Последний звонок на юг

Дорогой, приезжаю 26-ого, 12-тым поездом, вагон номер 8, плацкартный, проводника зовут дядя Сема. Ты имя-то запомни. Без него ты меня фиг найдешь. 
Потому что я поеду в каком-нибудь из рундуков, где чемоданы лежат.
А что делать? Наш город бедный, денег никому не платят, билет купить не на что. Кстати, ты в курсе, что наш город недавно вообще обанкротился? Да, вот так случилось. В скором времени государственная комиссия по банкротствам приступит к ликвидации нашего города как несостоятельного. И поэтому все сейчас стремятся отсюда уехать, чтобы успеть до начала ликвидации.

Что? Почему такая спешка?
Так ведь все жить-то хотят, елки-палки!
Вот. Так что еду багажом.
Но ты не переживай – дядя Сема меня хорошо устроит, перед отъездом я нарву в тундре ягеля и буду им питаться в дороге. Нет, ну что ты волнуешься, ехать-то всего три дня.
Ты не из-за этого волнуешься?
А из-за чего? Из-за ягеля?
Ты не знаешь, что такое ягель? Нет, это не наркотик, это мох такой. Он в тундре растет, и его олени хавают. Очень питательный. Если хочешь, я тебе привезу немного на пробу, килограмм 20. Много? У него есть такая особенность – он начинает нравиться только после 10-ого съеденного килограмма. Нет, я серьезно. Те, кто живыми доходят до такого состояния, больше потом ничего другого съедобного в рот взять не могут.
Чего ты сказал? И у них отрастают рога и копыта?
Мерзавец!
Это ты так шутишь? Ха-ха-ха, очень смешно!
Ничего, погоди, вот стану твоей женой, я тебе живо рога пообломаю. Рогов у тебя, говоришь, нет? Это ты так думаешь. Ой, я тебя умоляю – не надо сцен ревности по телефону, приеду – поговорим. Что ты говоришь? А, ты меня очень сильно… прости, не расслышала: хочешь или любишь? Любишь? Ах ты, котик мой ласковый, шейка моей маточки.

Как приятно тебя слышать, сидя здесь, в развалинах, в полной темноте.
Да, ты представляешь, у нас уже давно света нету. Электростанцию еще в прошлом году разбомбили. Говорят, военные ошиблись на учениях. Не туда попали. 
Что? Ты слышал, что наш город все-таки электрифицируют перед ликвидацией?
А где ты это слышал? В министерстве говорили?
Как я рада! Просто замечательно!
А зачем? Ах, деньги выделяют…
Ты в этом абсолютно уверен?
Ты меня так понимаешь, дорогой, так поддерживаешь!

А у нашей временной администрации есть собственные планы освещения города. Да-да, они придумали что-то совершенно феерическое, они говорят, что будет очень светло. Да, они уже давно что-то готовят, но пока это секрет, хотят жителям сюрприз сделать.
Известно только одно, да и то по слухам, что за несколько минут до торжественной церемонии нас предупредят словами: «Вспышка слева» или «Вспышка справа», точно не помню.
И тогда станет невероятно ярко и красиво, но я этого не увижу, я же уезжаю через три дня. Я надеюсь, что уже в твоей уютной конуре я увижу все по телеку. Что? Обиделся? Почему? За конуру? Прости меня, это наш городской лексикон, а в нем это слово совершенно нормальное. Я от него отучусь.
Честное пионерское.
Ой, ну опять начинаешь?
Да не болтай попусту, деньги-то капают.
Какие деньги?
Денег у меня нет. Я и не платила.
Да ничего страшного не произошло. Ну, пару раз тут с одним солдатом, он меня пропустил через оцепление, вот теперь я с тобой говорю.
Любимый мой.

Что? Ты говоришь, что если с солдатом, то это другое дело?
Как ты меня понимаешь, любимый, какой ты все-таки патриот! Послушай, но как ты все-таки мог подумать, что я вот так могу, с кем попало… Нет, только по необходимости! Мне же тебе надо было позвонить до зарезу. 
Время поджимает. Ликвидация города на носу.
Солдаты город оцепили, никого просто так не выпускают, а чтобы уехать надо иметь родственников где-нибудь подальше. А ведь мы с тобой уже почти родственники, правда, дорогой? Я тоже тебя люблю. Я даже офицерам сказала, что буду говорить с женихом, а они такие добрые, для них жених – все равно, что родственник. Поэтому-то я к тебе еду, меня отсюда выпускают.
Уже ошейник со взрывчаткой сняли.
А перед посадкой в поезд даже обещали наручники снять.
Очень милые офицеры. Некоторые, правда, поначалу слегка стеснялись, но все прошло нормально, все позади, скоро мы с тобой увидимся.

Вот это бабах! 
Слышал? Не знаешь, что это? Ну да, куда тебе…
Это у нас расстреливают тех, кто пытается прорваться через оцепление.               
И мародеров тоже расстреливают.
Чего у нас мародерствовать, ты спрашиваешь?
А у нас же шахта есть. Она угольная, но почему-то сейчас там ртуть. Народ потихоньку ее оттуда выносит. Кто в чем: в ведрах, тазах, мисках, фляжках, некоторые горстями черпают. А военные говорят – вы мародеры. И за ними гоняются.   
Вот я не согласна. Я так понимаю, что мародеры убитых солдат потрошат. Или вот те, кто мебель из брошенных квартир Припяти выносили. А потом на толкучке продавали.
Может и наши ртуть где-то продают?
Тебе не предлагали? Ну ладно.   
Кстати, вчера попался мой бывший одноклассник. Он нес ртуть во фляжке, его солдаты догнали и заставили всю ртуть выпить. Повезло парню. Легко отделался, ведь могли и расстрелять. Или повесить. Одну мою подругу на днях повесили. А черт знает за что. Лучше не спрашивать, военные знают, что делают.
Они нам говорят, что шахта бесперспективная и ходить туда не надо.
А надо валить, пока есть на чем.
Мы им доверяем, мы же тут все патриоты. И веселые, гостям всегда рады.
Особенно каннибалы. 
Чего ругаешься? Наши каннибалы – очень уважаемые люди. Они же только для себя, они же и для людей стараются. Ты просто не представляешь, какие у нас сейчас по всему городу пирожки с мясом продаются.
Вкуснятина, пальчики оближешь.

Там иногда в пирожках пальцы попадаются, это очень здорово, можно весь день с таким пальцем во рту ходить, обсасывать его, обгладывать и кушать не очень хочется от этого. Главное – солдатам на глаза не попадаться, а то сразу к стенке поставят.
Ой, слушай, я заболталась, и сюда уже зашел дядя Сема. Говорит, что ему тоже надо позвонить, пока артобстрел не начался. Какой он красавчик! Если бы ты видел его кожаные джинсы, жилетку с шипами и плетку! Ты бы, наверное, просто испытал оргазм. От чего? Да от величайшей гордости за такую нечеловеческую прелесть своего собрата по полу! Подожди секундочку!

Ну, куда ты, урод старый, лезешь? Куда тебе звонить, ублюдку убогому?
Ну, давай ударь меня, ударь! А-а! А-а-а! Еще ударь, еще! А-а! А-а!
Мерзавец! Негодяй! Ах! А-а-ах! Сейчас, дядя Сема, сейчас заканчиваю.

Это снова я. Да, дядя Сема ушел, скоро вернется. Что он со мной делал? Ну, я потом тебе объясню, это личное, не по телефону. Ты только одно знай: дядя Сема – старый друг нашей семьи. Нет никаких оснований подозревать его в каких-то аморальных действиях по отношению ко мне. Ладно, значит, ты понял: встречаешь меня 26-ого, поезд 12, вагон 8. И я тебя прошу: не думай плохо о наших каннибалах. Они хорошие люди. О них даже наша временная администрация заботится. В день зажжения света они будут первыми, кто увидит «Вспышку слева» или «Справа», постоянно путаю. Я тебя прошу: не обмолвись о них случайно в своем министерстве, договорились? А то о нас в столице дурно подумают. Обещаешь? Вот здорово! Я тоже тебя люблю.
Честное пионерское.
Это говорю тебе я, Карина Жебелева. Внучка Вовы Митина, первого шахтера, героически погибшего в третьем забое Хальмер-Ю. Долина смерти, если в переводе. Я – местная знаменитость, между прочим.   
Что? Что ты говоришь?
Как это – я не твоя невеста? А кто твоя невеста? Марина Алабушева? А кто это?
Я что, номером ошиблась? Да, вот незадача-то…
Ну ладно, дорогой, я все равно тебя люблю. Скоро я к тебе приеду, не отвертишься. Ну не кричи, не кричи, не ругайся. Слушай, ну давай сцен не будем устраивать, это вообще не телефонный разговор. Скоро ты меня увидишь. Да, и дядю Сему тоже. Он тебя знает по моим рассказам, и так тебя любит, так любит… В общем, жди. Целую, обнимаю!
Кстати, любимый, а как зовут тебя?         

Sotamies