Не отпускай меня!

Меня зовут Кодди, мне двенадцать лет. Странный сон приснился мне сегодня ночью. Будто мы гуляли с Мамой в парке атракционов, гуляли взявшись за руки, совсем как тогда, когда мне было пять лет. Суббота. Вечер. Толпа.  Запах сахарной ваты и краски. Цветные воздушные шары в небе, черно-белые мимы на земле. Мама разжимает свою руку. Между нами огромная серая масса людей. Я потерял ее. Кричу: "Мама, мама! Я здесь! Слышишь?! Мама, я здесь, Посмотри!". Нет ответа. Меня толкает какой-то грузный мужчина, я падаю. Слезы. Прохожие не обращают внимания и все идут и идут, наступая на мои пальцы... Я лежу неподвижен на земле. На ногах, животе и руках грязные отпечатки подошв ботинок. Лениво и безразлично крутится колесо обозрения..."Кодди, Кодди!" - голос матери растворяется в темноте.
- Кодди,  Кодди! Вставай завтракать - Мама раскрывает шторы, впуская первые лучи солнца в комнату, садится рядом на кровать и начинает меня щекотать. Комната взрывается громким смехом. Затем она целует меня в лоб. Я очень люблю ее и хочу сказать об этом, но выходит совсем по-другому:
-  Ну хватит, Мама, я уже большой!
Она пытается обнять меня, тщетно. За завтраком мы почти не разговаривали, а лишь перемолвились парой стандартных фраз из серии "хорошая сегодня погода, не правда ли?!".  Ей нелегко воспитывать меня одной, но, странно, раньше это было проще. С каждым днем мы становимся дальше друг от друга, и дело, наверно, во мне. Я помню, как однажды мне приснился сон, будто я - огромный еж с острыми иголками. Мама пыталась меня обнять, но, уколовшись несколько раз, отвернулась. Вобще, мне часто снятся странные сны.
Сегодня суббота, мы договорились с мальчишками погулять в заброшенном парке атракционов. Мама не хочет меня пускать:
- ...Но я думала, что мы собирались с тобой сегодня в кино.
Я чувствую себя неловко и уже готов остаться с ней, как вдруг она повелительным тоном обращается ко мне:
- Кодди, я не пущу тебя гулять в парк!
Вот так вот просто "не пущу", без всяких объяснений. Терпеть не могу, когда мной командуют! Я назло одеваюсь и иду к выходу. Мама хватает меня за руку:
- Там опасно...
- Мам, там каждый день гуляет много народу!
Теперь ее голос звучит как-то фанатично и безумно:
- Много народу? Кодди, ты никому кроме меня не нужен...
Я уже вышел из дома и не слышал ее.
Мы с ребятами стояли возле большого колеса обозрения. Аттракцион был в высоту не менее пяти этажей. Раньше, лет пять назад, на нем еще катались люди: дети с замиранием сердца смотрели с высоты на землю, на пару минут чувствуя себя великанами; влюбленные парочки шептали друг другу на ухо всякие милые глупости; поэты искали вдохновение, любуясь живописными окрестностями городка. А в один прекрасный день это все исчезло. Колесо остановилось, и ничто не могло привести в действие мощный механизм. Сейчас аттракцион выглядел жалко: краска на нем облупилась, в корзинах валялись пивные бутылки и окурки, а кое-где были тщательно выведены черным маркером нецензурные слова и символы - старания юнных графоманов, видимо.
Все началось с обычной шалости: мы с ребятами решили немного полазить по колесу. Закончилось же тем, что один из мальчишек, тыкая по кнопкам пульта управления, привел в движение, казалось "мертвое", колесо. Паника. Механизм проделал ровно четверть круга и заснул, на этот раз навсегда. Я оказался на самом верху, один. Все остальные мальчишки, их было четверо, бездвижно застыли на земле с запрокинутыми головами, словно каррикатуры.Они были напуганы не меньше меня.
Я попытался спуститься вниз, но оступившись, повис на двух руках.
- Вызывайте милицию или пожарных, не стойте на месте, ну помогите мне кто-нибудь! - отчаянно кричал я.
Один из мальчишек сорвался с места. А тем временем, я видел, как внизу собирается  толпа зевак. Все они смотрят на меня, перешептываясь. Кто-то причитал, кто-то посмеивался, а кто-то снимал на камеру. "Интересно, сколько комментариев в интернете соберет моя смерть?" - подумал я. Нет, не может такого быть, что я умру! Напрасно старался отогнать от себя дурные мысли. Руки слабели. Внизу уже стояло много народу. Я опустил голову, чтобы посмотреть кому-нибудь из этих людей в лицо. Посмотрел на одного, на другого, на третьего и ужаснулся - ведь у них у всех одинаковые лица! Бледная кожа, черные точки глаз и прямая линия рта: похожи на черно-белых мимов. Руки соскальзывали, но я старался жить, жить им всем назло, сделав их ожидания напрасными. Однако моя злость против их невозмутимого равнодушия, учитывая то, что это я висел над пропастью, была лишь шепотом среди всеобщего крика. Я тоже был в некотором смысле равнодушен: не замечал прекрасного заката, за редкими ветвями вязов, не слышал заливистой песенки молодого соловья, не чувствовал кожей легкого теплого бриза. Время шло, но спасти меня было не кому. А как же мама? Она же теперь останется совсем одна, а ведь я даже не обнял ее, не сказал, что люблю. Я представил, что та балка, за которую я держался - это ее руки и прошептал: "Пожалуйста, не отпускай меня, как сегодня во сне". Потом я стал ежом, ее руки сначала терпели, но потом стали медленно выпускать мои пальцы. Я соскользнул. Толпа вскрикнула, моя агония на миг смогла одолеть их равнодушие. Асфальт все ближе. Прости меня, мама...
Я проснулся с воплем, в слезах и поту. Затем мигом, соскочив с кровати, стал искать Маму во всех комнатах. Она сидела на полу с моим детским фотоальбомом. Я бросился к ее коленям, затем крепко крепко обнял. Это был единственный за пять лет  случай, когда я дал волю слезам.
- Мама, я люблю тебя!
Она не требовала объеснений, да это было и не важно. А пока мы вот так вот оба сидели в объятях, я все думал о том, какой странный сон приснился мне сегодня ночью: будто еж без иголок стал к кому-то ближе...