалишь? - визгливо заорал Писарев на испуганного юнца. - А? Кто тебе позволил смеяться надо мной бесово отродье? Да знаешь ли ты, сколько я лет по розыскному делу? Тебя ещё на свете не было, а я уже в разбойном приказе душегубов ловил, а ты только и умеешь, что мух на окне давить. Смотри у меня, мне тебя на дыбу подвесить, как на забор плюнуть. Ты щенок ещё против меня! Понял?! Ты ещё дитё неразумное, а туда же лезешь. Смеяться.
  Сидор Акимыч выпустил красное ухо провинившегося подчиненного и хотел в довесок к своим словам одарить нерадивого еще и оплеухой, но вдруг ни с того ни с сего передумал. Он остановился на полузамахе, чего-то хмыкнул, важно одернул кафтан и уже спокойно, но чрезвычайно строго приказал юноше:
  - Ты это, вот что, бездельничать прекращай и давай-ка к делам присматривайся. Хватит дьякам за вином бегать да болтовню их непристойную слушать. Розыском займись. Сегодня золотарь Никита Ковшов соизволил отхожее место в царской половине, то, что у фонтана поставлено, почистить, и вычистил оттуда на нашу с тобой беду младенца мертвого. Вот я и велю тебе душегубца найти, допрос с него взять, на бумаге всё чин по чину написать и преподнести мне её с уважением. Срок тебе на это три дня. Понял?
  Парень закачал головой во все стороны, покраснел как свекла, несколько раз приоткрыл рот, что-то попытался сказать, но ничего внятного не ответил.
  - Как звать-то тебя? - уже добрее поинтересовался Писарев, помогая парню немного прийти в себя после такой нечаянной радости. - А то сидишь в избе третью неделю безмолвно, аки рыба налим под корягой.
  - Тимоха я, Скорняков - на одном выдохе крикнул юнец и опять стушевался.
  - Знаю, что Скорняков. Ты давай Тимоха не стой здесь на крыльце столбом, а к золотарю двигай розыск чинить. Всем кто мешать надумает, суй кулак в рыло и говори, что тебя из тайной канцелярии послали. Уразумел. Смотри у меня. Дело-то государственное. Ух, смотри.
  Тимоха еще немного потоптался на крыльце, почесал свои вихры и ринулся по тропинке в сторону царских палат.
  - А здорово я придумал, что этого дурня послал, - мысленно хвалился перед собой, улыбаясь вслед парню Писарев. - Придет завтра Толстой с вопросом, как дело им порученное продвигается, а я ему этого Тимоху неразумного подставлю. Пусть беседуют. Вот смеху-то будет. Может, поймет тогда Петр Андреевич, что действительно мне на розыск поставить некого, а не поймет, то с меня тоже взятки гладки. Мне сказано, на розыск человека поставить, я поставил. Кто же виноват, что он ума недалекого? Других-то нет. Пожалуйте довольствоваться тем, что в наличии имеется.
  Писарев радостно почесал бок, снова приоткрыл дверь в канцелярскую избу и крикнул туда:
  - Сеньша! Подь-ка сюда! Сказать чего хочу.
  Сеньша объявился мгновенно, будто у порога уже сидел. Вышел дьяк на скрипучие ступеньки крылечка, заметно подволакивая правую ногу, голову сивую перед Сидором Акимычем склонил, вроде как с уважением, но глазом своим наглым так и зыркает исподлобья, совершенно неподобающим образом. Понял пройдоха, зачем его позвали и руку бесстыдную свою, ладошкой вверх уже протягивает. Писарев бросил в ладонь дьяка монету, махнул рукой и выдал начальственное напутствие:
  - Сбегай давай к немцам, принеси чего надо. Только быстро.
  - Не изволь беспокоиться, батюшка, - заржал Сеньша и бойко захромал по грязной тропинке, браво отмахивая в такт своим неровным шагам обрубком левой руки.
   
   
   2
  С наскока проскочить в избу царского золотаря у Тимохи не получилось. Встал грудью на нужном крыльце чернявый мужик с кривым носом и дерзко столкнул парня с тесаных ступенек на сырую траву.
  - Не велено никого принимать, - заорал благим матом холоп, - Никита Савич из бани только что пришли и чаю заморского откушать пожелали. Всех велел от крыльца прочь отгонять. Много вас тут шатается. Завтра приходи.
  Только Тимоха внимания особого на приглашение это не обратил и опять грудью на крыльцо прет. Мужик на него тоже развернулся и сошлись они в схватку рукопашную. Сопят, жилятся, гнут друг друга, но одолеть не могут. Тимоха-то крепким парнем был, но и мужик не промах оказался. Мялись, мялись они, доски крылечка ломили, но ничего не добились, а только в грязные заросли лопуха шлепнулись, а как оказались в мокрой траве, так вроде и остепенились слегка.
  - Ты кто? - полюбопытствовал Скорняков.
  - А ты? - не остался в долгу местный страж хозяйских ворот.
  - По поручению я.
  - Так я тоже по поручению.
  Драчуны встали, отряхнулись, расступились и стали решать, что делать: дальше петушиться или пойти на какую-нибудь хитрость. Только не успели они ничего для себя решить. Богатая, обитая еловыми досками дверь широко распахнулась и на крыльцо степенно выкатил хозяин избы - Ковшов Никита Савич.
  - Что за шум?! - рявкнул он хриплым баском. - Ты чего ж Митроха так за крыльцом плохо следишь? Почему мне покоя нет?
  - Да вот, Никита Савич, - испуганно запричитал Митроха, - прет этот дурень, как бык после зимы. Спасу от него никакого нет. Я не пускаю его, а он дерется. Может солдат с крепости крикнуть?
  - Погоди солдат звать, - махнул рукой Ковшов. - С этим ухарем нам самим по силам разобраться. Не велика шишка. Неужто не сдюжим? А, Митроха?
  - Да, конечно же, сдюжим, - заулыбался кривоносый молодец и опять изготовился к ристалищу. - Ну, сказывай собачий сын для чего по чужим дворам шляешься?
  - И не шляюсь я ничего, - ловко обогнув холопа, Тимоха рванулся и выскочил к самому носу важного золотаря. - По делу я из тайной канцелярии послан.
  - Из тайной! - удивленно покачал головой Никита Савич. - Интересно. Сегодня с утра Толстой Петр Андреевич обещал самых лучших людей на розыск по моей находке поставить, так значит, ты и есть самый лучший. Вот так да. Неужто так оскудело ваше заведение, что конопатых мальцов по важным делам гонять стали. Вот так да. Удивительно, что к царскому дворцу стали таких молокососов подсылать. Да ладно бы просто к царскому дворцу, а то ведь прямо по моё хозяйство. Для другого места ты может быть, в самый раз бы подошел, но сюда тебя зря послали. Зря, ой зря. Из тайной говоришь. Ну, пойдем раз из тайной. Чудеса.
  Ковшов неуклюже спрыгнул со ступенек к зарослям крапивы и призывным жестом поманил за собой Тимоху.
  - Пошли соколик, клад тебе отдам. Он мне ведь теперь вроде без надобности. Теперь, это счастье твое, по праву службы казенной. Пойдем.
  Тимоха презрительно зыркнул на опешившего холопа и со всех ног бросился в зелено-желтую чащу, намереваясь грудью, презрев жгучие укусы коварного сорняка, проложить путь к выполнению государственного дела. Да только недолго этот подвиг длился. Цель похода оказалась рядом. Это был небольшой замшелый погребок. Ковшов по-хозяйски дерзко рванул дверь и ступил на скользкие ступени круто уходящие вниз. Тимоха тоже решил не отставать от хозяина, но на второй ступеньке поперхнулся. Злой дух, так крепко шибанул парня, что тот не удержался и пустил легкую слезу. Хотя и вырос Тимоха в простой семье, хотя и к разным там нехорошим запахам сызмальства привычен бы, однако такого духа, как в погребке, нюхать ему ещё не приходилось.
  - Инструмент я здесь свой храню, - откуда-то снизу прокричал Никита Савич. - Вот и ребятенок твой здесь лежит. На, забирай.
  Ковшов на редкость резво вынырнул из своего хранилища и сунул в руки Тимохи сырой желто-коричневый сверток.
  - Ты чего? - опешил парень, пытаясь увернуться от дара, весьма неприглядного по внешнему виду и запаху. - Зачем мне это? Не надо.
  - Как так не надо? - удивленно запустил в правую ноздрю указательный палец Никита Савич, удерживая в одной руке мокрый сверток. - Ты для розыска пришел?
  - Для розыска.
  - Тогда бери и разыскивай, а мне с тобой лясы некогда точить. У меня чай на столе стынет. Иди голубь, чего тут без дела тереться. Некогда мне.
  Ковшов насильно сунул свою ношу в руки смущенного парня да крепко подтолкнул его в спину, потом по этому же месту добавил холоп, и Тимоха остался при своем интересе да еще с вонючим свертком на руках. Он шел по размытой дождем тропинке и страшился глянуть на это невольное приобретение, но смотреть на него всё равно надо было. Юноша двумя пальцами приоткрыл мокрую тряпку, и все внутренности его задергала тошнота. Под тряпкой было синее личико мертвого младенца. Скорняков жалобно осмотрелся по сторонам и к великой радости своей увидел рядом с собой мостик через широкий ручей. Однако на мостик Тимоха не пошел, а, воровато оглядываясь, он нырнул под него. Здесь парень положил на землю свою страшную ношу и решил немного одуматься. Куда теперь с этим младенцем. В избу канцелярскую нельзя, оттуда дьяк Сеньша сразу же взашей вытолкнет. Не любит он, когда что-то неприятно пахнет. Вот на прошлой неделе позавтракал Тимоха солененькой рыбкой с душком да ещё это дело чесночком свежим закусил, Сеньша так разорался, что пришлось до вечера на огороде сидеть. Там под кустом бузины стол сколочен для отдыха летнего, вот здесь в тот день и поработать привелось. Сеньша он только свой злой дух не замечает, пустит его исподтиха да сидит, словно филин глазищами желтыми крутит. Нет, в канцелярию нельзя. Домой тоже негоже идти. Матушка обещалась сегодня пирога с брусникой испечь, да и грех, наверное, покойника в дом нести. Не свой ведь. Куда же с ним деваться теперь?
  Тимоха ещё раз осторожно глянул на сверток и тяжело вздохнул.
  - Куда мне теперь с тобой?
  А под мостом становилось всё темнее и темнее. Вечер вынырнул откуда-то и стал поспешно затягивать белый свет мутной рванью. До кромешной тьмы оставалось совсем немного. Скорняков, заметив вдруг серьезное наступление сумерек, всполошился не на шутку. Он даже попытался вскочить на ноги, но ударившись о бревно вновь сел. Рано ему было ещё в полный рост вставать, решение трудное висит на нем тяжким грузом. Тимоха от резкой боли правой рукой прикрыл ушиб, а левой вцепился в траву и вырвал её вместе с корнями. И вот стоило ему эти корни углядеть, так срезу же его умная мысля посетила побитое чело.
  - А закопаю-ка я младенчика здесь, и утром разберусь на свежую голову. Схожу пораньше к Сидору Акимычу да совета спрошу, он-то должен знать, чего дальше делать.
  Схватив обломок доски, который весьма кстати оказался под рукой, парень стал быстро копать. Выкопав схорон Тимоха, осторожно взял за узелок сверток, и собрался, уж было в яму его положить, но тут узел неведомо как и совершенно неожиданно развязался. Труп младенца скатился в яму, а мокрая тряпка осталась в руке Скорнякова. Он в великом испуге сразу же хотел её тоже вслед за младенцем выбросить, но тут заметил на краю оборванной тряпицы вышивку.
  - Эге, - пронеслось в голове Тимохи, - а тряпица то помеченная.
  Он быстро собрал у моста хворост, прикрыл им младенца, завалил его сверху землей и стал в ручье полоскать тряпку.
  Когда Скорняков вылез из-под моста, было уже совсем темно. Жуть была кругом неописуемая. Плотные облака полностью прикрыли луну, поднялся холодный ветер, и где-то жалобно завыли собаки.
  - Прости меня Господи, - прошептал Тимоха и со всех ног помчал к дому.
   
   
   
   3
  - Что же ты Тимошенька пирожка как полагается, не откушал? - причитала, стоя над ненаглядным сыночком матушка. - Любимые ведь твои. С брусникой ягодой. Я полдня старалась, а ты откусил крошечку и всё. Откушай, откушай пирожка-то. Неужто не хорош он. Не хочешь пирожка, так яблочка моченого съешь. Откушай, я ведь только для тебя всё и берегу.
  Тимоха попробовал пропихнуть в себя ещё один кусок душистого пирога, но не смог. Стояло у него перед глазами мертвое тельце и покоя не давало. Не полез пирог в глотку, только слеза потекла из глаза от обиды или ещё от чего-то.
  - Уж не заболел ли? - не унималась мать. - Ты же так пироги обожаешь, сыночек мой драгоценный, а кусаешь лениво, будто отраву мерзкую в себя запихиваешь. Чего же болит-то у тебя? Ты уж не таись да откройся матери-то своей. Не бойся, я ведь всё пойму.
  Тимоха сердито махнул рукой, не удостоил матушку ответом на её причитания, скинул кафтан, и сердито сопя, повалился на лежанку.
  - Чего пристала, - размышлял он уже в полудреме, - будто я маленький какой? Мне уж вон какие дела важные поручают, а она всё меня младенчиком считает.
  Тут Тимоха встрепенулся весь, вскочил с лежанки и стал головой по сторонам вертеть. Привиделось ему, что в оконце избушки головка мертвого младенца просунулась. Забегал парень по избе от окошка к окошку, ничего не замечая вокруг. Мать, увидев метания сына, будто окаменела вся от страха, только губы её еле слышно шептали:
  - Господи спаси и помилуй, ведь точно заболел сыночек мой родименький. Вот как метается в забытьи и пахнет от него дюже болезненно. Ой, Господи помоги избавить Тимошеньку от болезни зловредной. Прости и помилуй его.
  Тимофей проверил ещё раз все окна и опять плюхнулся на лежанку. Страшен был тот младенец, но не на столько, чтобы побороть усталость молодого организма. Взяла эта усталость своё и крепко скрутила парня путами беспробудного сна.
  А следующее утро выдалось хотя и не веселым, но вполне приличным для поздней осенней поры. Убрались куда-то все тучи с облаками, и солнце стало полновластным небесным хозяином. Правда, свет его был не теплым и ласковым, а только блестящим, но всё равно, напоследок, перед строгой зимой, радовал глаз. Тимоха проснулся от яркого луча и сильно испугался. Солнце уже над трубой стоит, а он все бока на лежанке мнет. Юноша сорвался с места и хотел сразу же на службу рвануть, но не тут-то было. Кафтан куда-то исчез.
  - Матушка! - заорал Тимоха так громко, что со стен паутина посыпалась. - Матушка!
  Матушка, семеня непослушными ногами, путаясь в юбке, выскочили из-за печи, и предстала перед сыном в великом страхе, но с плохо скрываемой радостью в подслеповатых глазах. Давненько эта изба строгого мужского гласа не слышала. Уж, поди, десять лет, как ушел в последний раз хозяин Трифон Иванович с царем на войну, а кроме него кто еще так строго прикрикнуть сможет. Некому.
  - И вот, наконец, Тимошенька вырос, - подумала испуганная мать, склоняясь перед сыном в глубоком поклоне. - Дожила я всё-таки. Спасибо тебе Господи.
  - Матушка, где кафтан? - продолжал орать Тимофей в надежде, что мать, как всегда сможет ему помочь.
  .И она, конечно же, выручила: опять сбегала за печку и принесла оттуда кафтан.
  - Вот он Тимошенька. Почистила я его и тряпицу вонючую, ту, что в кармане была с полынью прокипятила. Она сухая уже, я на печке её подсушила. Одевайся радость моя, одевайся да к столу присаживайся.
  Скорняков махнул рукой на слова матери, на ходу накинул кафтан и пулей вылетел за порог.
  В канцелярской избе Сеньша с Афоней пили без удовольствия квас и закусывали это дело пареной репой.
  - Здравствуйте Тимофей Трифонович, - кривляясь, поднялся навстречу молодому сослуживцу Сеньша. - Ну, как, соизволили всех душегубцев из царской выгребной ямы споймать? Люди сказывают, что их там тьма тьмущая? Может быть, поведаете нам сейчас о подвигах своих?
  Тимоха сердито потоптался у порога и в глупые разговоры решил не вступать, но и покинуть избу тоже не решился. Он сел на свое место, дождался, когда его товарищи прекратят глупый хохот, и поинтересовался о местонахождении Сидора Акимыча. Оказалось, что Акимыч куда-то ушел и вернется не скоро. Посоветоваться Тимофею было не с кем, а раз так, то стал он сам усиленно о своих дальнейших планах думать, и потому послан был юноша по старинному обычаю за хмельной забавой для Сеньши и Афони. Получив желанную бутыль, дьяки до того раздобрели, что даже пригласили Тимошу к скромно накрытому столу. Такого раньше никогда не было, парню стало лестно и он с огромным внутренним удовольствием, которое всячески старался скрыть, принял приглашение. Всем известно о том, что все тайные мысли трезвого человека вино выбрасывает наружу, словно крот черную землю на зеленом лугу. Вот и все секреты Тимохиного розыска были выложены рядом с остатками пареной репы.
  - Не повезло тебе Тимоха, - дружески обняв парня за плечо, тряс сивой бородой Сеньша. - Эта тряпка наверняка фрейлины какой-нибудь, а там у них такой гадюшник, что не приведи господи. Девки во дворце, доложу я тебе, самому сатане подстать. Уж я-то знаю. Можешь мне поверить. Вон чего учудили. Точно эта тряпица знатной особе принадлежала. Простые бабы такими не пользуются. Наши бабы всё больше с льняными материями дело имеют, а это шелка. Да, смотри-ка, еще и с узором.
  - Не узор это, - поправил своего товарища молчавший до сих пор Афоня. - Буква это. Все фрейлины так своё бельё метят.
  - Точно, буква, - радостно хлопнул по столу Сеньша. - Повезло тебе Тимоха, теперь ты в раз душегуба отыщешь. Одно слово - повезло. Бери тряпицу и прямиком шагай во дворец прямо с парадного крыльца. У тебя теперь дело на мази. Хватай фрейлину, кричи "Слово и дело" да волоки её в крепостную темницу. Так, что же это за буковица такая? Вроде как "слово". Слышь Афоня, а кого из фрейлин "словом-то" пометить можно?
  - Сигра-Сиселя у царевны Натальи служит, Софья Степановна у Анны Петровны, а ещё Сузанка у царицы.
  - Ну, ты здорово придумал Афонька про Сузанку-то, ты на морду её лошадиную посмотри и сразу, потом скажешь, что не смогла она тайно родить, не найдется такой смельчак в нашем государстве. Я вот думаю, что тут Сигра постаралась. Вокруг неё всегда конюхи крутились, да и не только конюхи. Сигру Тимоха бери, не промахнешься.
  Тимофей радостно вскочил из-за стола и хотел бежать с фрейлин строгий спрос чинить, но Афоня поймал его за полу кафтана и жестом пригласил следовать за собой. Повел дьяк своего юного товарища тоже ко дворцу, но только с черной стороны, к хозяйственным пристройкам. Чего им в этих пристройках надо было, Тимоха не знал, потому как Афоня за всю дорогу и словечка не вымолвил.
  На хозяйственном дворе было шумно и суетно. Все бегали сломя голову, как муравьи в разворошенном муравейнике. Афоня уверенно подошел к крайней избе-поварне и громко крикнул чего-то в окно. Тотчас же на крик выскочила смешливая девчушка.
  - Вот, что Лушка, - сразу же обратился к ней дьяк, - сведи вот Тимоху к Домне Федоровне. Передай ей от меня доброго здоровьица и пусть поможет парню.
  - Ладно, - крикнула Лушка, схватила засмущавшегося юношу за рукав и потащила в поварскую избу.
   
   4
  Поплутав между огромными котлами и распаренными стряпухами, выскочили Тимоха с Лушкой на другое крыльцо, а оттуда пробежали вдоль свежего частокола на берег речки к другой избе. В той избе было ещё жарче, чем на кухне и шла там стирка великая. Полуголые бабы в клубах пара носили ведра с кипятком, полоскали белье, и все как одна сдували с носа капли пота. Скорняков сперва крепко оробел от нескромного вида местных тружениц. Сконфузился он и уж за порог было попятиться собрался, но Лушка быстро разбила его намерения к малодушному отступлению. Девчонка протащила парня между пенных чанов в дальней угол избы и поставила там перед толстой старухой.
  - Чего надо? - визгливо крикнула толстуха.
  - Вот Домна Федоровна, дядя Афоня кланяться тебе велел, - застрекотала в ответ Лушка, - и вот парню просил помочь. Дело у него важное из тайной канцелярии.
  - Какое дело? - в миг подобрела старуха, уяснив из какого серьезного заведения, к ней пожаловали гости.
  - Мне вот узнать надобно, чья это тряпица, - попытался солидно пробасить Тимоха, вынимая из-за пазухи свой трофей.
  Домна Федоровна внимательно повертела в руках тряпицу, помяла её, понюхала, и строго покачав головой, молвила парню свой ответ на его загадку.
  - Нашенская тряпица, только вот отстирана плохо. Я за такую стирку в миг бы все руки поотрывала. Я считаю так, раз взялась стирать, то стирай, как следует, а не можешь, как следует, то лучше не берись. Вон на прошлой неделе Агафья стала стирать исподнее царицы и ...
  - Домна Федоровна, - тронул за руку словоохотливую старушку Тимоха, - мне сегодня про исподнее не надо, ты мне скажи тряпица чья? Если знаешь, конечно.
  - Да как же мне не знать-то? - всплеснула руками прачка. - Если уж я не знаю, то, вряд ли и вообще узнает кто. Конечно знаю. Вот тут как раз по буковке полотнище разорвано. А буковка эта не простая, а латиница, так по ихнему наш "глагол" пишется. А уж коли "глагол" этот нерусский увидишь, то сразу смекнешь, что тряпица эта Марьи Даниловны Гамантовой. Её простыня. Она вообще-то всегда аккуратная была, а тут вывозила простынку, но у нас и не такое встречалось. Я тебе сейчас расскажу, как карла царицы себе платье вареньем черничным вывозил.
  - А где мне эту Даниловну найти? - опять прервал старушку Тимоха.
  - А зачем тебе её искать? Ни к чему. Тебе ещё рано. Не по возрасту. Ты послужи сначала, а потом к фрейлинам подкатывай. Зачем тебе фрейлины, вон прачек молодых сколько. Пойдем, я тебе лучше покажу, как Мокей Ведищев рубаху ночную запачкал. Пойдем.
  Старуха нырнула в огромное облако пара и поманила за собой парня. Он, уж было, совсем шагнул за ней, но почуял, что его кто-то за рукав дергает. Это была Лушка. Она старательно подмигивала Тимохе левым глазом и звала его прочь от старухиного силуэта в парном мареве. Променял юнец служебный долг на карий смешливый глаз и пошел за девчонкой.
  На улице Лушка зашептала Скорнякову на ухо.
  - Не скажет она, где Гаматова. Не велено ей.
  - Почему?
  - В крепость вчера Гаматову посадили по изменному делу.
  - По какому такому делу?
  - Напраслину она на царицу нашу Екатерину Алексеевну наговаривала. Ты только не рассказывай никому, что я тебе про то сказала. Гамантова говорили, что наша матушка-царица воск по ночам ест и оттого у неё угри по всему телу. Ишь, чего удумала негодница.
  Тимоха испуганно округлил глаза и заалел зрелой клюквой. Вот так, так. Изменное дело рядом, а он и не знал. Конечно, грешно про такое слушать, но с другой стороны в застенке полегче фрейлину пытать будет. Сейчас же надо идти, спросить её, как следует и завтра с утра бумагу писать. Она младенца погубила. Уж если про царицу такое говорить у неё язык повернулся, то ребенка придушить рука точно не дрогнет. Она душегубица. Не попрощавшись с Лушкой, пошел Тимоха к крепостным воротам.
  У ворот цитадели парня встретили два гвардейских солдата.
  - Куда прешь? - пугнули они его штыками.
  - Мне надо в крепости девку Гамантову допросить, - решил строго цыкнуть на них Скорняков. - Из тайной канцелярии я.
  Однако на солдат должного впечатления принадлежность Тимохи к тайной службе не произвела. Нельзя сказать, что это сообщение вообще не тронуло солдатские души. Тронуло, но не так как трогает людей к государственной службе не принадлежащих. Прошелся холодок по их душам, да только ужаса он не вызвал. Часовые переглянулись между собой, и один из них двинулся к воротам, другой продолжал метить штыком в тимохину грудь.
  Приведенный солдатом офицер тоже не пустил парня в крепость. Выслушал внимательно, но не пустил.
  - Нельзя к ней, - покачал головой военный. - Приказано никого не пускать до особого распоряжения .
  - Чьего распоряжения? - распалялся Тимоха. - Мне сам Сидор Акимыч Писарев розыск поручил, а ты не пускаешь. Пропускай, а то хуже будет. Вот скажу сейчас "слово и дело", тогда попляшешь у меня.
  - А ты меня не стращай, - стал огрызаться офицер, - пуганый я. В баталиях не раз бывал и вас крыс канцелярских никогда не боялся и бояться не буду. Не велено мне никого пускать, я и не пущу. Неси приказ, подписанный царем или князем светлейшим, тогда по-другому говорить будем, а теперь проваливай. Беги, докладывая своему начальству, что поручик Преображенского полка Юров честно несет государеву службу. Беги.
  Офицер ушел, солдаты стали ещё злее штыками в грудь целить, и потому пришлось Тимохе идти восвояси не солоно хлебавши.
   
   5
  - Обнаглели преображенские офицеры, ну просто дальше некуда, - кряхтел Сеньша, разливая принесенное Скорняковым вино. - Даже "слова и дела" не боятся. Жаль, что Толстой Петр Андреевич в отъезде, а то бы к нему прямо идти надо было. Уж он бы призвал к порядку этих выскочек. Понюхают разок пороху, на параде перед царем пройдутся, и грудь колесом гнут. Ничего, на дыбе все одинаковые: и офицер, и другой какой человек. Хотя с преображенцами морока и на дыбе. Не любит наш государь, когда их обижают, но ты парень от своего дела не отступай. Как только Толстой приедет, иди Тимоха к нему, он сразу как надо распорядится, и тебя к девке в миг допустят. Бери её за руки белые и пытай. Добивайся своего.
  - Не скажет она ничего даже под пыткой, - махнул рукой Афоня. - Незамужняя она и потому ждет её за душегубство над младенцем казнь страшная. В землю её за это живьем закопать могут. Была бы замужняя, тогда бы проще, тогда бы и откупиться смогла, а коль незамужняя, то плохо ей будет. Не добьешься у неё ничего пыткой. Не добьешься. Надо служанок её поспрашивать. Те авось и скажут чего. Ты завтра утром к Лушке иди, она всё про двор знает. Про служанок девки Гамантовой поспрашивай, а как узнаешь чего, так и придумаем что-нибудь.
  Лушка встретила Тимоху радостно и сразу же подробно, правда, часто сбиваясь на посторонние темы, рассказала ему не только нужной о прислуге фрейлины, но и о подручных старшей стряпухи. Из её путаного рассказа выяснил Скорняков, что из нескольких служанок постоянно при Гамантовой была только бабка Катерина, а остальные приходили лишь по надобности. Катерина же прислуживала фрейлине с детства и в царский дворец попала вместе со своей госпожой.
  - Эту тоже пытать бесполезно, - вновь махнул рукой Афоня, выслушав тимохин отчет о допросе Лушки. - Эта даже на дыбе госпожу свою не предаст. Коли вырастила её с пеленок, то молчать будет до тех пор, пока богу душу не отдаст.
  - Точно, - торопливо прожевав кусок пареной репы, подтвердил заключение своего товарища Сеньша, - бабы народ терпеливый, не захочет говорить и всё, чего хочешь с ней делай, ничего не скажет. С мужиками проще. Подвесишь его, кнутиком приласкаешь, и он тебе выложит даже больше, чем знает. Вообще не зря говорят, что бабы - чертово отродье. Не зря. Сколько раз я с ними маялся, сколько мозолей кровавых на руках от пыток нажил и до сих пор боюсь с этим племенем связываться. Эх, была б твоя Катерина мужиком, мы бы уж к вечеру всё знали, а на утро со знаниями этими можно было бы, например, к светлейшему князю подойти и попросить допуска в крепость. Думаю, не прогнал бы Александр Данилович. Не прогнал бы тогда, а без признаний к нему бесполезно соваться.
  - Чего же мне делать-то? - растеряно развел руками Скорняков.
  - К немцам за вином беги, - задумчиво ответил Сеньша, поймав пальцами какую-то тварь за своим правым ухом.
  С вином на этот раз дело тоже не сразу двинулось. Даже больше того, двинулось оно совсем в другую сторону. Дьяки в воспоминания ударились. Стали друг перед другом успехами в амурных делах хвастать. На самую малость не подрались. Уж солнце за церковный купол запало, а решения, чего дальше Тимохе делать, никак народиться не могло. Парень к этому времени тоже уже осмелел и стал требовать от старших товарищей, чтобы те прекратили пустую болтовню и задумались бы о деле.
  - Исповедовать бы её, - треснул кулаком по столу Сеньша, - да священника потом огнем попытать.
  - Что ты! Что ты! - замахал руками Скорняков. - Грех-то какой?
  - А в нашем деле без греха ни куда, - задумчиво икнул Афоня. - Без греха ни один розыск до плахи не доведешь. Задумка с исповедью хорошая да вот только не ко времени. Добровольно в храм она сегодня точно не пойдет, а силком её туда не затащишь.
  - А если нам без священника её исповедовать, - притопнул здоровой ногой Сеньша. - Вот слушайте, я вам про деда своего расскажу. Дед у меня дюже хорошим мужиком слыл и как все хорошие мужики, любил хмельного зелья употребить. Крепко любил, так крепко, что наша с вами любовь против его, как полевой лютик перед розой из царского сада. В молодости его любви этой никто не мешал, а вот под старость жена его, ну значит бабка моя, волю взяла и стала от деда вино прятать по разным укромным местам. Да так наловчилась в этом деле, что деда даже от бессильных поисков в дрожь бросало. Один раз маялся он, маялся, ну никак бутыли найти не может. Всё в избе перерыл, все застрехи просмотрел - нет вина. И тогда вот он решил на хитрость пуститься. Как время к вечерней молитве подходить стало, спрятался дед в сундук, притаился там и стал ждать. Только бабка молитву вечернюю сотворила, только поклоны земные отбила и тут раздается в избе трубный глас: " Грешна ты матушка передо мною, ой как грешна". "Так чем Господи", - испугано лопочет старушка. "А тем, что поставила бесовское зелье хмельное на образ мой". Бабка в ужасе с колен вскочила и к завалинке, а дед за ней тенью пробирается. Так вот и выведал он её схорон.
  - Как же мне в сундук катеринин пробраться, - сразу смекнул, что к чему Тимоха.
  - Не надо в сундук, - закачал головой Афоня и тут же нырнул под свой стол.
  Под столом пробыл он не долго и вылез оттуда с весьма довольной физиономией. В руке у дьяка была длинная кость с раструбами по обеим сторонам.
  - Вот у скомороха одного в прошлом году отнял, - радостно помахал костью Афоня. - как знал, что пригодиться. Сейчас к Катерине пойдем. Мы с Сеньшей выманим её из дома, а ты, не мешкая, забирайся под крышу, ложись там к красному углу, трубку эту в какую-нибудь прореху засунь и жди. Дальше сам смекнешь, чего делать.
  Чего уж там сказали дьяки бабке Катерине, Тимоха не знал, но она тут же выскочила из избы, и судорожно прихлопывая себя по толстым бедрам, куда-то побежала. Дьяки бежали рядом и махали руками, словно старые ветряные мельницы. Скорняков выждал некоторое время в засаде, затем, пригнувшись, пробрался в заросли крапивы на задворках избы, а уж оттуда проломив подгнившие доски, забрался под крышу. Под крышей было пыльно и мрачно. Толстый слой сухого, почерневшего от времени мха таинственно шевелился под ногой Тимохи, но парень, презрев всю таинственность и расшугав многочисленную мышиную семью, улегся нужном ему месте. Быстро была найдена прореха, в которую Скорняков пристроил трубу. Теперь оставалось только ждать. Ждать пришлось долго, и Тимоха задремал. Сначала просто забылся, а потом приснилось ему, что попал он во дворец царский прямо государю на доклад. Вокруг бегают генералы с лакеями и все на Скорнякова с уважением смотрят, а он идет важно, подняв голову, под руку с красавицей кудрявой, и делает вид, что никакой суеты вокруг себя не замечает. А вот и трон царский. На нем царь в золотой шапке сидит и спрашивает парня:
  - А кого это ты мне привел добрый молодец!
  - Невеста это моя Лукерья, - отвечает царю Тимоха и смотрит с любовью по праву руку, а там уж никакой красавицы нет, а младенец мертвый висит.
  Испугался Скорняков своего попутчика и проснулся. В избе кто-то ходил. Парень притаился, прислушался и понял, что в нужное время пробудился. Ещё бы немного и проспал бы всё царство небесное, но видно не совсем он ещё грешен, видно богоугодное дело делает, потому и проснулся вовремя. Старуха как раз к молитве приступала. Ещё немного и трубить пора божьим гласом. Тимоха выждал нужное время да забасил в раструб кости:
  - Плохо молишься дочь моя, плохо! Грешна ты очень!
  - Так чем же, Господи, - сиплым, дрожащим голосом прошептала чуть слышно Катерина.
  - Младенца ты помогала загубить! Грех это великий!
  - Не губила я его, - вдруг визгливо заголосила старуха, - Черт его унес. Черт. Черный весь из себя. Схватил и унес. Ты, Господи, у племянника кумы моей спроси. У конюха Семена. Он тебе всё расскажет. Из рук его чертушка младенца выхватил. Ты уж его спроси, он все как есть скажет.
  Бабка Катерина ещё долго кричала, просила прощения, но бог с ней больше не разговаривал. Он потихоньку отполз к пролому на крыше, спрыгнул оттуда в крапивные заросли и припустился бежать прочь от старухиной избы.
   
   6
   На следующее утро Семен признался сразу. Не успел его Сеньша к дыбе пригласить, как конюх запел соловьем:
  - Пощадите меня люди дорогие! Не убивал я никого, не убивал! Нет греха на мне никакого. Меня тетка Катерина попросила младенца в девичий монастырь отвезти. Как там у них договорено было, не знаю. Мне было велено к воротам подъехать, постучать в них и младенца передать. Всё, больше я ничего не знаю. Не убивал я никого. Пощадите. Я ведь что, моё дело сторона. Я младенца-то взял и к двери понес. Темно было. Вдруг черт у меня, его из рук хвать и побежал. Я за ним, а он ловкий оказался, толкнул меня в сенях. Я и упал. А рука у него человеческая была. Белая такая. Рука белая, а сам сущий дьявол.
  - Врешь, - вздохнул Сеньша и заломил конюху руки за спину.
  - Не вру я! Когда меня черт толкал, я у него с руки кольцо сорвал. Дома оно у меня. Пойдемте, покажу. Я вам всё покажу, всё отдам, только пощадите ради бога.
  Кольцо было занятным. Собравшиеся вокруг бутыли дьяки рассматривали его с любопытством и даже, можно сказать с трепетом. Не каждый день кольца от нечистой силы на стол тайной канцелярии попадают.
  - К Гансу Федоровичу надо идти, - подвел итог рассмотрения Сеньша. - Он у нас в столице ювелирных дел мастер и большинство драгоценностей через его руки проходит. Он, такая сволочь, что никогда своей выгоды не упустит. Если действительно ценная вещь, то Ганс к ней непременно персты свои приложил.
  - Так от нечистой силы колечко-то, - засомневался Тимоха.
  - А ему, немчуре наплевать, - не унимался дьяк, - он и к дьяволу в сундук влезет, лишь бы руки свои загребущие погреть. Жалко мне к немцу подойти нельзя. Уж больно я ему должен много. Может ты Афоня?
  - Да я тоже с ним никак не расплачусь, - грустно вздохнул Афонасий. - Совестно мне к нему подходить. Пусть Тимоха идет, он человек свежий, без долгов.
  - Правильно. Иди Тимоха. Если что не так, в рыло ему сразу. Здесь уж не сомневайся, он заслужил. Не получится в рыло, так ты его "словом и делом" припугни, только очень не распаляйся, Ганс этот к царю вхож. Здесь, если палку перегнешь, то можно и головы не сносить. Ух, ирод немецкий.
  К ювелиру Скорняков попал на удивление просто. Стоило показать у крыльца гансовой избы кольцо, так сразу его под белые руки к иноземному подданному и повели.
   Ганс Федорович на колечко лишь только глянул и сразу же в лице переменился. Побледнел немчура от волнения, задрожали его холеные руки и заблестели наглые глаза.
  - Где взял? - заорал ювелир, хватая Тимоху за рукав кафтана.
  - Где? Где? - отмахнулся парень. - У преступника государственного изъял. Если знаешь, чье кольцо, то отвечай, не мешкая, а не ответишь, я тебя мигом в тайную канцелярию поведу.
  - Так ты из тайной канцелярии послан, - отпуская рукав, уже миролюбиво уточнил Ганс. - Извините мой юный друг, что не признал в Вас государственного служащего. Я тебя за купеческого сынка принял. Думал у батюшки ты колечко умыкнул и мне его на продажу принес. Колечко любопытное, но я подобного в своей жизни не встречал. Оставь мне его, я с товарищами посоветуюсь, и может быть, они знают, откуда эта драгоценность на Русь свалилась.
  Скорняков вздохнул, протянул кольцо ювелиру, но вдруг спохватился. А ну как обманет немец? Запросто ведь обманет, вон, как ноздри у него дрожат. Да и Сеньша предупреждал, что с иноземцами этими надо всегда ухо востро держать.
  - Нет уж, фигу тебе, а не кольцо, - подумал Тимоха, сделал круговое движение рукой, сунул кольцо за обшлаг своего левого рукава, развернулся на стертых каблуках и пошел прочь из иноземной избы.
  - Ты куда? - закричал вдогонку ему ювелир.
  Однако Скорняков презрел этот крик и пошел, сам, пока не ведая куда. Что-то уж подозрительно заинтересованно ювелир кольцо рассматривал. Что-то тут не то. Какое-то подозрение забралось в душу Тимохи. Знал что-то немец, но сказать этого не сказал. Затаился.
  - Надо ещё у кого-нибудь про колечко поспрошать, - размышлял Скорняков, вышагивая по речному берегу в сторону канцелярии. - Не сошелся ведь белый свет клином на одном этом Гансе. А уж потом, если никто ничего не скажет, то надо будет немца на дыбу подвесить.
  - Здравствуйте Тимофей Трифонович, - услышал вдруг парень, обращенное к нему приветствие. - Доброго Вам здоровьичка
  Скорняков оглянулся в сторону пожелания и узрел там Лушку. Смутился Тимоха, но виду решил не подавать и буркнул сердито, не сбавляя хода:
  . - И Вам того же.
  Однако девчонка от него не отстала и, смеясь, вприпрыжку побежала рядом.
  - Далече шагаете, - стала донимать она парня глупыми вопросами.
  Какое ей дело, куда он шагает. Он не какой-нибудь бездельник, чтобы просто так шагать, он на службе государственной. Если идет куда-то, так значит надо туда идти. Вот дура девка, какую глупость спрашивает. Прогнать её надо, но рука как-то не поднималась. И с другой стороны идти-то Тимохе сейчас особо и некуда. Дома думы о порученном деле покоя не дадут, а на службе доложить нечего. Вот пообедать бы сейчас. И тут Скорняков почувствовал жуткий голод. Что угодно бы съел, кроме, конечно, пареной репы с вином. Это кушанье за последние два дня опротивело так, при воспоминании о нем в животе что-то страшно урчало. А Лушка, будто мысли Тмохины прочитала, схватила его за рукав и давай пирогами, которые у неё в узелке были, потчевать. Не удержался Скорняков от соблазна, присел на бревнышко да взял пирожок. Сперва один, потом другой и тут же за третьим потянулся, а девчонка смеется и потчует:
  - Кушайте, кушайте Тимофей Трифонович, я в царской поварне ещё возьму.
  Наелся Тимоха до отвала, успокоился, ноги вытянул и даже с Лушкой решил немного поговорить. А перед разговором стал помогать девчонке платок, на котором пироги лежали, как надо сложить. Поднял он платок, стряхнул его, и тут из-под обшлага кольцо выкатилось и прямо к Лушкиным ногам упало.
  - Ой, что это, - вскрикнула она.
  - Кольцо вот у душегубца одного отобрал, - важно пробасил Скорняков. - Не знаешь чьё оно?
  - Не знаю.
  - Жаль. Ганс Федорович, тоже не знает.
  - Надо тятеньке это колечко показать, - зашептала девчонка. - Он ведь у меня много разных колечек наделал, когда кузнецом в дворцовой конюшне был. Это сейчас он в ямщиках, а раньше у него такое мастерство было, что ты мне Тимоша и не поверишь. Давай я колечко возьму, завтра утром тятенька проспится немного, я его и попытаю, а ты уж ко мне к обеду приходи.
  - Ладно, - согласился Тимоха, сам не зная почему. - Только ты уж не потеряй его, мне без него теперь никуда.
  - Да не бойся, не потеряю.
  В канцелярской избе встретили Скорнякова жадные глаза сослуживцев и пареная репа на столе.
  - Ну, чего Ганс Федорович сказал? - весело потирая руки, поинтересовался Сеньша.
  - Ничего не сказал. Говорит, что не знает чье кольцо.
  - Плохо, что не знает, а я думал, опять думать до вечера будем, а если не сказал, то нам выходит и думать не о чем? Так Афоня?
  - Выходит, что так. Все, что можно было, мы еще с утра передумали. Одна надежда на Ганса была.
  Сеньша нетерпеливо вскочил из-за стола и стал метаться по избе, как хромой волк по клетке. Видно было, что сообщение Скорнякова спутало какие-то планы дьяка. Сколько бы он ещё метался, неизвестно, но тут канцелярию вбежал молоденький офицерик и сердито закричал петушком.
  - Кто у вас здесь Скорняков?!
  - Я, - отозвался Тимоха.
  - Приказано тебя парень во дворец царский сопроводить, - взял парня за рукав военный и потащил вон из избы. - Светлейший Князь тебя видеть желает.