Неотправленное письмо в редакцию журнала Здоровье
Ой, как болит. Доченька, дай мне, пожалуйста, пенталгина, одну таблеточку дай, хоть на время не так болеть будет.
Вот и хорошо... водичка тепленькая... хорошо... Часто не можешь давать? Через три часа? Буду терпеть... Хорошо...
А когда была молодой, обую туфли с высокими каблуками и иду по улице, а каблуки скрипят подо мной, все оглядываются... боже... как это было давно... и где это все делось... улица наша сельская... здоровые ноги мои... и этот скрип, я его почему-то запомнила на всю жизнь... Может потому, что это была моя первая обувь в жизни? Тот каблучок назывался венским... а туфли - на "рыпах", это был особый шик, идешь по церкви, а они скрипят и все оглядываются. Так приятно... Мне их дядько Тарас купил на свадьбу, специально ездил в Каховку за ними. Там был магазин, на весь базар длинный, чего только в нем не было!
Приказчик подал в коробках две пары за девять с полтиной и за двенадцать с полтиной, а дядько Тарас купил за девять с полтиной, подешевле, но и эти мне очень понравились... Не было у меня никаких раньше...
Нас бабушка жалела, а купить нам ничего не могла... деньги были у деда, он только возле своих лошадей так и вился, да не доглядел, покрали их у него цыгане... Было это в двадцать третьем году... А на другой день после кражи... приехало с города гэпэу и нас всех поставили у хаты к стенке и во всем доме и подворье учинили трус... Спрашивали, где дед прячет оружие... а он клялся и божился, что никакого оружия у него нет... А командир их, в фуражке с желтым околышем и с таким противным голосом, все допытывался: "А если найдем?" На что дед отвешивал ему поклоны и говорил: "За хату ручаюсь, а за двор нет. За двор я не ответчик!"
Правда, так ничего и не нашли ни во дворе, ни в хате. Бабушка тогда потеряла сознание. Мы все к ней. Военный, тот что нас охранял, засвистел в свисток, подъехал старший и разрешил бабушку посадить. А потом все уехали со двора. Дед долго все гадал, кто это на него так подло наклепал.
Ой, опять начало болеть... М-м-м...
Дядько Тарас был среди нас самым грамотным. Знаю, что учился в Мелитополе, умел читать и писать, а в империалистическую, в плену, научился еще и немецкому языку.
В тридцатом году, в раскулачку, помню, все носили ему из сельсовета какие-то бумаги, чтобы он подписал, да он всех выгонял с хаты. Надоело власти с ним возиться и они его взяли и отправили на Соловки. Отбыл там три года и назад по дистанции у Крым. Женился там на немке, тете Кате, и взял ее фамилию Помню, приехал и каже своим сестрам: "Теперь, сестры, я вам не украинец, а нимец. Ось так!" Правда , в тридцать седьмом году это его не спасло, взяли. Трымалы у Запорожье з мисяц, а то й бильше. Все допытывались с кем он готовил покушение на Сталина. И когда уже следователь отступился от него, дядько Тарас признался, что покушение на Сталина готовил сам. "Да ну?" - удивился следователь. "Да, сам", - дядьке Тарасу было уже все равно. "А как ты собирался на него покушаться?" - не поверил следователь. "А у меня было ружье, вот я с ним и ходил по базару на шестом поселке, думал, Сталин появится, а я его здесь и хлопну!" Следователь только посмотрел на него и ничего не сказал. Допросы прекратились, а дня через два дядьку Тараса освободили. Все тогда удивлялись, что ему так повезло.
И после войны его достали. Всех немцев высылали из Крыма и его вместе с ними выслали в Казахстан, вернулся уже после 56-го года назад домой, под Джанкой. Говорил мне: "Я, племянница, хоть и носило меня по белу свету, а таки пожил!" Что да, то да, девяносто три было ему, когда умер. Ни за кого не был, ни за тех, ни за этих, хотел трудиться на своей земле...
В тридцатом году и нас раскулачили, из-за деда, из-за его коней, он не хотел идти в колхоз. "Что, отдавать им таких лошадей? Ни за что!" Ну вот, нас всех и раскулачили. Пришли в хату отбирать все, а я как раз Жору сповыла, было ему уже полгода, положила им на лавку и говорю: "Забирайте и его, раз вы все отбираете". Были у нас две телычки, так они и их зарезали, где-то достали водки или самогона, кто-то им принес и все это съели и выпили. Вот так они над нами расправились, а в тридцать третьем году все они сдохли от голода, все, кто нас раскулачивал, туда им и дорога, собакам.
Ой, набедовались мы тогда, никто не работу не берет без справки про соцстан. Мы переехали в Каховку, деда с сыновьями выслали, а я считалась сиротой, а Сергей раньше в город подался, потому нас и не тронули. Здесь нам подсказали, что мол, поезжайте в Запорожье, там сейчас большое строительство, рабочие руки нужны, всех берут, ну мы с Сергеем и приехали, действительно, руки рабочие нужны были и на справки никто не смотрел. Стала я до работы. Жили в какой-то халупе на первомайском поселке.
Ты хочешь перевязать, доченька?... Давай... Хорошо... Ой, как нога почернела... Смотри... как... высоко... уже поднялось... Ой... доченька... осторожно... болит... Ты знаешь, где похоронена тетя Ксеня? Да? В хорошем месте она лежит. Прошу вас, дети, похоронить и меня рядом с ней. Ну, почему не говорить? Как раз и говорю, пока не забыла. 43-й квартал, второй ряд, третье место... Будут вместе две Болгарки. Мужья по всему свету лежат, так хоть жены их будут рядом...
Когда я познакомилась с твоим отцом? Перед самой финской. Я тогда осталась одна с Жорой на руках. Сергей не захотел жить в городе, вернулся в село. Звал меня с собой. Но я побоялась, здесь работа, угол свой, а там что? Одна неизвестность. И осталась. А он вскорости после возвращения женился на Лукерье. Но я ничего против не имела. Знала, что не вернусь, а ему сюда дороги нет. Вот так и разошлись. Тогда я работала на ферросплавном, в складе. Однажды напротив моего стола поставили новый стол и приняли на работу еще одного кладовщика, Болгарина Константина. Потом его перевели на угольный склад. Развозил людям уголь. Но вначале мы работали вместе. Тогда и познакомились. А вскорости и поженились. Так до самой войны и жили на Первомайском. Лучшие годы моей жизни... М-м-м... В 43-м его забрали на войну, а в 44-м, в самом начале, убили.
После войны хлебнула горя, тяжело было одной, с маленьким ребенком, с тобой, доченька, на руках, без мужа. А тогда, когда Костя был жив, как было хорошо! Даже болезни легко переносились. Помню, простудилась, не могла идти на работу. Лежу в холодной хате, плачу. А Костя пришел, растопил печь, приготовил ужин, накормил меня, лег возле, обгорнул всю, прижал к себе и так легко и тепло мне стало, где та болезнь и делась.
Хорошие вы у меня дети... Ох... болит... не думала, что так быстро все закончится... М-м-м...
Доченька, как умру, обязательно дай в газету... траурное объявление... меня многие люди... знали...
Что? Не плачь, ... доченька... Ой, как болит нога... дочень...ка...
Свидетельство о публикации №210112800565