Весь прииск в кармане. Глава 2. 1

                Глава вторая
                1
Местный и приезжий люд толкался у ворот церковной ограды. Здесь я увидел многих из автобусных своих попутчиков. И если из окна кабинета начальника райотдела я мог узреть лишь полузаслоненный кроною тополя крашенный зеленой масляной краской купол церкви и блистающий над ним крест из нержавейки, то теперь можно было понаблюдать за нравами районного центра вблизи. С Говорковым мы расстались, и он отправился заказывать для меня по телефону люксовый номер в далеко не люксовой гостинице. Я мог свободно общаться с населением.

Стоило мне вступить в контакт с первой попавшейся оторвой, торгующей развешанными на металлических пиках ограды импортными бюстгальтерами и бикини, как версии забили фонтаном. К этому полноводному источнику информации присоединился еще один, а к нему следующий. Несколько женщин и двое адидасных парней, весь цвет молодежи Ново-Туенгинска, плюс две-три молодящихся тетеньки, включая первую собеседницу, специализирующуюся на интимно-пикантных частях женского туалета, обступили меня плотным совещательным органом.

— Да они вот тут, рядом торговали, как мы. Денег всегда не хватало...
— Они классные ребята, грамотные, спортивные. Слава — тот вообще...
— Их на прииске обидели. Из бригады их выперли за прогул, а они за шмотками в Китай мотались, за отгулы. Не успели обернуться...
— Да вы к Вале, к Вале сходите. Она у кирзавода живет. Сейчас дома сидит, уреванная, никуда не выходит, ее в милицию затаскали. Говорит, Славу с Колей били...
— А труп?
— Я не верю, что они могли убить...
— А я так им сочувствую. Жалко, что у них обломилось. Ну разве ж на этих тряпках и в старательской артели денег заработаешь? А так, глядишь,  капитал в оборот пустили бы, разбогатели. Зря вот только они поторопились. Не обдумали — вот и сторожа прибили... Подвернулся под горячую руку. До осени подождать надо было, до завершения работ, вот тогда — деньги. А это — так, аванс! Но и его, если по уму употребить...

Коротко стриженный капиталист в полосато-звездной майке, обтягивающей мясистый торс, напоминал о малеваном плакатном быке на въезде в Ново-Туенгинск. Парень был в синтетических штанах цвета синий металлик с разноцветными вставками и белоснежных кроссовках, жевал «Дирол» с ксилитом и развивал мысль об обороте капитала. В ответ на эту мысль совещательный орган, загалдел и, обличая Говоркова вместе с участковым-взяточником и погрязшим в мелкой коррупции Анисимовым, начал накаляться митинговой страстью. Правозащитный механизм пришел в движение, Слава с Колей как истинные и непогрешимые борцы за выезд на историческую родину капитализма, по всей вероятности, должны были быть тут же выпущены на волю, во избежание нарушений прав человека.

Выходило так, что вот эти разряженные, как попугаи в колумбийских тропиках, спекулянты в ту ночь как будто бы и не спали, а, словно болельщики соревнований «Формулы-1», с трепетом в сердцах наблюдали, сидя на трибунах, — какая же  из машин, преодолев все виражи, петли и повороты трассы, придет к финишу первой? Грузовик? Мотоцикл? Или милицейский "бобик"?

Увы, неплохо стартовавшие пилоты Слава и Коля, слишком задержались в боксах у Вали, поэтому уже на выезде на финишную прямую, когда они пересели на мотоцикл и готовы были вырваться на оперативный простор, их и настигла милицейская погоня. Ну а труп с проломленной башкой в кузове -- так это, как в том кино про гонки в Аризоне, где гонщики в оснащенных жуткими металлическими рожнами машинах набирали очки, давя попадавших на пути женщин, детей, стариков из дома престарелых и даже фанатов-болельщиков. Что труп! Все шло совсем неплохо. Баллон с ацетиленом и баллон с кислородом. Грузовичок двоюродного Валиного брата. Мотоцикл Коли, на который Валя третьей не уместилась. Рюкзак полный денег...

Я стоял пред иконой, вмонтированной в еще не до конца отреставрированный алтарь. На кривой доске размерами не более  прихваченного мною в дорогу томика вестернов был изображен преподобный Филарет. Я вдыхал приторный свечной запах и словно бы разговаривал с образом преподобного. Потемневший от времени  хмурый Святой Филарет, переданный  недавно Ново-Туенгинскому приходу отделом икон Новосибирской картинной галереи и пока еще ни кем не украденный, смотрел на меня сквозь тюркский разрез узких глаз как-то отрешенно и незаинтересованно. Конечно, можно было бы и помолиться. И эпический писатель Петров-Сибирцев, приобщаясь к корням и возрождению духа, не преминул бы. Но куда мне, суетному, беспочвенному интеллигенту, если глядя в черные, прожигающие зрачки мученика Филарета, я вижу вздымающий никелированные рога-рукояти мотоцикл и двоих с мешком денег, оседлавших это одноглазое, однофарое, ревущее мотором, рвущееся в полет чудище! Если мне самому хотелось бы оседлать этого моторизованного зверя? И если не вдвоем с кем-нибудь из потрошителей приискового сейфа, то с той белокурой бестией, что угостилась моей сигареткой на остановке. Пусть бы даже без мешка денег. И даже не в джинсовом рекламном прикиде, а совсем нагишом — только я и она. Чтобы она, обхватив меня, прижалась к моей спине своими махонькими грудками, не прикрытыми даже тоненькой, просвечивающей тканью с надписью «ARISONA». Чтобы лететь по прямому, как инверсионный след выстрела, шоссе через горное плато. Дальше, дальше, дальше... К заветной поляне, альпийскому лугу, где можно упасть, сплетаясь руками и ногами. Впиваясь губами друг в друга. Приминая травинки, стебли, венчики... В общем-то я зашел сюда не молиться, а посмотреть на знаменитую икону преподобного Филарета.

Я отошел от иконы, чтобы зажечь свечку и подумать заупокойно о партизанке Марии, двух заколотых штыками  кадетах и святом великомученике. О них повествовал прихожанам в напевной проповеди молоденький батюшка.

Фитилек тоненькой свечечки вспыхнул — и, словно выхваченную этой вспышкой из темноты, я опять увидел её. Она стояла по другую сторону деревянного пьедестальчика, который, кажется, называется аналоем, и, зажигая свечку, улыбалась невинной улыбкой школьницы. В темно-синих от церковного полумрака радужках глядящих на меня глаз плавали две золотые блестки. Зрачки расширились. На голове у нее была плотно надета кепка с козырьком, под которую она, чтобы не прогневить церковных старух, упрятала и без того короткие волосы. Поверх майки на ней слегка мешковато сидел двубортный пиджак. Так вот что за добро было упрятано в огромную дорожную сумку, которую Джон Галантный Кавалер намеревался было по-джентльменски поднести, выходя из автобуса, но она гордо дернув плечом: "Я сама!" — независимо направилась к гостинице, куда я намеревался явиться после своих детективных дел.

Теперь она опять стояла совсем рядом. Как тогда на остановке.  Между нами был лишь пьедестальчик аналоя и икона  Божьей Матери в потемневшем серебряном окладе. Вместо курящейся ядовитым дымком сигареты с фильтром в руке у девицы мерцала живым пламенем свечка.
— От вас никуда не скрыться, — ухмыльнулась она и, накапав воска, поставила свечку в свободный подсвечник. Затем, поцеловав Божью Матерь прямо в губы своими подвижными, таящими в уголках то грусть, то ухмылку губами, она перекрестилась несколько раз — быстро, истово и отвернулась от меня, сделав вид, что я ей неинтересен, и она пришла сюда не кокетничать, а слушать проповедь.
— Господу помолимся за Филарета-мученика, — завершил батюшка напевно.
Я вышел на улицу. Следуя совету одной из адидасниц, развесившей на церковной ограде товары народного потребления, я намеревался направиться к кирзаводу, в гости к несчастной Вале, откуда уходили на дело Слава и Коля.