Алмаз и рыжики

ПОВЕСТЬ


Глава 1


Ближе к вечеру, когда солнце уже зацепилось самым краешком за крону мощного кедра на дальнем водоразделе и воздух над Печорой засинел и заметно загустел, к устью таежной речки Ёрвы вышел путник. Издали на фоне чешуящихся речных бликов он представлял собой достаточно необычное зрелище: будто большой шкаф, слегка покачиваясь, сам по себе плывет в колеблющемся воздухе над прибрежной галечной косой. И только вблизи можно было разглядеть, что у "шкафа" имеются худые ноги в белых кроссовках.
Присев на гальку и свалив с плеч свой огромный квадратный рюкзак, путник встал, шумно выдохнул и сделал несколько быстрых круговых движений согнутыми в локтях руками, разгоняя застоявшуюся кровь. Когда сразу после этого человек отбросил назад капюшон штормовки и, привычно боднув головой, забросил назад длинные светлые волосы, любой геолог, вездеходчик или шурфовщик Печорской экспедиции сразу же узнал бы в нем Митю Корнюшина по прозвищу Кимберлит – начальника отряда Уральской поисковой партии.
Митя – стройный, тонкий в кости молодой человек заметно выше среднего роста. В любой одежде, и особенно в своем "парадном" костюме, он может кому-то показаться худым, но где-нибудь на пляже или на полке в парной никому не придет в голову сказать о нем: "кожа да кости" или "ходячий скелет". Без полевой бороды его можно принять за совсем еще юношу, а этому "вьюноше" (так его называл пожилой Палмитрич, главный геолог экспедиции) уже меньше года осталось до тридцати.
Свое прозвище, которое больше подошло бы на кличку одному из лохматых полудиких партийных кобелей, Митя заработал, будучи еще молодым специалистом. Года три начинающий геолог на каждом геологическом совещании доказывал, что на Печорском Урале есть алмазоносные кимберлитовые трубки, а не нашли их до сих пор только потому, что толком еще и не искали. Ну и довыступался. Геологи-производственники страшно не любят "предсказателей", которых во множестве развелось в последние годы, особенно в научной среде.
После очередного геологического сборища Лев Сергеич – начальник партии, всегда хорошо относившийся к Мите, неожиданно грубо осадил своего подчиненного:
– Ты сперва найди, а потом уже кукарекай!
– Чтобы найти, там работать надо! – огрызнулся обидевшийся Митя, – магнитную съемку делать, мыть шлихи, бить шурфы. А на это деньги нужны.
– Ну и иди к Палмитричу или к Генералу, убеждай, доказывай. Такие вещи в кабинетах решаются. Или к этим обратись, к инвестёрам нефтяным, да газовым, к "новым русским", к бандитам, наконец. А все твои пламенные призывы на конференциях – это "сиреневый туман", который рассеивается сразу после фуршета. Ты посмотри, что вокруг творится. Все как с ума посходили! Кажется, ни одного пятнышка на геологической карте не осталось, чтобы туда кто-нибудь не ткнул пальцем и не объявил, что здесь гигантское месторождение зарыто. Столбят на всякий случай все подряд. До такого идиотизма часто доходит!..
После этого очень неприятного разговора Митя больше уже ни разу, даже в большом подпитии, вслух слово "кимберлит" не произносил. В соответствии с утвержденными программами, занимался поисками золота, полиметаллов, редких земель. И достаточно удачливым оказался поисковиком, за что и был назначен на должность начальника отряда. Но и заветную свою мечту – открыть первую на Урале алмазоносную трубку взрыва – не забыл. Кроме основной своей работы, он запоем читал книги и статьи по алмазам, внимательно изучал старые отчеты и геологические карты по верховьям Печоры, копался в архивных материалах. Конечно же, Лев Сергеич видел, чем в рабочее время занимается его подчиненный, но не мешал, и даже однажды похвалил: "Вот так и надо – без шуму-гаму, по зернышку, по зернышку… Подготовь серьезную аналитическую записку с обоснованными рекомендациями, с картами предельно локализованных поисковых площадей, с предварительной сметой расходов и тогда выходи "на верха". Если понадобится, помогу, чем смогу. Впрочем, я ведь в твоих алмазах – ни бум-бум".
А Митя и не собирался теперь писать никаких записок. Он уже знал из прочитанного и рассказов "корифеев", сколько опытных, талантливых геологов-алмазников "погорели" на этом деле, имея в руках гораздо более серьезные признаки наличия коренных алмазных месторождений.
Молодой геолог твердо решил для себя: до тех пор, пока сам не найдет достаточно крупный алмаз (хотя бы каратник), никаких больше докладов по этой проблеме делать не будет. И вот уже третий год подряд, отработав зимние сезоны на горной проходке и бурении скважин, летний отпуск он проводит в верховьях Печоры.


Глава 2


Сегодня исполнилось ровно четыре недели с того дня, когда Митя отобрал первую пробу в районе устья первого левого притока Ёрвы. Еще два года назад методика поиска была выбрана им самая простейшая. На каждом из ручьев он сперва проводил рекогносцировку, выбирал участок, где, по всем канонам и по собственному опыту, должен скапливаться самый богатый шлих тяжелых минералов. Быстро описав новую точку и привязав ее на карте навигатором GPS, Митя снимал саперной лопаткой глинистые наносы и сразу начинал промывку.
Никакого промывочного оборудования, с использованием которого ведутся серьезные поиски алмазов, у него не было. Только полуметровое квадратное сито с мелкой сеткой. Даже свой любимый кедровый лоток в этот раз он оставил дома. Набрав лопаткой в сито породу вровень с его бортиками, геолог подцеплял к крючкам специальные, придуманные им самим наплечные ремни, позволявшие производить промывку не нагибаясь, и выходил на быстрое течение.
Умело потряхивая сито, опуская то один, то другой его край, он дожидался, пока смоется вся глина, рыжим шлейфом расползающаяся ниже по течению, а весь песок – провалится в отверстия сетки. Затем, установив сито на косе рядом с водой, он горстями выгребал из него гальку. После этого надо было только просмотреть оставшийся на дне сита тонкий слой мелкого гравия.
Первое время здорово мешали часто встречающиеся блестящие обломки кристалликов горного хрусталя. В первый год каждый такой обломок Митя рассматривал в лупу, и это занимало уйму времени. Теперь он просто опускал сито в воду и яркий блеск на хрустальных головках сразу же пропадал, так что спутать их с алмазами было никак невозможно. Кроме хрусталиков, иногда попадались оплавленные зерна малиновых и фиолетовых гранатов пиропов – самых известных спутников алмаза, по которым были найдены первые в России якутские алмазоносные трубки. К находкам пиропов Митя относился достаточно равнодушно. Он знал, что этими гранатами в небольших количествах "заражены" отложения почти всех рек Приуралья. Впрочем, несмотря на это равнодушие, каждое зерно пиропа он упаковывал в отдельный бумажный пакетик, нумеровал его и укладывал в школьный пенал.
Если не было дождя, за целый день удавалось промыть до полусотни сит, но сегодня Мите крупно не повезло. Шестой по счету от устья безымянный правый приток Ёрвы оказался заболоченным, жутко заросшим ивняком, через который приходилось буквально продираться. На километровом отрезке ручья не встретилось ни одной, даже паршивенькой косы. Пришлось промывать сильно глинистую породу, взятую со дна ручья, и эта проклятая глина никак не хотела отмываться. Надо было по нескольку раз перемешивать грунт в сите деревянной лопаткой и на это уходила уйма времени. К обеду измученный геолог промыл только 16 проб.
Напившись крепкого чая с сухарями, Митя сел на куртку, облокотился на изогнутый ивовый ствол и закурил. Сегодня что-то очень не хотелось никаких разговоров, дискуссий.
Каждый, кому надолго приходилось оставаться один на один с самим собой, знает, что на третий-четвертый день одиночества в голове появляется некто, с кем можно поговорить, поспорить, даже поругаться иногда. Как правило, этот некто обладает очень скверным характером, он не прощает ни одной ошибки, ни одного прокола, любит ловить вас на слове, откровенно радуется вашим неудачам. Короче, язва. Наверное, такую вялотекущую шизофрению природа специально придумала в виде прививки: чтобы человек – животное, как известно, общественное – не свихнулся окончательно, оказавшись в полной изоляции от других особей своего вида.
Мите хотелось просто посидеть, понаблюдать за причудливыми облаками, за полетом далекого белохвостого орлана, послушать шелест листьев и щебетание невидимой пичуги… Но внутреннему голосу, как всегда, было начихать на Митину усталость и сибаритское настроение, он начал первым:
– Ну что, Дмитрий Николаевич, еще не убедился в глупости всей этой затеи? За эти три сезона, ты бы мог там, на севере, открыть что-нибудь приличное. А ты здесь занимаешься какой-то фигней!
Митя, обычно довольно снисходительно относившийся ко всем заявлениям и подтруниваниям своего извечного оппонента, сегодня вдруг взорвался:
– Ну чего ты опять разнылся, Нытик?! Мы же договорились: три сезона. Бог любит троицу! А значит, еще полмесяца надо пахать и пахать, "чтобы не было мучительно больно за бесцельно прожитые годы…"
– Но мы не договаривались, что ты будешь опробовать всякую глинистую дрянь, в которой  и шлиха-то нет.
– Ну, тут ты может быть и прав, зря я сюда забурился. Но сегодня уже никакого смысла нет переползать на другой ручей, так что отвали! Мне еще с десяток проб надо сделать.

В первой же послеобеденной пробе со дна сита через мутную воду так ослепительно блеснуло, что не могло быть никаких сомнений  – АЛМАЗ!!!
Достав из воды двумя пальцами бесцветный округлый кристалл, размером с крупный  грецкий орех, Митя положил его на ладонь левой руки, и она тут же сама закрылась в кулак и  прижалась к груди, чтобы удержать готовое выскочить наружу сердце. Так он и стоял несколько минут, как замороженный, с прижатой к груди находкой и с глуповатой, скорее испуганной, чем радостной улыбкой на лице.
Что было дальше, Митя сам потом не мог точно вспомнить. Он что-то орал диким голосом, изображал победный визг индейцев, плясал в откатанных болотных сапогах, кувыркался, катался по траве… Потом, набесившись, все так же, не разжимая кулака, достал из рюкзака заветную фляжку, зубами открутил пробку и прямо из горлышка выхлебал треть припасенного именно на такой случай коньяка. Стало так хорошо и спокойно под качающимся небом, потянуло в сон…
Проснулся Митя ближе к вечеру оттого, что начала подмерзать спина. Кулак даже во сне он так и не разжал. Набросив на плечи теплую куртку, геолог устроился поудобнее и впервые, с замиранием сердца, раскрыл ладонь. Кристалл был на месте и все так же светился изнутри. Покатав его на ладони и внимательно рассмотрев в лупу, Митя достал из нагрудного кармана заранее приготовленную корундовую пластинку и царапнул по ней острым ребром кристалла. Результаты проведенных исследований были доложены вслух:
– Ну что же, блеск – алмазный, исключительно яркий, твердость – на-а-амного больше девятки – режет корунд, как сало, форма – додекаэдроид, на гранях – следы растворения треугольной формы… Из всего этого следует, господа присяжные и заседатели, что это алмазик! Ну, не "Кулинан", конечно, но и не какая-нибудь там финтифлюшка! Пожалуй, по размерам войдет в пятерку крупнейших российских алмазов, а по весу, может быть, и в тройку! Говорят, уральские додекаэдроиды значительно плотнее якутских октаэдров. Может, и врут.
– Ну и что, Нытик, стоило мыть на этом ручье? – ехидно спросил Митя, покачивая на ладони свою находку и предлагая ее рассмотреть всем желающим. Но внутренний голос куда-то сразу запропастился и ничего не ответил. А гнутым ивам, пучкам осоки и редким березкам на берегу было глубоко наплевать на этот блескучий многогранный кристалл. Солнце, которое могло бы вдоволь поиграть разноцветными лучиками обычного и двойного внутреннего отражения, как назло, спряталось за черную угрюмую тучу. Это было плохое предзнаменование, но Митя, любуясь своей находкой, его просто не заметил.


Глава 3


Последние две недели сезона Митя провел на том же ручье, которому в шутку дал название Неудачный, вспомнив кинокомедию, где в центре всех передряг находился  гигантский – с арбуз – кристалл алмаза, найденный на трубке "Неудачная". Ручей оказался заболоченным только в нижнем течении. Вверху были небольшие косы, и даже местами – сланцевые щетки, на которых лучше всего концентрируются тяжелые минералы. Были промыты сотни проб, но ни одного алмаза он больше не нашел. Уже на седьмой день выполз откуда-то из своего надежного укрытия Нытик:
– Ну чего тебе еще надо? Нашел ведь, доказал всем! Чего ты с этим ситечком бултыхаешься? Да через месяц здесь бульдозеры будут сотнями кубов грести породу на обогатительную фабрику.
– Вот я и боюсь этих самых бульдозеров,– пробурчал Митя, закуривая сигарету.– Что-то тут не то, – и задумчиво повторил:
– Что-то тут не то, не то…
– Ну чего еще тебе не то?
– Чего, чего, если здесь кимберлитовая трубка, то почему по всему ручью ни одного пиропа? А где мелкие алмазы? Их как грязи должно быть!
– Ну, алмазов как грязи никогда не бывает.
– Ладно, но должны же были попасться хоть пара мелких кристалликов!
– Никто тебе ничего не должен, ты сорвал такой сумасшедший банк, что теперь, по теории вероятности, до конца дней своих ни одного, даже мизерного кристаллика не намоешь.
– Ну, наверное… ты прав.– Митя лег на спину и разбросал руки в стороны, будто собрался обнять нависшее над ним огромное синее небо с белыми заплатами облаков.– Но все-таки… почему нет пиропов, хромитов, оливина, обломков кимберлита?
– Ой, да у нас же глаз – ватерпас, мы без микроскопа хромшпинелиды диагностируем! – ехидно подначил Нытик.– А может, ты и содержание двуокиси хрома на глаз определяешь?! Вот изучишь в камералке шлихи, которые отобрал, и найдешь свои пиропы, пикроильмениты…
– А если их не будет?
– Вот тогда и думать будешь!
– Думать надо сейчас!– не согласился Митя,– а когда здесь бульдозеры начнут грести… Нет, ты представляешь, какой облом будет, если все тут перероют – и ни одного алмаза?! Да меня живым закопают в этом же карьере!
– Да ладно, сколько было уже этих обломов, но еще никого не закопали. Нет, ты всерьез думаешь, что нашел единственный кристалл, который был во всей долине Неудачного?
– Может, он и не единственный, наверняка не единственный, но… Я же вижу по шлихам, что кимберлитовой трубки тут нет.
– Ну конечно, а кристалл – из космоса прилетел!
Митя сел, прислонившись к березке, достал из кармана штормовки плотный мешочек для геохимического опробования, вытряхнул из него на ладонь алмаз и в двадцатый, наверное, раз стал его разглядывать, откровенно любуясь своей потрясающей находкой. И опять не заметил, что солнце тут же спряталось за тучкой, неизвестно откуда взявшейся на голубом небе.
– Да хрен его знает, откуда он прилетел,– запоздало огрызнулся Митя на реплику Нытика,–  ладно, пошли работать, может, что и намоем за неделю.

За неделю ничего интересного Митя так и не намыл. Утром после завтрака он быстро снял палатку, спрятал в кустах сито и лопату, сложил сильно похудевший с начала сезона и окончательно утративший форму шкафа рюкзак. Внимательно осмотрев свою последнюю стоянку и убедившись, что чуть паривший, залитый водой костер точно не разгорится, геолог "сделал ручкой" гостеприимному ручью, его кочковатой долине, небольшому колку березок на сухом бугорке и громко произнес: "Не прощаюсь! Пока!"
Через несколько минут Митя уже шагал в направлении Ёрвы, срезая излучину и обходя сильно заболоченный участок ее широкой пойменной террасы. Выйдя к реке, он перебрался вброд на левый берег, вышел на тропу и пружинящим шагом победителя направился к цивилизации: к людям, машинам, женщинам, пиву, компьютерам, к женщинам, к друзьям, к нормальной жратве, к женщинам, женщинам, женщинам …
Весь сезон Митя мысленно примеривал на себя роль холостяка, завидного жениха и вспоминал знакомых девушек, придирчиво оценивая все их плюсы и минусы. Дело в том, что Ленка, с которой они прожили, не расписываясь, больше двух лет, незадолго перед его выездом закатила такой грандиозный скандал с театральным пошловатым битьем дешевых тарелок и треснутых чашек, с оскорблениями и высказыванием всех накопившихся обид, что дальнейшая совместная жизнь как-то уже и не просматривалась. Да нет, хуже того. Ленка в запале что-то такое брякнула насчет Митиных мужских способностей. Конечно, она имела ввиду какую-то домашнюю работу вроде сверления стен или ремонта угрожающе накренившегося "пизанского" шкафа, но Митя это понял в самом обидном для себя смысле, тут же собрал свои вещи, которых оказалось удивительно мало, и съехал на квартиру к другу Вальке, отправившему жену рожать к родителям в Воронеж.
Размечтавшись о женщинах, Митя не сразу заметил двух мужчин, идущих по тропе навстречу. Впрочем, их и трудно было заметить издали – оба были в камуфляже, причем очень качественном и по сезону. За плечами у них были ружья, но, судя по скорости ходьбы, не похоже было, что они на охоте.
"Ох, не нравятся мне эти мужички! – вылез Нытик,– ох, не нравятся! Ты бы лучше вон там, в кустах переждал, пропустил их".
"Мужики как мужики – охотники,– огрызнулся Митя,– Мало ли тут всяких бродит? Чего это я прятаться буду, как заяц, от каждого встречного поперечного? Да и поздно уже – наверняка заметили".


Глава 4


А мужики и вправду были какие-то непонятные, вызывали неясную тревогу. И по мере того, как они приближались, тревога в Митиной душе нарастала. Как-то самоуверенно и нагло они шагали. Нормальный человек в тайге никогда не чувствует себя хозяином. Просто на уровне инстинктов он понимает, что это не лес, в который ходят по грибы, что тайга – это серьезно и относиться к ней надо с уважением.  Приближающимся вооруженным "качкам" явно было наплевать и на тайгу, и вообще на все на свете.
Плохие предчувствия подтвердились. Не доходя до Мити пяти шагов, "качки" резко затормозили. Один сделал шаг влево, другой – вправо. Оба ружья в одно мгновение оказались нацеленными прямо в лицо геологу. Раздалась резкая и громкая команда: "Руки! Быстро!"
Митя послушно поднял руки, испуганно глядя в направленные на него стволы. Сердце по-заячьи прыгнуло, а потом с низкого старта зачесало под 150 ударов.
– Ты Корнюшин?– спросил тот, что слева.
Митя, который никак не мог оторваться от черных кружков в центрах стволов, согласно кивнул головой.
– Дмитрий Николаевич?
Митя опять кивнул.
Тот, что справа приказал:
– Смотри сюда! – он на секунду повернулся спиной, где на камуфляже были пришиты три большие аккуратные белые буквы "ФСБ".– Мы из Конторы. Не вздумай рыпаться – пристрелим!
– Медленно сними мешок, потом куртку,– это уже приказал левый,– и без резких движений!
Митя опустил рюкзак, медленно снял штормовку и бросил ее под ноги фээсбэшникам.
– Все снимай!– вступил правый.
Митя, немного отошедший уже от первого шока, удивленно посмотрел в лицо одному, потом другому. Лица эти были очень похожи и, что называется, специфические: выступающие челюсти, тонкие губы, какие-то мятые, ломаные уши. Глаза, правда, разные – у одного слегка на выкате, а у другого – глубоко утопленные. Зато мешки и синева под глазами были одинаковыми.  Лупоглазый посверкивал на солнце гладкой розовой лысиной, а у второго на голове был бобрик светло-русых волос, сквозь который тоже слегка поблескивало розовым.  До нового приказа Митя успел подумать: "Кого они там к себе набирают?"
– Ты че, глухой? Сказано: все снимай! Футболку, трусы, носки!
Через пару минут Митя стоял на тропе абсолютно голый, инстинктивно прикрывая ладонями низ живота. Один из фээсбэшников нагнулся над своим рюкзаком, покопался в нем и бросил к Митиным ногам темно-серую одежду, похожую на зэковскую, поношенные черные кроссовки.
– Одевайся.
Ни трусов, ни носков, ни майки в одежде не оказалось. Только широкие шаровары на резинке да безразмерная мятая куртка без карманов. Правда, кроссовки на босу ногу оказались точно по размеру. Не успел Митя застегнуть все пуговки на куртке, как на его запястьях защелкнулись "строгие" наручники с блестящей плоской железякой вместо цепочки.
– Молодец, геолог!– похвалил мордоворот, который, по всем признакам, был старшим среди этих двоих,– без фокусов, без истерик. Так и дальше себя веди. Не бойся, ничего плохого с тобой не будет. Контора гарантирует!
"Ну да, так я тебе и поверил,– подумал Митя, к которому уже полностью вернулась способность соображать,– у обоих клешни аж синие от татуировок. Просто бандиты. Но я-то им зачем понадобился?"
– Бугай, сложи аккуратно это все к себе. Я потащу рюкзак геолога.
"Ага, значит, у лысого "погоняло" – "Бугай",– зафиксировал Митя.
Через пару минут вся компания двинулась по тропе в направлении к устью речки: впереди Бугай, за ним геолог со скованными руками, и замыкающим – старший (Бобёр, как его назвал для себя  Митя).
Через час небыстрой ходьбы Бугай свернул с тропы в сторону реки. На противоположном берегу на небольшой косе лежала резиновая лодка-трехсотка, за кустами мелькнуло что-то ярко-красное. Митя подумал, что ему сейчас придется переправляться вброд в своих кроссовках, но Бугай, поддернув голенища болотников, ухватил его правой рукой поперек пояса, без всякого усилия, как домашнюю собачку, приподнял над землей и перенес на другой берег.
Красная палатка – это ее было видно с реки – примостилась на краю большой поляны, и была похожа на яркий китайский фонарик. Но Митю повели не к палатке, а к небольшой березе, одиноко стоявшей на другом краю поляны.
Бугай, покопавшись в рюкзаке, достал из него длинную тонкую хромированную цепочку. Подняв Митину руку, он опустил конец цепочки в рукав куртки, потом, оттянув резинку шаровар, спустил ее в штанину. Митя поежился, когда холодная, как змейка, цепочка заскользила по коже ноги. Заметив это, Бугай успокоил:
– Не бзди, геолог, потерпи немного, и все будет путем! Просто выполняю инструкцию.
Второй конец цепочки он перебросил вокруг березы и соединил с первым. Отчетливо щелкнул замочек.
– Так, а теперь мы снимем "строгача" и заменим его вот этим,– он достал из кармана тонкие легкие наручники, соединяющиеся ажурной цепочкой.
Закончив все дела, Бугай подхватил рюкзак и направился к палатке, пообещав на ходу, что скоро вернется и принесет жратву.
Пока никого не было рядом, Митя внимательно осмотрел наручники, попробовал на крепость на первый взгляд казавшуюся несерьезной цепочку и разочарованно покачал головой. На этой штуке, наверное, можно танк тащить на буксире. Осмотрел березу. Нет, перебросить внешнюю цепочку через крону никак не получится – слишком ветки толстые и длинные. Ну что ж, остается ждать, чем все это кончится. Как собака на цепи, он обошел свою территорию радиусом около пяти метров, ничего интересного не обнаружил. Выбрав получше место, он уселся, оперевшись спиной о березу.
Из палатки появился Бугай. В одной руке у него была полиэтиленовая сумка, в другой – какая-то тряпка. Он был уже без камуфляжа, в белой футболке, подчеркивающей структуру хорошо накачанных мышц. Подошел. Поставил сумку.
– Вот тебе пожрать, мазь от комаров и одеяло. Доку доложили, он сказал, что часа через три прилетит на вертолете,– сообщил довольно улыбающийся мордоворот, потом он хмыкнул и добавил:
– Очень просил не уходить, подождать его для важного разговора.





Глава 5


Дождавшись, когда Бугай скроется в палатке, Митя заглянул в пакет. Ничего особенного там не оказалось. Нарезанные хлеб, копченая колбаса и сыр. И тюбик мази. Есть не хотелось, но он все же зажевал пару кружочков колбасы, опять прислонился к березе и закрыл глаза. И тут же услышал со стороны речки человеческие голоса, женский смех. Геолог поднялся, встал на цыпочки, но все равно берега отсюда было не видно.
"Туристы? – попытался угадать Митя,– сколько их? Хорошо, если большая группа, может, помогут освободиться?"
Над бровкой террасы показались сперва две головы, потом людей стало видно по пояс и, наконец, в полный рост. Это были щуплый парнишка в штормовке и мятых брезентовых штанах и стройная девушка в синем спортивном костюме и ярко-оранжевой ветровке. Ярко-рыжие волосы девушки сливались с курткой и издали казалось, что она набросила на голову капюшон. Ребята направились было к палатке, но потом увидели Митю и повернули к березе. Не дойдя метров пятнадцать, парень вдруг остановился и придержал рукой спутницу – увидел наручники на запястьях геолога. На лицах туристов появилась растерянность. Несколько мгновений они стояли молча, поглядывая то на палатку, то на Митины цепочки. Наконец, парень спросил:
– За что тебя так?
Митя увидел, что от палатки уже бегут Бугай и Бобёр. У старшего в руке – ружье.
– Ребята, у вас группа большая?– заторопился геолог.
– Нет, мы двое, на байдарке,– ответила девушка.
На этом разговор и окончился. Бугай, подбежав к туристам, сразу схватил парня одной рукой за воротник, другой – за штаны и, прорычав матом, чтобы катился подальше на своей байдарке, приподнял его над землей и швырнул в сторону берега. Парень пролетел несколько метров, но не шмякнулся на землю, а как-то непонятно извернулся и приземлился на ноги. И тут же в два прыжка подскочил к обидчику и влепил громкую пощечину… ногой! Бобёр буквально озверел от такой наглости, он сжал свой огромный кулак, размахнулся и… пропорол воздух. А парнишка еще раз влепил ему ногой, но теперь уже по печени. Мордоворот охнул, согнулся, тут же, превозмогая боль, выпрямился, опять размахнулся, но ударить не успел, так как получил мощный удар в пах.
Здоровенный жлоб катался по земле, изрыгая, стоны, грязный мат и угрозы, а худенький парнишка с улыбочкой наблюдал за этим, демонстративно сложив руки на груди. Это была его ошибка. Последняя в жизни ошибка. Потому что он забыл про второго. Митя, увлеченный сценкой избиения моською слона, тоже забыл про Бобра и увидел его только тогда, когда он поднял ружье и замахнулся. Страшный удар прикладом пришелся в затылок. Раздался жуткий глухой хруст ломающихся костей. От сильнейшего удара парнишка отлетел метра на два и, обмякнув, как тряпичная кукла, упал ничком.
Все на поляне замерли, даже скрюченный на земле Бугай, потому что сразу поняли, что произошло убийство. Митя вспомнил пьяные поученья Женьки – молоденького врача из экспедиционного поселка: "Перелом основания черепа – это гарантированный летальный исход, это я тебе говорю!"
Первой очнулась девушка. Она медленно опустилась на коленки, закрыла лицо ладонями и громко закричала-завыла на одной высокой ноте: "А-а-а-а-а!"
Бобёр приказал Бугаю, до сих пор лежащему на боку с поджатыми ногами:
– Хватит валяться! Ну-ка быстро ее на цепь к геологу!
Бугай поднялся, держась одной рукой за пах, подошел к девушке, легко поднял ее за талию и перенес к Мите. Поставил ее на ноги и закрыл рот ладонью.
Вой прекратился и тут же раздался рык Бугая:
– Ах ты, с-сука! ты еще кусаться! Ну я тебе щас устрою, курва драная! Ты у меня на всю жизнь запомнишь!
Он без размаха, незаметным коротким движением шлепнул девушку ладонью левой руки по щеке. Удар получился настолько сильным, что у девушки сразу подломились ноги в коленях и она, теряя сознание, повалилась навзничь. Митя кинулся поддержать ее, но тут же получил удар в лицо тыльной частью той же ладони, отлетел в сторону, больно ударившись затылком о березу, и сразу почувствовал, как из носа потекла на верхнюю губу струйка крови.
– Ты чё, Бугай, совсем охерел! – одернул лысого Бобёр.– Тебе за геолога Док башку оторвет!
– Да он сунулся тут… ну я и среагировал… Да я и не бил его,– начал виновато оправдываться Бугай, показывая, как он всего-то кистью руки шевельнул.
– Среаги-и-ировал! – передразнил его Бобёр,– вон парень весь в кровянке. Тряпку какую-нибудь намочи, дай ему.
– Какую тряпку? Где я ее возьму? – засуетился Бугай, охлопывая свои карманы.
– Чё ты там у себя ищешь!– разозлился Бобёр.–  Чё ты там найдешь, кроме патронов, да просыпанного табака. Вон у девахи посмотри – у бабы должен быть платок какой-нибудь. И ей, небось, морду разбил, урод! Я хотел подарок Доку сделать. Ему как раз рыженькие нравятся. Вот те и подарочек: выбирали лучшую, носили на руках – харя вся опухшая, жопа в синяках.
– Да ее-то я вообще не трогал, можно сказать, – от испуга она, ли чё ли… Вон палец прокусила, сиповка драная!
Минут десять Митя лежал на спине, запрокинув голову и прижимая к носу чуть пахнувший духами, влажный платок. Когда кровь остановилась, и можно стало немножко дышать носом, он открыл глаза и увидел, что девушка сидит в метре от него на корточках. Так значит, вот они чего пыхтели и возились, пока он кровь останавливал – сдирали с нее всю одежду. Привстав, он заглянул девушке через плечо. На руках у нее были те самые "строгие" наручники. Немного не ко времени вспомнилась старая песня: "Скованные одной цепью…" Парня на поляне уже не было. "Наверное, утащили его к реке,– подумал Митя.– Небось, затолкали в байдарку и отправили вниз по течению. Будто сам ударился о камни головой."
На голой спине девушки уже сидело несколько напившихся комаров, хотя поляну хорошо обдувало ветром. Митя поднялся, стряхнул мусор с байкового одеяла, на котором лежал, и набросил девушке на плечи, смахнув перед этим комаров.
– Ну ты как, рыженькая? Сильно он тебя? Голова не болит?
– Слушай, ты, – откликнулась девушка неожиданно не слабым голосом с какой-то повелительной интонацией, – отвалил бы ты куда-нибудь подальше!
– Боюсь, мадмуазель еще не врубилась в ситуацию…
– Да нет, в ситуацию меня как раз "врубили" твои дружки.
– Это бандиты-то эти – мои дружки? Кстати, вон один идет от палатки. Сейчас объявит, когда их пахан на вертолете прилетит. У них спутниковая связь и меня регулярно снабжают информацией. Чтобы не скучал.
Подошел Бугай с бутылкой минералки в руке. Постоял, попыхивая сигаретой. Потом нагнулся, сдернул с девушки одеяло и отбросил его подальше в сторону со словами:
– Не надо баловать баб – они от этого только портятся. На, держи, геолог, – передал он бутылку. – Док сказал, что прибудет через 4 часа, он решил по дороге залететь кой-куда по делам. Велел передать, что извиняется за неудобства и что они будут компенсированы по высшей ставке. Пожрать у тебя есть, вода есть, рядом баба красивая. Можешь полапать немного, но только смотри, вглубь не забурись! Надо еще чего? Водки не проси – не дам. Не велено.
– Достань мои сигареты, там, в кармане рюкзака.
– В рюкзаке шариться тоже не велено. На мои,– подал он пачку "Винстона" и зажигалку.– А я думал, ты не куришь, геолог. Ну ладно, не скучай тут, не долго тебе осталось.
Девушка, повернув голову через плечо, долгим тяжелым взглядом проводила Бугая до самой палатки. Митя тем временем блаженно затянулся дымом сигареты.
– А у вас, у геологов, не принято сперва даме предложить? – ехидно спросила девушка.
– А у нас все девушки некурящие,– парировал Митя, подавая сигарету и щелкая зажигалкой.
– А чего это они вокруг тебя на цырлах ходят? "По высшему разряду будет компенсировано!" А сами на цепь посадили.
– Да я и сам не знаю. Перехватили на тропе. Заставили раздеться догола, даже плавки отобрали. Взамен выдали вот это, безразмерное и велели ждать своего босса, который хочет со мной переговорить о чем-то очень важном.
– С тобой-то переговорят, а меня…
– Да нет уж, простым разговором, боюсь, не кончится. Теперь я тоже – свидетель убийства. Да и без этого-то ничего хорошего ожидать не приходилось. Судя по всему, они следили зам мной. А чего за мной следить? Я думаю, их золото интересует.
– Какое золото?
– Понимаешь, я три года назад месторождение открыл. Это не здесь, а километров двести севернее. Шуму было много: газеты, телевидение… Наверное, тогда и начали следить. А тут узнали, что я третий год подряд в отпуск езжу на Печору, и решили, что и здесь я за золото зацепился. Только зря старались – вшивое здесь золотишко.
– Что значит "вшивое"?
– А то и значит, что "кот наплакал". Ну, может, пару мелких россыпух килограммов по двадцать-тридцать и можно сделать, да кто их здесь, под боком у заповедника добывать разрешит!? Только на слово навряд ли они мне поверят. А что у них там припасено на этот случай: иголки под ногти, электрошокеры?.. Да нет, это все из кино, а в жизни все проще и страшнее…
Над поляной повисло напряженное молчание. Оба узника попытались представить, что с ними может случиться в ближайшие часы, и это не прибавило им настроения.


Глава 6


Ветер немного поутих и опять на спину девушки начали планировать вездесущие комары. Митя смахнул их, дотянулся до полиэтиленовой сумки, достал из нее тюбик с мазью и спросил:
– Тебя намазать от комаров?
Девушка резко оглянулась, посмотрела внимательно на Митю через плечо и ехидно спросила:
– Что, полапать захотелось? Чего добру пропадать? Тем более, Бугай разрешил – все законно…
– Да пошла ты! – тут же вспыхнул Митя, в сердцах отбросил в сторону тюбик и уселся на траву спиной к девушке. – Угораздило же с такой дурой на одну цепь попасть!
Опять над поляной воцарилась тишина. Слышно было, как шумит на перекате речка. Какая-то пичуга жалостно попискивала в ветвях березы. Ветер совсем стих, стало жарко и душно. Комары заметно оживились.
Первой нарушила молчание девушка:
– Ладно, извини, геолог… Зря ты мазь так далеко забросил – кусаются, зар-разы!
Минут пятнадцать, чертыхаясь и злясь на свою несдержанность, провозился Митя с проклятым тюбиком, пытаясь подтащить его к себе сухой веткой. Наконец его старания увенчались успехом. Выдавив на левую ладошку небольшую порцию мази, он скомандовал:
– Ну-ка встань! Лапать тебя буду по полной программе.
Девушка послушно поднялась с корточек и выпрямилась во весь рост. Было на что посмотреть – она оказалась стройной и удивительно пропорционально сложенной. Но Митя почему-то застеснялся, быстро отвел глаза чуть в сторону и начал намазывать шею, плечи, спину. Чуть притормозил, дойдя до впечатляющей попки, но тут же решительно прошелся по ней ладонью и занялся ногами.
– Теперь повернись, – сердито буркнул он.
Девушка опять покорно выполнила команду, звякнув наручниками о цепочку. Теперь она с грустной усмешкой на губах смотрела Мите прямо в глаза. Это мешало. Очень хотелось сделать шаг назад и окинуть взглядом все это красивое тело, но такое было просто невозможным под ее взглядом. Он быстро провел ладонью по лбу и щекам девушки, от подбородка спустился к ключицам. Она инстинктивно сжалась, пытаясь прикрыть грудь предплечьями, но тут же резко расслабилась, развела локти и наоборот выпятила грудь вперед. Все так же глядя девушке в переносицу, он быстро нанес мазь на грудь, ощутив ладонью шероховатость упругих сосков, и тут же спустился к животу.
– Ну, здесь ты сама намажешь. Давай, я тебе в ладошку выдавлю.
Девушка попыталась сложить лодочкой ладони, но наручники не позволили это сделать. Тогда она решительно подняла закованные руки, открывая низ живота.
– Да ладно уж, не буду лишать тебя удовольствия. Раз уж по полной программе, так по полной!
– Ты опять начинаешь!
– Ладно, ладно, молчу. Не получится у меня в наручниках. Давай, заканчивай быстрей.
И Митя, присев на корточки, очень быстро прошелся ладонью по низу живота, по рыжему кудрявому треугольнику и бедрам. И в ту же секунду поднялся.
– Ну все, комары теперь тебе не страшны, – шумно выдохнул Митя, как будто выполнил тяжелую физическую работу. Он снова уселся на траву спиной к девушке и жадно закурил.
– Будешь? – протянул он за плечо сигарету.
– Да нет, я практически не курю, – отозвалась девушка. – Так, иногда. За компанию.
После долгой паузы она вдруг призналась:
– Как же это все-таки противно, когда чужой мужик по твоему телу своими лапами…
– Лапы – у волка, – прервал ее  Митя, – а у меня – музыкальные пальчики, как бабуля говорит.
– Да я не про тебя. Эти гады… Один держит, а другой лапает…
Опять на поляне долгая пауза. Солнце. Жара. Вдруг заметно потемнело – это наползло большое облако. Сразу за этим прошелся ветерок, прошумев в ветках березы.
– Холодно, блин,– пожаловалась девушка.
Повернув голову, Митя увидел, что спина девушки покрылась гусиной кожей. Он быстро перебрался к самой березе, облокотился на нее спиной, вытянул ноги и, распахнув куртку предложил:
– Давай, садись мне на ноги. Куртка безразмерная, я тебя прикрою от ветра.
Увидев, что девушка колеблется, он повторил:
– Давай, давай! Снять и отдать тебе я ничего не могу – видишь, цепочка продернута.
Девушка, еще мгновение поколебавшись, подошла и села, выгнув спину, отстраняясь от парня. Митя подтянул ослабшую цепочку, перекинул свои скованные руки через голову девушки, но прикрыть спину полами куртки никак не получалось.
– Ладно тебе выгибаться-то, – наконец не выдержал он, – пересядь поближе!
Девушка отреагировала не сразу, но все же подвинулась и прижалась спиной к его груди. Теперь у Мити появилась новая проблема: куда девать руки? Держать их на весу долго он не мог, а опустить на голое тело девушки не решался.
– Слушай, я так не могу, – наконец не выдержал он. – Руки мне куда-нибудь пристрой.
– Ой, какие мы скромные, – съязвила девушка, – шагу без разрешения не сделаем! – И тут же резко опустила его скованные запястья себе на бедра, так, что большие пальцы легли прямо на кудрявый треугольник.
– Устраивает?
– Лишь бы тебе удобно было, – улыбнулся Митя, – а я и потерпеть могу. Кстати, как тебя зовут, красавица, а то лапаю неизвестно кого. Меня Дмитрием родители назвали.
– Юлия,– почему-то сердито ответила девушка, и вдруг решительно заявила:
– А вот этого не надо! – и попыталась отодвинуться.
– Не обращай внимания, – придержал ее Митя.
– Ни фига себе, не обращай!
– Успокойся, нормальная реакция, ничем это тебе не грозит. Если не будешь дергаться, через пять минут все пройдет.
И снова над поляной повисла тишина. Только где-то очень высоко в небе завывал турбинами невидимый глазом самолетик.
– Пять минут давно прошло, – вдруг резко отодвинулась девушка и освободилась от неприятных ей объятий, нырнув головой под руки геолога. – Ой, у меня заколка выпала, подними, пожалуйста.
– Заколка! Чего же ты молчала?!
– Ну, заколка, и что?
– Детективы не смотришь! Можно наручники снять! Ты давно этих громил не видала?
– Не знаю… Ты же сам сидел лицом к палатке, все видел.
– Да я как-то на другое переключился…
– Знаю я, на что ты переключился! Пять минут!..
– Тихо ты! Не ори! – перешел на шепот Митя. – А как тут не переключишься, когда на коленях такая дамочка, а руки на… на этом самом месте. Ладно, завязали с этим. Слушай, а они, похоже, храпят там…
– Да нет, это речка на перекате.
– Ну и фиг с ними! Надо попробовать.


Глава 7


Это только в кино наручники любой шпилькой или скрепкой открываются в одно мгновение. Митя провозился над первым замком минут сорок, пока не догадался, как он устроен и как надо согнуть конец заколки, чтобы получилась отмычка.
Отбросив свои наручники, Митя занялся длинной цепочкой и расправился над ней намного быстрее. Ну а на замки на Юлиных наручниках он вообще потратил не больше трех минут.
– Значит так, мадмуазель, – снимая куртку, шепотом приказал он Юле, – быстро одевайся и беги на берег к лодке. Отвяжи веревку, спусти на воду и жди меня. Если услышишь шум, сразу отчаливай и плыви вниз. Я постараюсь их задержать…
Юля одела куртку, которая оказалась ей чуть ли не до колен, и побежала вниз по склону. Каждый раз, наступив на острый сучок, она смешно подпрыгивала и взмахивала руками. Дождавшись, когда девушка скроется в прибрежных кустах, Митя на цыпочках подкрался к палатке.
Нет, это все-таки был не шум переката – из палатки доносился мощный храп, что, естественно, добавило геологу  уверенности в удачности задуманного побега. Рюкзак стоял на улице, на нем была аккуратно сложена вся его одежда, рядом лежали болотники.
С такой скоростью Митя еще никогда в жизни не одевался. Уже поднимая рюкзак, он вдруг вспомнил про Юлины вещи и нашел их так же аккуратно сложенными под козырьком палатки, у самого входа. Сунув кроссовки и одежду девушки под клапан, он тут же забросил рюкзак за спину и, стараясь не шуметь, быстрым шагом направился к речке.
Юля ждала на берегу с причальной веревкой в руке. Митя бросил рюкзак на дно лодки, раскатал болотники и, забрав веревку, коротко приказал:
– Садись! Быстро!
Как только девушка уселась на сиденье, геолог перебросил веревку через плечо и потащил лодку вверх по течению.
– Ты куда? – удивилась Юля.– Вниз же быстрее!
– Помолчи! Потом объясню.
В этом месте дно у речки было довольно ровное, каменистое, глубоких ям не было, поэтому за полчаса они удалились от палатки не меньше, чем на километр. Поравнявшись с густым ельником, запыхающийся Митя причалил лодку к узкой косе и опять коротко скомандовал:
– Вылезай! Забери весла и насос, и – на берег. Только на песок не вставай, следов чтобы не было.
Как только девушка вылезла на косу, Митя, снова забросив веревку за плечо, быстро втащил лодку на береговой уступ и протащил ее еще с десяток метров по лесу. Потом он вернулся и внимательно осмотрел берег: не осталось ли следов. Вроде, не осталось.
Юля, ждавшая его возле лодки, присела на корточки, прикрывая курткой голые коленки. Она шепотом спросила:
– А почему мы вниз не поплыли? Сейчас бы уже на Печоре были.
– Вот там-то нас и будут искать!– улыбнувшись, ответил в полный голос Митя, он склонился над лодкой и быстро откручивал пробки. Зашипел выходящий воздух.– А ты, вместо глупых вопросов, быстренько сбегай вон туда, найди метрах в пятидесяти хорошую густую елку, чтобы можно было под ней лодку спрятать. Сразу весла захвати.
Юля послушно поднялась, положила на плечо весла и, отсвечивая голыми бедрами, пошла искать елку. Митя, выдавливая коленями остатки воздуха из лодки, не удержался и проводил полуобнаженную девушку глазами, на его физиономии расплылась хитрая, довольная улыбка.
– Ну что, Нашла? – встретил возвратившуюся Юлю геолог, у которого на плечах уже была сложенная и перевязанная веревкой лодка.
– Да, там хорошая елка, под ней можно десять лодок спрятать.
– Веди. Захвати вон сиденье и насос.
Идя вслед за девушкой, Митя никак не мог оторвать глаза от нижнего края куртки, из-под которого то и дело поочередно появлялись две очаровательные детали женского организма. Елка действительно оказалась шикарной. Под ней человек пятнадцать могли бы спокойно спрятаться от любого ливня и любой погони. Сбросив с плеча лодку, Митя быстро сбегал за рюкзаком. Сразу достав из под клапана Юлины вещи, он протянул их девушке и ехидно заметил:
– Вы бы, леди, оделись, что ли. А то ходите тут в непотребном виде, смущаете добропорядочных джентльменов!
– Ну ты, зараза! – размахнулась Юля, чтобы дать крепкий подзатыльник, но Митя ловко увернулся,– не мог раньше сказать? Я бы, пока в лодке ехала, сто раз переоделась!
– Ну, ты-то ехала, а я, как ишак, тащил тебя против течения, каждую секунду ожидая, что вот-вот появится вертолет и нас накроют.
– Не надо мне ля-ля, видела я, как ты глазенками зыркал мне под подол! А ну-ка, ишак-джентльмен, отвернись,– приказала Юля.
– А чего там подглядывать-то? Там все – наружу!– отвернулся Митя и сел на лодку. И тут же получил все же свой отложенный подзатыльник.
– Здесь, на берегу, не мог кроссовки отдать? Я тут по тайге все ноги исколола!
– Ну, ты так очаровательно взмахивала руками… Подол приподнимался… Я никак не мог отказать себе в удовольствии,– ответил Митя и тут же пригнул голову, ожидая еще одного подзатыльника.
– А куда ты купальник дел?
– Какой купальник?
– Какой, какой, мой купальник куда дел?!
Митя пошарил ладонью под клапаном, но ничего не нашел.
– Все, что было, я сюда сунул.
– Ну и чего мне теперь делать?
– Сбегай, тут недалеко, спроси у Бугая, куда он твой купальник…
Митя прервал себя на полуслове и прислушался.
– Ага, вот и он! Ну-ка быстро под елку!
Под густыми еловыми лапами было сумрачно, сухо и уютно. Сильно пахло хвоей. Митя опять сел на лодку, поставил между ногами рюкзак и начал в нем копаться. Прямо над головами громко протарахтел вертолет.
– Слышишь, как подсвистывает? – спросил он у девушки, подняв палец к небу,– это, сто пудов, "восьмерка" – МИ-8.
Через минуту где-то в стороне вертолет протарахтел обратно и сильно загудел, заходя на посадку. Найдя, наконец, в рюкзаке то, что искал, Митя протянул стоящей на коленках на стопке своей одежды девушке полиэтиленовый пакет:
– На, одень мои плавки. Что бы ты без меня делала? И скажи спасибо, что я буквально вчера их постирал. Теперь главное для нас с тобой – не описаться от страха. Смены-то белья нет!
Недолго пошуршав одеждой, Юля разрешила:
– Можешь повернуться, я оделась.
– Ну и как тебе мои плавки?– спросил Митя, повернувшись.– Не жмут в коленках?
– Ну-ка, подвинься, расселся тут!– потеснила Юля парня на лодке.– Какие плавки? Мои плавки всегда сидят на мне классно. Только какой-то дурак пуговки пришил…
– Там, на ТВОИХ плавках не только пуговки, там какой-то умный прорезь сделал. Рассказать, зачем?– рассмеялся Митя и тут же оборвал свой смех, предостерегающе подняв ладонь. Вновь послышалось тарахтение вертолета. Оно сперва усилилось, потом стало постепенно затихать где-то на севере – в нижнем течении речки, совсем пропало, потом опять появилось.
– Барражируют,– прокомментировал Митя.
– Что?– не поняла девушка.
– Шарят по Печоре, ищут нас. Так что слушайся дяденьку, девочка, он кое-что в жизни понимает.
На что Юля, демонстративно погладив Митю по волосам, подтвердила:
– Умненький ты наш!
– А можно еще? – попросил геолог.– Меня уж месяца три никто по головке не гладил.
– Обойдешься.
– Придется.
Митя достал из рюкзака полевую сумку и выбрался из-под елки. Усевшись на валежину, он достал и развернул карту. Юля, обойдя его сзади, заглянула через плечо и спросила:
– А где мы сейчас?
– А ты что, не знаешь, по какому маршруту в поход отправилась?– удивился Митя.– Ну, ты даешь!
– Да нет, я знаю, в общем… Нас вертолет высадил на какую-то старую базу геологов, потом мы плыли всей компашкой по Тунье. Должны были сплавиться до Усть-Туньи, а потом по Печоре – до железной дороги. Но Генка поругался с ребятами и предложил мне рвануть напрямик. Ну а дальше я не знаю. Полдня тащили байдарку по лесу, по каким-то болотам, опять по лесу. Потом вышли на эту мелкую речку и поплыли… И тут эти гады!
У девушки сразу заблестели глаза, выступили слезы.
– А как я его маме скажу? Он один у нее… И вообще она одна осталась…
Митя вспомнил тот страшный звук от удара прикладом по черепу и невольно передернул плечами. Чтобы отвлечь девушку от страшного воспоминания, он показал на карте:
– Смотри, мы вот здесь сейчас. А вы вот по этой тропе с Туньи перешли в бассейн Ёрвы. Через восемь километров вы бы попали в Печору, и по ней – до Усть-Туньи и дальше… А вот что нам теперь делать? Этому мафиози Доку теперь не до золота будет: два свидетеля убийства сбежали. Нас теперь надо либо живыми взять, либо прикончить. И все это срочно, пока мы ни с кем не встретились, не передали заявление ментам. Завтра утром он всю свою "армию", все, что у него есть, сюда вертолетом кинет. Вполне возможно, что у него на содержании не только уголовники.
Митя задумался, глядя на карту, потом продолжил свои размышления:
– Ну, Печору они уже перекрыли, а завтра с утра, наверняка, и Тунью прихлопнут, и верховья Ёрвы прочешут... По берегам нам ходить нельзя – только по водоразделам. И по тропам тоже нельзя, и вообще нельзя следов оставлять.
– А если у них собаки?– спросила Юля.
– Молодец, в самую точку,– похвалил Дима.– Если у них собаки, то нам сразу крышка. Вот, блин, надо было забрать эти их кроссовки и штаны. А впрочем, у Бугая твой купальник, так что наших запахов для собачек у них целый вагон и маленькая тележка.
– А если идти по воде?
– Все правильно, но речки они будут контролировать с воздуха. А выскочим на берег спрятаться – вот тебе и след для собаки. Короче, дохлый номер,– вздохнул Митя.
– Ну и что, сдаваться теперь будем, что ли?!– Резко спросила Юля.– Чтобы опять этот Бугай меня лапал, а потом ихний мафиози поразвлекался?!
– Ладно, успокойся,– оборвал ее Митя,– лапать тебя теперь буду только я, и только по твоей личной просьбе. Ну а насчет развлечений… потом как-нибудь и с этим разберемся на основе полной взаимности…
– Чего, чего?!
– Ладно, не шуми, мне подумать надо.
Через пять минут Юля не выдержала:
– Ну что, мы так и будем здесь сидеть, пока бандиты не найдут?
– Успокойся, через полчаса вертолет должен улететь в Ухту, иначе не успеет сесть до захода солнца, а это у них серьезное нарушение. Вот тогда и двинем. Так, смотри сюда. Самое лучшее в нашем положении – рвануть строго на запад по водоразделу на Усть-Тунью. Напрямую это около 60 километров. Думаю, по любому бурелому дня за два доползли бы. Но мы пойдем другим путем, который намного длиннее. "Нормальные герои всегда идут в обход". Сделаем вот такой крюк, переправимся на левый берег Туньи и по нему мимо Усть-Туньи – прямо до Икши. Дней пять-шесть займет.
– А почему не напрямую?– не удержалась Юля.
– А ты подумай,– хитро улыбнулся Митя.
Девушка долго водила пальцем по карте, что-то шептала про себя, пожимала плечами… И все-таки сдалась:
– Ну ладно, говори!
– Да просто, любой дурак, взглянув на карту, поймет, что мы пойдем напрямую. Это и быстрее, и все время по густой тайге – от вертолета легко прятаться.
Митя нырнул под ветки, быстро сунул в рюкзак полевую сумку и брошенную девушкой безразмерную куртку и выбрался из укрытия. Он тут же надел рюкзак и скомандовал:
– Поехали!


Глава 8


Спустившись с террасы, Митя пересек косу, зашел в воду и побрел по мелководью вверх по течению Ёрвы. Юля следовала за ним, не отставая ни на шаг. Через пару километров геолог свернул к устью небольшого ручья – левого притока и пошел по его руслу. Здесь идти было намного труднее из-за крупных валунов и частых поваленных деревьев, под которые приходилось подлезать. Юля пару раз поскользнулась, чуть не упала, но Митя даже не оглянулся. В километре от устья на левом берегу ручья открылась небольшая поляна со следами недавней стоянки, с кучами промытой гальки на берегу. Митя вылез на берег и объявил:
– Перекур! Полмесяца назад я здесь пробы мыл.
Девушка, выйдя на берег, молча наблюдала, как с ее ног ручьями стекает вода. Потом она подняла голову, внимательно посмотрела на усевшегося к ней спиной и закурившего сигарету геолога и раздраженно заметила:
– Между прочим, мог бы и заметить, что у меня нет сапог. Долго ты меня еще по воде таскать будешь?!
– Сколько надо, столько и буду,– достаточно грубо ответил Митя.– А ты нюни не распускай, привыкай к суровой жизни. И старайся не упасть. Здесь-то вода теплая, а на следующем ручье – ключи бьют. Если там свалишься – можно и воспаление легких схватить. Возись потом с тобой…
Докурив, Митя покопался в рюкзаке, долго перебирал полиэтиленовые мешочки, и найдя, наконец то, что искал, объявил:
– Сейчас мы для собачки подарочек приготовим. Я за сезон целую пачку перца сэкономил.
Митя прошел по берегу метров сто, потом спустился к воде и на самой кромке берега рассыпал весь перец, буркнув про себя: "Будь здорова, собачка, не чихай и не кашляй!"
Вернувшись к стоянке, он надел рюкзак, буркнул: "Пошли",– и побрел вниз по течению – по своему старому следу. Юля чуть замешкалась, но уже через несколько минут она догнала геолога и привычно устроилась у него за спиной.
Вернувшись на устье ручья, Митя повернул направо и побрел вверх по течению Ёрвы.
– Ну и зачем надо было меня туда-сюда таскать?– сердито спросила девушка.– И рюкзак тоже?
– Тебя – для запаха, а рюкзак – по собственной глупости.
Через пару километров он повернул вправо и начал подниматься по вертлявому ручейку с крутыми кочковатыми берегами и заболоченной поймой.
– У меня ноги замерзли,– вдруг сообщила Юля,– и, видя отсутствие какой-либо реакции бредущего впереди геолога, повторила уже более настойчиво:
– Ноги у меня замерзли! Ты чего, глухой?!
– Я предупреждал, что здесь родники,– не оборачиваясь, спокойно ответил Митя.– Тут уже рядом – вон за тем поворотом.
За поворотом показался уютный сухой бугорок среди заболоченного редколесья, прикрытый с севера и запада полукругом вздыбленных корневищ поваленных деревьев. Здесь тоже были явные признаки недавней стоянки: костровище, колья от палатки, лежанка из елового лапника, а на берегу – кучки промытой гальки.
Выбравшись на берег, Митя сбросил рюкзак, развязал  тесемки и вытряхнул все его содержимое в траву. Увидев, что девушка стоит не шевелясь на берегу, опустив плечи и зябко сложив руки на груди, он громко прикрикнул на нее:
– Ты чего там, уснула что ли? Ну-ка быстро снимай кроссовки и штаны свои мокрые!
Юля сразу же подчинилась. Пока она путалась со шнурками, стягивала тяжелые от воды шерстяные носки и снимала мокрые брюки, Митя изготовил из спальника и полиуретанового коврика – "пенки" – удобную лежанку. Девушка, следуя красноречивому жесту геолога, уселась на спальник, одела тут же поданную ей теплую куртку и удобно облокотилась на корень дерева. А Митя уже отворачивал крышку на фляжке.
– Доктор прописал Вам, мадмуазель, четыре крышечки. Прошу! – он церемонно подал наполненную до краев мелкую посудину.– А ну-ка быстро, в темпе!
Юля послушно выпила подряд четыре порции коньяка и вновь облокотилась на корень, чувствуя, как по телу приятно разливается тепло.
А Митя тем временем занялся ногами девушки. Дотронувшись ладонью до стопы и почувствовав, насколько она ледяная, он про себя чертыхнулся и терпеливо выслушал нотацию Нытика: "Надо было метров через двести-триста выйти на берег и добираться до места по сухому. Хорошо, хоть коленки у нее теплые, а то, я думал, ты совсем заморозил деваху."
Присев на корточки и подняв холодные ноги себе на колени, Митя сперва тщательно обтер их полотенцем, а потом начал энергично растирать и мять ладонями – от коленок и до кончиков пальцев. Голени согрелись довольно быстро, но ступни так и оставались ледышками. Тогда Митя подтянул к себе рюкзак и достал из кармана заветный флакончик со спиртовой настойкой боярышника.
– Эй, чего ты там?– дернула ногами Юля, когда геолог начал втирать настойку,– и так холодно!
– Сейчас потеплеет,– успокоил Митя.
– И правда,– через минуту удивленно подтвердила немного захмелевшая Юля.– Нет, я тащусь! Сперва коньяком напоили, потом массаж-педикюр.
– Не дождешься!
– А что, у меня ногти, что ли, некрасивые?– капризно поинтересовалась Юля.
Митя еще разок помял ступни, чувствуя, как согреваются буквально на глазах миниатюрные пальчики с аккуратно постриженными ноготками. Потом он последний раз провел ладонью от ступни до колена и тут же опустил ноги на заранее постеленную серую бандитскую куртку. Выпрямившись во весь рост, он еще раз сверху посмотрел на белеющие в начинающихся сумерках Юлины ноги и успокоил девушку:
– Красивые, красивые у тебя ногти. И лодыжки красивые и икры… И вообще, где только делают такие обалденные ноги?!
– Места надо знать!– пьяненько рассмеялась довольная комплиментом Юля.
Покопавшись в своем вытряхнутом из рюкзака барахле, Митя подал девушке два пакета:
– На, надень мои штаны и носки шерстяные, только они вербляжьи и кусаются.
– Не хочу одевать вербляжьи… верблужьи… короче штаны, которые кусаются,– опять пьяно закапризничала Юля.
– Это носки кусаются, дура ты пьяная!
– Да, пьяная, но не дура!– попыталась она показать, что обиделась.
– Ладно, тогда, как Валька Аптин – геолог из моего отряда – любит говорить: "Не ужас, какая дура, а прелесть, какая дурочка". На, прелесть моя, одевайся. И вот еще кроссовки мои надень.
– Я тебе никакая не прелесть, Димочка, и ни какая я тебе не дурочка… И вообще, это должно входить в набор услуг: массаж, педикюр и… и штаны одеть с колючими носками.
Устав перепираться с пьяной девушкой, Митя достал из пакета свои спортивные брюки и быстро натянул их на голые ноги до середины бедер, потом перевернул послушную девушку, положил ее животом себе на коленку и, закончив "операцию", сильно шлепнул по попке.
– А это что, тоже входит в перечень – мне по заднице лупить?– совсем не обиделась Юля, быстро водруженная на свое насиженное место.
– Входит, входит,– успокоил ее Митя и быстро надел ей шерстяные носки и кроссовки.
– И правда, куссучие они…
– Ку- что?
– Ку- су… Э, не пойдет, ты меня тут матерщине не учи, Димочка! Ну что, теперь по пробочке коньячку на посошок!
– Какой посошок?! Ну, ты даешь, пьянь голубая! Может, ты алкоголичка у нас?
– Никакая я тебе не "голубая", никакая я тебе не алкашка, я вообще… никакая… Понимаешь, Димочка, НИКАКАЯ!!! Все подруги с бой-френдами трахаются… меняют их как… как носки вер… вербляжьи… А я, дура, со своей девственностью, как… как с писаной торбой… Все прынца жду на белом коне… Да хоть бы на белом ишаке приехал… Только бы не лез сразу под юбку! Лапают, лапают своими потными лапами! Лезут везде! Бр-р-р-р! Вот что скажу я тебе, Димочка: все мужики – жуткие сволочи!
– Ну вот, я уже и в сволочи попал!– почти что обиделся за себя и всех мужиков Митя и закурил первую за полдня сигарету.
– Не, Димочка, ты – хороший! Дай мне тоже курнуть.
Затянувшись дымом, Юля продолжила:
– Нет, правда, у тебя – не лапы, правильно мама твоя говорит…
– Бабуля.
–Да, бабушка. У тебя ладошки такие… бархатные, и пальцы – нежные. Когда ты прикасаешься – из меня прямо искры летят. Не видел?
– Видел, конечно – целые молнии летят! Вон, все ладони насквозь прожгли!
– Издеваешься?! Напоил бедную девушку, она ему душу, можно сказать, открыла, а он издевается!
– Не бери в голову. Это я про свое. За последние два года я столько молний на себя поймал… Да ладно, не хочу про это. А ты тоже, хоть и пьяненькая, да лишнего-то не болтай. Завтра стыдно будет. Волком на меня смотреть будешь.
– Тогда уж волчицей,– грустно поправила Юля значительно более трезвым уже голосом.– Да нет, Дима, главный хмель уже вышел. Это я так, дурачусь. Но я правду тебе сказала. Я вообще считаю, что между людьми все должно быть честно – никаких шушуканий за углом, недомолвок и камней за пазухой. И стыдно мне не будет, потому что правда, когда ты дотрагиваешься – из меня можно электричество добывать. Никогда такого со мной раньше не было. Я ведь тебе тоже нравлюсь? Пьяная-то пьяная, но я же помню, каким голосом ты спросил, где такие ноги делают.
– А разве может мужику не нравиться совершенное женское тело? Только моральному уроду какому-нибудь. Я – не урод. К тому же, полтора месяца ни одной женщины не видел…
Митя загасил сигарету, бросил ее под корневище, поднялся и бодро распорядился:
– Так, я ставлю палатку, а ты займись костерком. Сухих дров – навалом. В этой куче барахла найдешь котелок, пачку змеиного супчика, галеты. А кружка, сахар и чай – в большом кармане рюкзака. Давай, по быстрому, а то стемнеет скоро.
– Змеиный – это как?– не поняла девушка.
– Пластмассовый.




Глава 9


Медведь был какой-то жалкий – худой, со свалявшейся, торчащей клоками  грязно-бурой шерстью, выглядевшей весьма неопрятно на стерильно-белом снежном фоне. И бежал он как-то кособоко, и часто проваливался,  смешно ударяясь мордой о некрепкий мартовский наст. Вот эта несколько презрительная снисходительность к набегавшему на него зверю и привела охотника к трагедии.
Тимофей все сделал правильно: переломил двустволку, выбросил на снег патроны с дробью, зарядил оба ствола пулями и взвел курки. Потом он быстро снял с плеч вещмешок с подстреленными утром глухарями и бросил его вперед. Медведь должен был резко затормозить, встать на задние лапы и схватить котомку передними. Даже очень неопытный охотник успел бы прицелиться и выстрелить точно в незащищенное сердце.  Но все получилось иначе. То ли были упущены очень важные секунды, то ли мешок был брошен слишком высоко, то ли этот облезлый и кособокий медведь не знал, что ему следует в такой ситуации встать на дыбы, но стрелять Тимофею пришлось в "железобетонную" башку, прикрывающую все уязвимые места нападающего зверя. После дуплета он попытался отскочить в сторону, но на ногах были лыжи… Последнее, что запомнилось – сильный удар по пояснице и резкая боль…
Тимофею показалось, что он был без сознания всего несколько мгновений, но снег, в который он уткнулся лицом, успел заледенеть. Попытка перевернуться на спину ни к чему не привела – не послушались ноги. Паническая мысль, что их отгрыз медведь, заставила приподняться на локтях и оглянуться. Ноги были на месте, и никакой крови на снегу. Возле колен сидел, виновато прижав уши и помахивая колечком хвоста, его верный друг Вёлс.
– Ну что же ты, парень, не защитил хозяина? – с укоризной спросил Тимофей. Говорить было трудно, как будто кто-то только что засадил ему кулаком "под дых".
– Ну, чего уши прижал? Испугался лохматого? Тявкал, скулил там чего-то, а надо было всего-то за "штаны" его чуть попридержать, я бы и успел сбросить лыжи…
Несмотря на теплое солнце, лежать на снегу было холодно, и Тимофей предпринял вторую попытку перевернуться и сесть. И опять ничего не вышло – ноги совершенно не слушались, как будто их и не было вовсе. Тогда охотник быстро достал из ножен на поясе нож и ткнул им несколько раз в свое бедро. На кончике ножа он увидел немного крови, но ни боли, ни просто прикосновения не почувствовал.
– Ну, Вёлс, мы с тобой, кажется, попали в переделку, – удивительно спокойно констатировал Тимофей.– Этот кособокий хребтину мне сломал. Теперь я до конца дней – законный инвалид первой группы.
Еще раз оглянувшись, чтобы убедиться, дошел ли до пса важный смысл сказанного, он не увидел у ног собаки. Оказалось, она стоит метрах в десяти и царапает лапой снег. Никакой виноватости в позе, никакого виляния хвостом, уши – торчком.
– Да я и без тебя знаю, что надо ползти к избушке. Не хватало только эти бесполезные деревяшки отморозить и сгнить потом заживо.
Тимофей попробовал ползти по насту на локтях, и это ему удалось достаточно легко. Собака опять куда-то пропала. Оглядевшись, он увидел ее рядом с медведем с ружейным ремнем в зубах. Здесь же были разломанная в щепу лыжа и шапка-ушанка.
– Это ты правильно, Вёлс, мне сейчас как раз только и не хватает еще и уши отморозить,– похвалил он собаку, отряхивая снег с ушанки.– А без ружья мы долго с тобой не протянем. Глухарей надо бы тоже забрать – дорога длинная, а жрать уже сейчас хочется.
Закрепив на поясе лямки вещмешка, перебросив через голову ремень от ружья, Тимофей двинулся в путь, проклиная этого не вовремя вылезшего из берлоги косолапого. Мог ведь, зараза, наскочить хотя бы немного поближе от избушки!


Глава 10


Быстро поставив палатку на старое место, расстелив спальник и собрав в рюкзак все свои разбросанные вещи, Митя лег на живот на спальнике и, приоткрыв полог палатки, стал исподтишка наблюдать из темноты за девушкой, подсвеченной пламенем костра. Она была невероятно пропорционально сложена и попросту необычайно красива. Каждое движение – грациозно. Каждый ее наклон вызывал у Мити приступ сердцебиения.
Как всегда, в самые замечательные минуты жизни, вылез ненавистный Нытик:
– Можно подумать, что Ленка была некрасивая?!
– А причем тут Ленка? – не понял Митя.
– А при том. "Самые красивые ноги Северного полушария!" Надо было не на ноги смотреть, а попытаться в ее красивую головку заглянуть…
– Ну да, к ним заглянешь… Кстати, а ты-то где был? Подсказал бы вовремя, что она дура склочная, что кроме секса и денег, ее вообще ничего в жизни не интересует.
– Тебе подскажешь! Как глухарь на токовище – глухой и слепой!
– Ну а сейчас-то чего пристал? Я ведь – не глухой. Жениться – не собираюсь. Что, теперь мне и полюбоваться со стороны красивой женщиной нельзя?
– Да знаю я тебя! Вон уже сердчишко затрепыхалось… Еще чуток – и затокуешь.
Эту содержательную молчаливую полемику неожиданно прервал вопрос Юли:
– Димочка, ты куда пропал? Все готово, можно ужинать.

Молча выхлебали одной ложкой на двоих жидковатый супчик и залили его сверху крепким сладким чаем из единственной кружки.
– А ты не брезгливая,– констатировал Митя, закуривая сигарету.
– С кем-то, может, и брезгливая, а с тобой… Я еще, Димочка, с тобой скоро целоваться буду взасос, так что, если ты заразный – берегись!
– Ну ты даешь! Ты всегда так…, ну… откровенна с парнями, которые тебе нравятся?
– Всегда. Но ты – первый. Мама Катя нас так учила: если увидишь, что человек – твоя половинка – вцепляйся в него мертвой хваткой и никому не отдавай.
– "Мертвой хваткой" – это звучит! – покачал головой Митя.– А как же насчет взаимности?
– Ну, это дело наживное. Это каждая женщина умеет.
В подтверждение сказанного, Юля встала с бревна, повернулась к Мите, положила ладони себе на слегка завихлявшие бедра, потом медленно заскользила ими вверх по животу, взяла в горсти свои груди, торчащие сосками из под футболки и помяла их.
– Ну как, действует? – невинно спросила девушка, опустив руки и перестав поводить плечами и бедрами.
Митя, у которого сразу пересохло в горле, смог только дважды утвердительно кивнуть головой.
– Это так, для приманки,– засмеялась Юля,– а главное: вкусно кормить, чисто стелить, красиво одевать, чудеса показывать в постели… Нет, нет, главное – быть помощницей ему в его самом главном деле, его надежной союзницей… И это не то! Надо нарожать ему и вырастить кучу красивых, умных, воспитанных детей… Короче, все важно. И тебе, Дима, в скором времени придется в этом убедиться!
Минут через пять, докурив очередную сигарету и бросив окурок в костер, Митя прервал застоявшуюся паузу:
– А почему мама Катя, а не просто мама?
– А это воспиталка наша из детдома.
– Ты детдомовская?– удивился Митя.
– Вот только не надо меня жалеть, Димочка!– почувствовав что-то в интонации Мити, предупредила девушка.– Мои родители и сестренка погибли – разбились в машине. Мне и года не было. А потом жутко повезло, что попала в этот маленький интернат. Мама Катя нам всем была, как настоящая мама. Она и жила при интернате. Я вообще не знаю, когда она спала… Мы и болели, и коленки разбивали, и влюблялись потом – ревели ночами… А она – всегда рядом. И директор – Сергей Николаич – был замечательный, и нянечки, и учителя… Да они почти все и сейчас там работают. Я раза два-три в год к ним приезжаю – к себе домой.
– Теперь понятно, почему ты так отличаешься от всех, кого я в жизни знал,– задумчиво произнес Митя, глядя в огонь.– В семьях так не воспитывают, чтобы все принципиально, честно и откровенно…
– Не знаю, тебе видней. А я такая, какая есть, и обещай, что будешь с этим считаться.
– А куда же я денусь?
Еще помолчали.
– Ну ладно, иди спать,– предложил Митя,– набегались сегодня. Там вкладыш сложен в головах спальника. И выставишь из палатки мои кроссовки и носки.
– А ты? У костра будешь спать? Что, напугала я тебя? А ты не бойся! Это я языком молоть – бойкая. А руки распускать – это ни-ни! Это – мужское дело.
– Жуть, как тебя испугался!– засмеялся Митя.– Надо же сапоги, портянки высушить, да и твои штаны еще влажные. Так что часа через два я тебя немного потесню в спальнике. Прошу не воспринять, как попытку изнасилования!
– Ладно уж, не восприму, – пообещала Юля и направилась к палатке, потом вернулась.– Знаешь, я как-то привыкла перед сном зубы чистить…
– Ну, раз скоро целоваться будем взасос… Там, на берегу щетка и тюбик – рядом с мыльницей. На, фонариком посвети.

В час ночи, убедившись, что все высохло, Митя, подсвечивая себе фонариком, залез в палатку и зашнуровал вход. Юля спала полностью закутавшись в спальнике – даже кончик носа не торчал наружу. Но "молния" была не застегнута. Митя разделся до плавок, сложил свою одежду в рюкзак, чтобы она не впитала в себя утреннюю влагу. Потом он выключил фонарик, побоявшись разбудить девушку, на ощупь нашел клапан, откинул его и полез ногами внутрь спальника. Чтобы застегнуть "молнию", пришлось немного потеснить Юлю, но она, похоже, так и не проснулась.
Митин спальный мешок был довольно большим, но все же одноместным и достаточно тесным для двоих. Грудью Митя плотно прижался к спине девушки, правую руку подсунул ей под голову, левую – пристроил под грудью. Девушка была в футболке и плавках, поэтому их голые ноги – прохладные Митины и теплые, даже горячие под коленками Юлины – слегка соприкасались.
– А пять минут? – вдруг сонным голосом прошептала Юля.
– Что?– не понял сперва Митя, а догадавшись, пообещал, тоже шепотом:
– Будет тебе и пять и десять минут. Спи, давай!
Через несколько минут девушка совсем уже сонным голосом удовлетворенно прошептала:
– Это другое дело,– она подвигала головой, чтобы поудобнее устроить ее на Митином локте, шумно выдохнула, смешно чмокнула губами и сразу ровно засопела во сне.


Глава 11


Тимофей полз размеренно и небыстро, экономя силы. Левый локоть, правый, левый, правый… Собака все время мелькала впереди, показывая короткий путь к зимовью. Наткнувшись на путик – лыжню, по которой еще осенью были расставлены его капканы, – охотник убедился, что Вёлс свое дело знает.
Время остановилось. Только ритмичный скрип снега под локтями, только вдох и выдох, вдох и выдох…
Вдруг охотник ощутил какое-то неясное, но все более усиливающееся чувство тревоги. Ну конечно! Опять пропала собака. И опять она оказалась метрах в десяти позади него – сидела рядом с унтом, свалившимся с левой ноги.
– Что бы я без тебя делал, Вёлсик?!– похвалил он друга.– Тащи его сюда.
Собака внимательно и как-то укоризненно посмотрела на хозяина, потом отвернулась, отпрыгнула в сторону и куда-то пропала. Пришлось ползти назад. Надеть унт на "деревянную" ногу составило больших трудов и отняло уйму времени. В конце концов, это удалось, хотя в обутку и попала при этом добрая пригоршня снега. Ничего, внутри тепло – растает. Чтобы эта история не повторилась, Тимофей отвязал с патронташа узкий сыромятный ремешок для дичи и продернул его в отверстия, проделанные ножом в голенищах унтов и в обеих штанинах, а концы связал.
– Ну, теперь только вместе со штанами их могу потерять,– с грустной улыбкой сообщил он опять появившейся впереди, нервно перебирающей лапами собаке,– а картинка была бы замечательная! Да не ругайся ты, сейчас дальше поползем.
Дальше ползти стало намного труднее. Наст, поначалу хорошо державший его нетяжелое тело, стал все чаще проседать и проламываться под локтями. Теплое послеобеденное Солнце сделало свое дело. Даже в затененных местах приходилось все дольше бултыхаться в рыхлом снегу, чтобы выбраться на следующий прочный островок. Наконец и островки полностью пропали. Совсем выбившись из сил, Тимофей подполз к кедру и прижался спиной к шероховатой коре, прогревшейся на солнечной стороне.
Немного отдышавшись с закрытыми глазами, охотник внимательно огляделся. Он сразу узнал эту пологую горку с ельником и редкими кедрами и сильно удивился, как мало он приблизился к зимовью.
Вёлс лежал на снегу, свернувшись клубком, чуть сзади и в стороне от пропаханной хозяином борозды.
– Ты чего, парень, предлагаешь мне назад кувыркаться? Вот уж дудки!– категорически объявил он собаке, но еще раз внимательно оглядевшись вокруг и убедившись, что лучшего места для ночевки поблизости нет, тут же извинился:
– Не обижайся, друг! Такой уж дурак тебе хозяин достался. По утреннему насту тут за пять секунд проскочим.
А место Вёлс выбрал действительно замечательное – рядом с густой ёлкой из снега метра на два торчит крупный старый выворотень. Есть где развести костер на всю ночь, и есть из чего устроить лежанку.
Солнце садилось, заметно похолодало, поэтому первым делом Тимофей развел огонь. Потом он нарезал лапника и подложил под бесчувственные ноги. Теперь можно было заняться едой. Есть хотелось так сильно, что он не стал ощипывать глухарей, а просто содрал с них кожу вместе с перьями, быстро вынул внутренности и отложил их в сторону для запропастившейся куда-то собаки. Проткнутые сучьями тушки он разместил над огнем так, чтобы они не подгорели.
В лесу быстро темнело, поэтому охотник занялся лежанкой, периодически поправляя положение глухариных тушек (костер все больше разгорался), борясь с соблазном отхватить ножом и быстро проглотить кусок полусырого мяса. Вкусный запах от костра сводил с ума, но он все-таки удержал себя.
Тимофей нарезал большущую кучу лапника. Часть его уложил на притрамбованный руками снег возле ёлки, а из тонких веток сплел что-то вроде пышного зеленого одеяла. Когда в тайге совсем стемнело, и остались видны только несколько освещенных костром деревьев, все уже было готово к ночлегу. Готовы были и глухари. Половину тушки он съел, медленно и тщательно прожевывая каждый отрезанный ножом кусочек суховатого мяса, а остальное спрятал в котомку.
Расчет на то, что основное тепло от разгоревшегося корневища будет собираться под елкой, полностью оправдался. Несмотря на приличный мороз, под лапниковым "одеялом" временами было даже почти жарко. Но, несмотря на это, Тимофей периодически проверял, теплые ли ноги и часто переворачивался с одного бока на другой.
При первых же признаках рассвета, убедившись, что наст опять крепок, Тимофей  быстро собрался и продолжил свой трудный путь. Собака, так и не притронувшаяся к оставленным ей глухариным потрохам, все так же мелькала впереди, поторапливая хозяина.


Глава 12


Проснулся Митя от острого ощущения опасности. Он прислушался, но не услышал ничего, кроме тихого сопения Юли. Однако сердце почему-то сильно стучало. В палатке было уже почти что светло. Самое раннее утро. Он лежит на спине, а девушка – положила голову ему на грудь и приобнимает у пояса правой рукой. Замок спальника расстегнут почти на всю длину. Юлины волосы пахнут чем-то вкусным и дурманящим и Митя никак не может понять – чем? Сосредоточиться мешает разбудившее его чувство опасности. У Ленки волосы всегда густо пахли дорогими шампунями, а здесь…
Вдруг Митя отчетливо услышал, как где-то далеко зазудел вертолетный движок. Звук быстро нарастает, послышалось привычное посвистывание. Митя инстинктивно, защищая от этого нарастающего опасного звука, обнял девушку и крепко прижал ее к груди.
Вертолет пролетел в километре к западу от палатки и закружил где-то над Туньей.
– Эй, задушишь в объятьях,– вдруг зашевелилась Юля, – и кучу детей я тебе не нарожаю.
– Нарожаешь! – уверенно заявил Митя, разжимая руки.– Слушай, а чем ты волосы моешь? Чем это они у тебя так вкусно пахнут?
Юля села на корточки, захватила прядь волос и понюхала ее, громко потянув воздух носом.
– Потом, конечно. Чем они еще могут пахнуть, если я их два дня не мыла. Хотела вечером помыть, но у тебя там один обмылок остался.
– А у меня еще есть по куску туалетного и хозяйственного,– успокоил Митя.
– Значит, сегодня вечером мои волосы будут чистые.
– И весь этот вкусный запах пропадет,– разочарованно заметил Митя.
– Как прикажешь, мой Господин,– покорно согнулась Юля в поклоне до земли.– Совсем не буду мыть – до колтуна в голове.
– Ладно уж,– великодушно разрешил Митя,– мылом разрешаю, но шампунями – никогда!
– Слушаю и повинуюсь, мой Господин!– снова комично склонила голову до спальника Юля.– А чем это тебе шампуни так насолили?
– А тебе это знать вовсе не обязательно – "во многия знания многия печали".
Где-то вдалеке опять загудел вертолет и они оба прислушались и насторожились. Однако скоро этот ровный звук постепенно затих на западе – в нижнем течении Туньи.
– А этот бандюга – крупная шишка. Мало кто может пробить ночной полет. До восхода солнца еще полчаса, а они уже сколько здесь крутятся – охотников разбрасывают "по номерам". Да еще два часа подлета из города!
– Стоп,– вдруг поднял палец Митя,– слышишь, а там, над Печорой еще один тарахтит! И тоже ночной полет! Ох и всерьез же они за нас взялись!
Митя мигом вылез из спальника и сел на корточки, упираясь головой в конек низкой палатки. Он взглянул на слегка напуганную его словами девушку, прислушивающуюся к опасному небу, хитро улыбнулся и тут же нажал указательным пальцем на "кнопку" острого соска, торчащего из-под футболки:
– Боевая тревога! Свистать всех наверх! Ну-ка быстро одеваться, собираться, палатку снимать, а то ее видно за десять километров.
За такое злостное хулиганство Юля только кулачок свой показала. А вчера Митя точно бы не избежал хорошей затрещины или хотя бы звонкого подзатыльника. Значит, что-то изменилось за эти часы?
Буквально через 2-3 минуты палатка была снята, сложена и упакована в рюкзак. И очень вовремя! Звук "печорского" вертолета приблизился. Он заходил не от устья, а из верховьев Ёрвы, поэтому Митя подтолкнул Юлю за корневище, кинул туда же спальник и подвинул рюкзак. Быстро осмотрев стоянку – не осталось ли на виду что-нибудь яркое, демаскирующее – тоже нырнул за корневище. Со словами: "Это ты хорошо придумала!"– он буквально содрал с Юли ее канареечную ветровку, посадил девушку на спальник и прикрыл с головой своей зеленой камуфляжной курткой.
Вертолет пролетел между стоянкой и Ёрвой, потом покружил над правым берегом – над алмазным ручьем Неудачным, опять приблизился и подсел на речке километрах в двух ниже по течению. Почти тут же он взревел двигателями, поднялся и затарахтел по прямой куда-то на северо-запад.
В наступившей полной тишине неожиданно послышались Юлины сдавленные всхлипы. Митя сбросил куртку и с удивлением посмотрел на заплаканное красивое личико.
– Ты чего, испугалась? Да улетел он уже, все!
Юля замотала головой и, продолжая размазывать кулаками слезы по щекам, объяснила:
– Я с тобой никого не боюсь! Ты прости, что я тебе такая дура досталась!
– Это ты из-за ветровки?– догадался Митя.– Никакая ты не дура у меня, а прелесть какая дурочка!
Он взял в ладони ее голову, приподнял лицо и поцеловал по два раза в оба зеленых соленых глаза.
– Нельзя целовать в глаза,– пропищала, всхлипывая, Юля.
– Ну да, а потом ты скажешь, что и в попу нельзя!– пошутил Митя.
Юля тут же вскочила на ноги, повернулась спиной, быстро приспустила брюки вместе с плавками, обнажив свою очаровательную попу и, подглядывая из-за плеча за произведенным эффектом, сладчайшим голосом сообщила:
– Можно, мой Господин!
Митина реакция оказалась для девушки совершенно неожиданной: по его лицу за несколько секунд пробежали сперва ошарашенность, потом какая-то полудосада-полубрезгливость и, наконец, застыло выражение, которое бывает, когда болят зубы.
Митя тут же отвернулся, поэтому не увидел с какой скоростью девушка спрятала свои прелести, как мгновенно исказилось в горестной гримасе ее опущенное долу лицо, как из глаз тяжелыми крупными каплями сыпанули слезы.
Собирая рюкзак, Митя старался на Юлю не смотреть. Вдруг в неожиданной роли показал себя Нытик:
– А чего ты заводишься? Попка – красивая, шутка – невинная.
– Да я и сам не знаю… Почему-то задело.
– Она же детдомовская хулиганка! Бабуля не гуляла с ней по парку, не учила что прилично, что на грани, а что – за гранью.
– Ладно, разберемся без сопливых! То он про токовище поет, а то…
– Так ведь красотища-то какая! Затащить на ночь в постель – и можно спокойно умереть!
– Тоже мне, сексуальный маньяк выискался!
Тщательно упаковав все свое барахло, Митя достал из сумки карту. Движением ладони он подозвал Юлю, молча стоявшую в стороне с опущенной головой и безучастно наблюдавшую за сборами:
– Иди сюда, стриптизерша драная. Садись рядом, смотри внимательно на карту и все хорошенько запоминай.
Юля, похоже, только этого и ждала. Она тут же подбежала к Мите и села рядом на бревно. Вцепившись пальцами в рукав энцефалитки, она положила голову на Митино плечо и радостно пропела:
– Мой Господин простил меня!
– Слушай, да кончай ты строить из себя Гюльчатай. Я – не Сухов.
– Как скажешь, Мой Гос… Димочка!
– Опять ты! Ну никогда я не поверю, что такая красотка… нет, нельзя о тебе так … такая чудо-красавица не знает себе цены. Да я уже в первые минуты, как увидел тебя, понял, что ты тетка сильная, самолюбивая, гордая, всегдашний лидер и заводила в любых компаниях. Что, не так, скажешь?
– Дурачок ты, Дима!– тихим печальным голосом ответила Юля.– Я же тебе все вчера рассказала. Я правда, врать не умею. Ну вот раскрой ладошку.
Митя протянул ладонь и тут же отдернул ее – ударило током из указательного пальца, поднесенного Юлей.
– Была гордая. Была хулиганка… А теперь вся растаяла, растеклась… Я страшно боюсь тебя потерять, а тут эти сволочи летают, охотятся на тебя… Извини, я даже пописать боюсь отойти: вдруг прибегу, а тебя нету…
– Ё-моё, жутковато мне как-то,– признался Митя,– ты ведь так и удавишь меня когда-нибудь ненароком, чтобы не убежал.
– Ничего ты не понял, Дима…
– Ну, ладно, не понял, так не понял. А сейчас смотри на карту.
Водя карандашом по карте, Митя  стал объяснять девушке:
– Мы вот здесь, где эта точка. Вчера я собирался вот здесь пересечь водораздел, спуститься к Тунье, перейти ее, и дальше – вот в этом направлении. Но где-то тут они сейчас высадили десант, значит, вчерашний план надо менять. Придется переходить Тунью километров на семь-восемь выше… Вот здесь – за поворотом… Потом сразу выходим на склон водораздела и по нему шпарим строго на запад… Только вот эти болота надо будет обойти… Ну, этого на пару дней – с лихвой. А дальше – по обстановке. Все запомнила? Ну, тогда потопали!
– А завтрак?– удивилась Юля.
– Ну а чего ты стояла, как столб, пока я собирался? Теперь уже времени нету.
– Сказал бы!
Забросив за плечи рюкзак, Митя проворчал:
– И эта дамочка вчера грозилась кормить меня как на убой всякой вкуснятиной! Там, кстати, много всего было наобещано… Какие-то чудеса в постели… Наверняка, как и с завтраком, – пролечу мимо кассы! Ладно, пошли. На Тунье чаю попьем. Может и рыбки удастся добыть.


. Глава 13


Чтобы добраться до зимовья, понадобилась еще одна ночевка, на этот раз не такая удачная, как первая – поспать, да нет, только чуть придремнуть довелось лишь небольшими урывками у незадавшегося костра. Мясо закончилось утром, но это неважно, потому что вот она, избушка, за распадком на высоком берегу реки. Не страшны теперь ни рыхлый снег, ни мороз. Один рывок, и  –  дома!
И вдруг Тимофей вспомнил про полыньи. Как он мог забыть про это?! Ручей в распадке так и называется – Теплый. Всю зиму, даже в самые лютые морозы на нем и на реке вдоль правого берега – темная открытая вода. Надо было еще километра за три свернуть вправо, выползти ниже полыньи на середину речки и спокойно добираться до дома. Там и наст получше. Теперь поздно возвращаться – наступают сумерки, наста нет, а ноги уже совсем ледяные. Здесь, на открытом месте даже костер развести не из чего.
– Ну что ж, Вёлс, придется плыть через ручей, где наша не пропадала!– сообщил он свое решение собаке, но, оглядевшись, удивился, что ее нигде нет.
Воды в ручье было не больше, чем по болотные сапоги, но с парализованными ногами можно только вплавь. Всего-то десяток метров!
Приняв окончательное решение, охотник действовал быстро и уверенно. Снял с плеча ружье и, взявшись за ствол, легко перебросил его на левый берег. Туда же полетели тяжелый патронташ и вещмешок с засунутыми в него телогрейкой и шапкой. Не медля ни секунды, он уложил ноги на самый край берега и сильно оттолкнулся руками.
Тимофей ожидал, что вода обожжет и сдавит грудь, затрудняя дыхание, но с мороза она показалась в начале совсем даже теплой. Проблема оказалась в другом. Ноги вытянулись вниз по течению, и сколько ни греб охотник, отдавая последние силы, его все быстрее сносило вниз, а левый берег ручья приближался слишком медленно. Окончательно поняв, что его сейчас вынесет к реке и затянет под лед, охотник нырнул, ухватился за попавшийся под руку валун и со всей силы оттолкнулся от него. Глотнув воздуха и радостно отметив, что берег заметно приблизился, он повторил нырок, потом еще и еще раз. Наконец ладони почувствовали присыпанные снегом обледенелые камни на берегу и он последним усилием рывком выдернул свое тело из воды.
Чуть отдышавшись и почувствовав, как больно впивается когтями в мокрую спину мороз, Тимофей поднял голову. На тропе к избушке нервно перебирал лапами Вёлс.
– Да знаю я,– раздраженно прохрипел собаке хозяин и привычно оперся на локоть.
Локоть заскользил по снегу, и тело не подвинулось вперед даже на сантиметр. Перенеся вес на второй локоть и получив тот же результат, Тимофей понял, что мокрые унты намертво примерзли к прибрежным камням. На то, чтобы достать нож и перерезать сыромятный ремень, прикреплявший унты к брюкам, ушло всего несколько секунд. И опять привычно: опора на левый, потом на правый локоть, потом опять на левый, только теперь это делалось очень быстро под ритмичный хруст замерзшей рубахи.
Вот и долгожданная избушка. Толчок ладонью в дверь, преодоление порога, и охотник уже на полу между нарами и печкой. В избушке, кажется, холоднее, чем на улице. Хорошо, что заранее заготовлены береста, лучины и сухие дрова, а спичечный коробок лежит на самом краю стола…
Тимофей проснулся, или, лучше сказать, очнулся от жары. Железная печка раскалилась докрасна. Рубашка на спине успела высохнуть. Сильно ныли плечи и локти. Страшно хотелось пить. Но это все терпимо. Теперь он дома, и можно никуда не спешить. Сделать густой, очень сладкий чай, погрызть сухарей и сушеного мяса. Отоспаться. Сползать на берег за унтами и другим барахлом. Натаскать из поленницы побольше дров. А там видно будет.


Глава 14


Перейдя по мелкому перекату Тунью, Митя сбросил рюкзак, вернулся на правый берег и перенес на закорках Юлю.
– Так, давай, займись костерком, только выбирай веточки посуше – чтобы не дымило. А я попробую парочку харюзов поймать. Если туристов давно не было, должны они стоять в ямке под перекатом.
Митя достал из рюкзака свой "якутский спиннинг" – обычную консервную банку, на которую была намотана леска с маленькой золотистой блесёнкой на конце – и спустился к ямке. Не успела Юля вскипятить чай, а геолог уже вернулся с четырьмя крупными почищенными и разделанными хариусами. Он быстро посолил рыбин, две из них уложил в пробный мешок из плотного брезента и спрятал в рюкзак, а остальные выложил на камень – на самый солнцепек.
Молча, передавая друг другу кружку, выпили первую порцию крепкого, сладкого чая. Налили вторую. Митя сходил к камню и принес рыбин. Подал одну Юле, но она покачала головой и поморщилась.
– Ты чего?– не понял Митя.
– Чего, чего! Не ем я сырую рыбу!– раздраженно ответила девушка. Это были ее первые слова с того момента, как они вышли утром из лагеря.
– Ну вот, первый бунт на корабле,– спокойно констатировал Митя, а потом, сильно добавив в голос металла, тут же предложил ультиматум:
– Или ты делаешь все, что я скажу – жрешь сырую рыбу, кровяную печенку, лезешь на дерево, сидишь по шею в болоте – или мы прямо здесь и прямо сейчас расходимся и добираемся поодиночке!
В глазах у Юли промелькнул неподдельный страх, она выхватила из Митиной руки хариуса и демонстративно вцепилась в него зубами, оторвала крупный кусок и, не жуя, проглотила его.
– Ты чё, сдурела? – испугался Митя,– там же кости!
– Как скажешь, – покорно склонилась Юля, откусила маленький кусочек и начала тщательно его прожевывать. Только там и жевать-то было нечего – рыба хорошо просолилась на жаре, мясо легко отделялось от костей и просто таяло во рту. От мощного подзатыльника Митю спасло только то, что обе руки у Юли были жирные и она пожалела его выгоревшую на солнце шевелюру.
– Не мог сказать?! Это же вкуснятина такая!– замурлыкала Юля, уплетая мясо.– Только хлебушка бы кусочек…
Запивая рыбу чаем, Юля спросила с опаской:
– А что за печень с кровью?
– Обычная оленья печень, сразу после забоя.
– И мне это придется есть?– передернула плечами девушка, изобразив на лице полное отвращение.
– Ишь ты, раскатала губу! Где ж я тебе оленя-то возьму?– рассмеялся Митя.
– Все издеваешься?– покачала головой Юля.– А ты правда меня мог бы тут одну бросить?
– Конечно бы бросил на съедение волкам и бугаям! Прелесть моя…
Юля резко оборвала Митину шутку:
– Не называй меня больше прелестью-дурочкой!
– О, мы уже злимся… Прошла любовь, по ней звонят колокола?!
Митя протянул левую руку ладонью вверх и попросил:
– А ну-ка ткни пальчиком.
Увидев, что девушка не торопится выполнить его просьбу, Митя сам взял правой рукой ее указательный палец и ткнул им себе в ладонь. Никаких электрических чудес не случилось.
– Ну вот, искра в землю ушла,– прокомментировал он результаты эксперимента.
Юля молча положила свою левую ладонь на его запястье, а правую быстро подняла к Митиной голове. И Митя тут же получил в ухо весьма чувствительный разряд, сопровождаемый громким щелчком.
– Дурачок ты, Дима. Я не злюсь. Я – обижаюсь. Никогда в жизни ни на кого не обижалась, всегда могла за себя постоять. А сейчас… Вот ты шуток не понимаешь, а я – обижаюсь. Специально не напоминаешь о завтраке – обижаюсь. В глаза не смотришь – опять обижаюсь. И ничего с собой не могу поделать. И привыкнуть к этому не могу. И как с собой справиться, не знаю…
– Глаза… Знаешь… Я боюсь…
– Ты меня! боишься?!
– Да я не об этом. ("Только не ерничай, – вдруг на мгновение выскочил Нытик.– Довел девушку! Она же всерьез!"). А впрочем… если честно, то боюсь. Ты ужасно… нет, ты потрясающе красива. Я твою красоту даже спиной чувствую, а краем глаза – вижу во всех подробностях. Я себя знаю: если только на секундочку позволю твоим глазам войти в меня… Меня, Митьки Корнюшина, просто не будет… А будет – глупая, безвольная собачка у твоих ног. В другое время я бы не задумываясь кинулся в этот омут. Как говорит один мой знакомый зануда: "Затащить на ночь в постель – и можно спокойно умереть!" Но нельзя мне сейчас собачкой, нельзя! Охота на нас идет. По-настоящему, по-взрослому. Я должен быть в форме, я должен их всех перехитрить, я просто обязан уйти за флажки!
Юля, укладывая в рюкзак посуду, выслушала Митин монолог с явным удовольствием. Впервые сегодня на ее лице появилась улыбка. Мечтательно подняв глаза к небу она вдруг огорошила геолога:
– Эх, перевелись у нас настоящие мужики! Настоящий сперва воспользовался бы сумасшествием девицы, а потом уже думал, как выкручиваться.
– Ну, ты даешь!– восхищенно оценил это заявление Митя, но тут же посерьезнел и в манере армейского сержанта начал инструктаж:
– Все глупости из головы выбрось пока, сконцентрируйся. Тайга не любит шума, поэтому на сухие сучья не наступать, не разговаривать, а тем более не кричать. Если надо, то шепотом, и только по делу. Идти – след в след. Не отставать. Если увидишь что-то необычное, притронься рукой к моему плечу и покажи. Из оружия у нас только тесак и сигнальные ракеты. Естественно, нож будет у меня. А ракеты, которые будут у тебя, запускаются с помощью простенького пускового устройства.
Митя показал девушке, как заряжается ракетница, каким образом производится пуск ракеты, и предупредил:
– Взводи только перед пуском. Не дай бог, в кармане стрельнет!
Уже забросив за плечи рюкзак, Митя вспомнил:
– Мазь-то нужна от комаров? А то они тебя через футболку…
– Какие это комары? Да у меня и руки свободные – веткой отмахнусь.
– Как знаешь. Ну, двинули!


Глава 15


Прошел месяц после случившегося несчастья. Почти все это время пуржило и вьюжило. Избушку занесло снегом под самую крышу. И вот только сегодня полностью распогодилось. В синем небе медленно катилось совсем уже теплое апрельское солнце. Тут же откуда-то появилась стайка беспокойных и звонких снегирей. На вершину елки уселась пестрая скандальная кедровка и затрещала на весь лес, что тут, у избушки, полный барррдак и соверрршенно недопустимое безобррразие!
На самом деле никакого бардака и безобразия возле избушки не было. Просто Тимофей, лежа на животе, пилил лучковой пилой дрова. Жох-жих, жох-жих, жох-жих – однообразно и размеренно жужжало хорошо разведенное и отточенное тонкое стальное полотно.
Отлежавшись после случившегося пару дней, охотник зажил почти прежней жизнью. Ну и что с того, что ноги – бревнами. Если сшить из грубой сохатиной шкуры что-то вроде дворницкого передника и сделать короткие лыжные палки, можно передвигаться по тайге почти с той же скоростью, что и на лыжах. Можно проверять капканы, охотиться, выделывать шкурки, готовить еду и приманку, заряжать патроны, заготавливать дрова, то есть делать всю привычную в охотничий сезон работу.
Сегодня с раннего утра они с Вёлсом "пробежались" по дальним и ближним путикам, достали из капканов в кедровнике двух рыжеватых соболей, а из петли в поросшей ивняком пойме речки – здоровенного зайца. Напилив ровно десять чурок из притащенной с левого берега реки сухостоины, Тимофей расколол каждую чурку надвое и перетаскал поленья в избушку. Разогрел на печке суп с мясом добытого вчера голыми руками из-под наста косача, не торопясь, поел, попил крепкого чая. Можно было полежать на нарах, почитать книжку у окна. В кои веки в избе столько света. Но на сегодня было запланировано зарядить штук десять патронов и хорошенько почистить ружьё.
Вспомнил про собаку, но, убедившись, что в ее выдолбленной из дерева чашке налитый утром суп с куском мяса остался нетронутым, только досадливо махнул рукой. Вёлс вообще вел себя странно. То днями мог  молча сидеть возле нар и внимательно слушать наставления и рассказы хозяина, то пропадал на несколько дней.
Привычно и очень ловко взобравшись на нары, охотник перебросил бесчувственные ноги ближе к стене, освободил место у окна, достал с полки жестяную коробку с принадлежностями для зарядки, круглые банки с дробью и порохом. Выстроил рядком  на подоконнике стреляные гильзы. Выбить капсюли и вставить новые, насыпать по мерке пороха, вставить по два пыжа, засыпать по другой мерке дробь, опять запыжевать и залить верхние картонные пыжи стеарином от свечки – все это было так привычно, что казалось, руки сами проделывают эти нехитрые манипуляции.
Накапывая стеарин в предпоследний патрон, он вдруг услышал скрип снега и тут же увидел в окно, что к избушке приближается странный человек в черном. Тимофей только раз в жизни видел похожую одежду – на монашке. Но у нее было полностью открыто лицо ниже бровей, а здесь – оставлена только узкая полоска для глаз. Человек огляделся, снял с плеча одностволку и прислонил ее к стене избушки. Сбросил на снег зеленый потертый солдатский вещмешок. Нагнулся, чтобы снять лыжи. Увидев этот наклон, Тимофей понял, что перед ним женщина.
"Черная Монашка" громко постучала и, услышав приглашение войти, открыла дверь.
– Заходи, старая карга, проходи, садись на те нары,– весело встретил женщину охотник.– А косу свою ржавую на улице оставила? Правильно и сделала! Рановато ты по мою душу явилась. От меня хоть и половинка осталась, но зато лучшая половинка! Кружка на столе, чайник у печки. Я сейчас, с твоего позволения, докапаю в последний патрон и мы поговорим с тобой и за жизнь и за смерть. А то я псу надоел тут уже болтовней своей до чертиков – сбежал куда-то вчера и не является.
Быстро убрав коробку, банки и заряженные патроны на полку, Тимофей перебросил ноги на край нар, а потом осторожно опустил их на пол. Опершись локтями о стол, он стал внимательно рассматривать свою гостью, которая так и не дотронулась ни до кружки, ни до чайника. Собственно и рассматривать-то было нечего – только черная тряпка, да глаза, которых почти не видно в сумраке плохо освещенной части избушки – только блеснут иногда.
– Брезгуешь, что ли? Я вообще-то не заразный. Ну, сходи, ополосни кружку в ручье, можешь даже песочком ее потереть.
Женщина что-то быстро показала на пальцах, и Тимофей все сразу понял: "Да не трещи ты, дай отдохнуть. Устала". Позднее он понял, что Черная Монашка умеет показать и объяснить своими быстрыми тонкими пальцами буквально все, что угодно. Это было какое-то чудо: кисть руки слегка опускается вниз, кончик мизинца описывает небольшой кружок, и ты абсолютно точно понимаешь, что тебя сейчас обозвали болтуном, и не просто болтуном, а до смерти надоевшим.
– Ты что, немая что ли?– удивился охотник.
– А может, мне язык отрезали?– показала пальцами женщина.
– Ну, тогда промычала бы хоть что-нибудь, а то сидишь, молчишь, как памятник, и только пальцами играешь! Я по человеческой речи страшно соскучился. Раньше хоть пёс мне подскуливал, подлаивал, а теперь и он молчит, как партизан на допросе у немцев. Сегодня с кедровкой полчаса ругался с большущим удовольствием…
– Ну и нечего было одному в тайгу уходить на всю зиму, если такой слабый,– с заметной издевкой показали пальцы.
– Как Вы это делаете, пальцами? А если, я неправильно пойму? Вот сейчас Вы, правда, меня ехидно обозвали слабаком?
– Нет, я значительно мягче выразилась. И ты это хорошо понял.
– Так все-таки, язык отрезали, или обет какой-то дали?
– Догадливый. Но об этом молчок. И не спрашивай, кто я, откуда иду и куда.
– Так о чем тогда Вас можно спрашивать?– разочарованно загрустил Тимофей,– о погоде что ли?
– А ни о чем и не спрашивай. Расскажи лучше про ноги. Давно это у тебя?
– Да вот, месяц тому, с косолапым фокстрот танцевали. Да больно лапа у него тяжелая оказалась. Чего он в марте вылез? Может, больной какой? Как-то кособочил, и шерсть – клочьями.
– Может, собака подняла?
– Да вряд ли… А впрочем… Вообще-то Вёлс злой на медведей…
– Сколько до зимовья добирался?
– Три дня.
– Наст слабый? Ночью – мороз?
– Как водится. Где ползком по снегу, где нырком под водой.
– Ты уж прости, что слабым тебя назвала. Охотишься. В капканах – свежая приманка. В углу – сегодняшние соболи и заяц. В избушке прибрано. Дров – на месяц. Настоящий мужик! Как тебя зовут, охотник?
– Волк Ларсен,– улыбнулся Тимофей.
– Бандит и мучитель?
– Нет, я о воле к жизни.
– Ну-ну…
– Это в море я – Волк, а в тайге Тимохой или Тимкой кличут,– рассмеялся охотник,– а Вас-то как называть? "Черной Монашкой?"
– Длинно. Зови меня просто… (указательный палец в воздухе, как на стекле, вывел большую букву Ю).
– Просто "Ю"?– удивился Тимофей.– Как-то неудобно пожилую женщину, как какую-то девчонку… А давайте я Вас буду называть Мать Ю? Нет, это плохо – матерщина какая-то получается. А если просто Матушка, пойдет?
При упоминании о возрасте, женщина недовольно повела плечом, хотела что-то сказать пальцами, но тут же махнула рукой:
– Как хочешь…
Но про себя Тимофей и дальше называл ее Черной Монашкой.


Глава 16


Два дня беглецы пробирались по таежному водоразделу, обходя буреломы и заболоченные участки, делая редкие короткие привалы с приготовлением на аккуратно бездымных костерках чая, а в обед – и "змеиного" супчика. Соленых хариусов доели в первый же вечер. Погода выдалась замечательная – нежаркое августовское солнце и достаточно сильный ветер, гудящий в вершинах деревьев и сдувающий редких комаров. Шум вертолета они слышали только два раза, да и то где-то далеко на севере.
Ночевали под густыми елками, подстелив спальник и "пенку" и укрывшись палаткой, как одеялом. Проснувшись, Митя оба раза, как и в первую ночь, обнаруживал копну рыжих волос у себя на груди.
Сегодня Митя поднялся пораньше и впервые достал из полевой сумки навигатор GPS – надо было точно привязаться, чтобы не попасть на опасное редколесье и обширные поляны, которых, судя по карте, здесь было слишком много. Только километров через пятнадцать вновь начнется спасительная густая тайга.
Юлю он разбудил только после того, как вскипела вода в котелке, за что удостоился сердитого взгляда девушки. Она хотела было сделать выговор, но вовремя вспомнила про "режим молчания" и только укоризненно покачала головой. За все два дня они обменялись всего лишь двумя десятками слов, да и то шепотом.
Позавтракали. Митя собрал рюкзак и уже хотел одеть его, когда все это началось…
Первый вертолет прошел на бреющем полете прямо над головами беглецов, успевших заблаговременно спрятаться под ёлку. Километрах в пяти он сделал первую посадку, потом еще две подальше. Вторая винтокрылая машина появилась минут через десять. Она покрутилась над стоянкой и присела где-то в километре восточнее – там, откуда они вчера пришли.
– Плотно обложили!– прошептал Митя, когда затих шум винтов.– Такое впечатление, что они знают, где мы находимся. Наверное дымок кто-то заметил. Не из космоса же они нас разглядели! Хотя, черт его знает… Надо перепрятаться на всякий случай.
Выбравшись из-под ёлки, Митя набросил рюкзак и быстрым шагом направился на север – в сторону Туньи. Не успели они пройти и полкилометра, когда за спиной услышали приближающийся лай собаки. Почти одновременно с этим недалеко прозвучало несколько выстрелов.
Митя выбрал крупный кедр и показал девушке жестом, чтобы она встала за ним. А сам, сбросив рюкзак, быстро развязал тесемки и достал из него теплую куртку. Плотно намотав куртку на предплечье, он достал из ножен свой тесак и тоже спрятался за ствол кедра, чуть выставив голову для наблюдения. Собаку он увидел метров за пятьдесят. Крупная немецкая овчарка неслась большими прыжками, изредка подлаивая. За ней тащился длинный повод. Людей не было видно.
Дождавшись, когда до собаки осталось не больше пятнадцати метров, Митя сделал полшага вправо и понял, что собака заметила его. Сильно сжав рукоятку ножа, он ждал прыжка. Но в последнюю секунду что-то изменилось. Овчарка почему-то отвела взгляд вправо и прыгнула не на него, а по другую сторону от дерева. Раздался негромкий выстрел и собачий визг. Резко развернувшись, Митя увидел, что собака катается по земле, а над ней стоит Юля с вытянутой рукой, сжимая в ладони ракетницу. В один прыжок Митя оказался возле девушки и прикрыл ее от собаки своей грудью, выставив вперед нож. Однако овчарке было явно не до них.  Продолжая подвизгивать, она вдруг рванула в сторону и быстро скрылась в зарослях, утащив за собой свободный поводок.
Митя повернулся к Юле и внимательно осмотрел ее. Никаких ран, крови он не обнаружил, но все же спросил:
– Ну как ты?
– Говори шепотом,– тихо ответила девушка.
– Чего ты вылезла? Кто тебе разрешил?
– Не ори!– вновь шепотом напомнила Юля.– Слышишь?
Митя прислушался и услышал стоны в том направлении, где были выстрелы. Кто-то кричал и причитал от боли.
– Ладно, надо смываться, пока не поздно,– перешел наконец на шепот Митя, одевая рюкзак.– На, неси куртку.
– Нельзя бросать!– покачала головой Юля.– Там что-то случилось.
– Нам-то что? Это же охотники на нас!
– Но мы-то – не звери!
С минуту Митя слушал постепенно затихающие крики и наконец решился:
– Ладно, посмотрим, что там с этим собаководом случилось. Только ты на всякий случай метров на двадцать приотстань.

Картина, которую увидел Митя, потрясла его. На небольшой лесной прогалине в разных позах лежали три человека в камуфляже и огромный медведь. Зверь лежал на брюхе, вытянув вперед лапы и положив на них окровавленную голову. Он как будто спал. На его боках бросались в глаза несколько кровоточащих ран. Рядом в скрюченной позе лежал крупный человек с обезображенным, окровавленным и оскаленным лицом. Сразу было видно, что он мертв. Чуть в стороне на боку лежал переломленный в спине молодой парень в военной кепке с белым, перекошенным от боли лицом. Он тоже не подавал признаков жизни. Третий, а это был не кто иной, как хорошо знакомый Бугай, лежал на спине, разбросав руки и ноги, как будто отдыхал после тяжелой работы. Глаза его были закрыты, но цвет лица и ладоней был вполне здоровым. Рядом валялись в беспорядке рюкзаки, оружие.
– Привет, геолог,– вдруг услышал Митя и резко повернулся на хриплый голос,– вот мы тебя и нашли!
Это заговорил Бугай. Он открыл глаза, но позу не поменял.
– Как он меня зацепил, зверюга! Шею, наверное, сломал. Ног не чувствую… С руками тоже хреново, но пальцы немного шевелятся… Не попомни зла, Дмитрий Николаич, вызови вертушку. Что-то мне так жить захотелось! Хоть в коляске, хоть пластом, но жить!..
– А Генке, думаешь, жить не хотелось?– спросила подошедшая Юля.
– Я ж его не убивал!– воскликнул Бугай.– Я вообще никогда до мокрухи не опускался. Это вон, Бочара человек десять уже замочил… Больше никого не пришьет – отпрыгался!
Митя и Юля одновременно повернули головы к убитому, но узнать в нем наглого и самодовольного бандюгана было уже невозможно.
– Давай, рассказывай все с самого начала. Зачем меня пасли?
– Док за тобой следил. Ему, понимаешь, хрен знает зачем, месторождение алмазов позарез нужно. Кучу денег уже на это убил. Он на все совещания геологов ездит. Где-то тебя зацепил, узнал, что ты собираешься в одиночку искать эти самые алмазы. Передал тебе через кого-то в подарок навигатор с секретом – он через спутник свое положение сообщает.
– Так вот почему вся свора здесь оказалась!– воскликнул Митя,– Я же сегодня рано утром привязывался по навигатору!
– Ну да, мы три дня ждали, когда ты эту хреновину включишь наконец, – подтвердил Бугай.
– Ну, дальше.
– А что ну, следил Док за тобой все три года. И когда ты застрял на неделю на одном ручье, он понял, что ты нашел чего-то. Ну и послал нас. Дальше ты знаешь.
– Да нет, не все знаю. Кто такой Док?
– Труханов Виталий Сергеич, владелец крупной нефтяной фирмы "Ненойл", входит то ли в тридцатку, то ли в сороковку денежных мешков.
– Понятно, почему для него вертолеты даже ночью летают,– произнес Митя.– Слушай, а сколько народу за нами гоняется?
– Ну, если всех считать, кого расставили по кордонам, по поселкам, по переправам… Ну, с сотню-то наберется. Ну и еще менты. Он же объявил, что это вы с рыженькой убили пацана, а мы с Бочарой – свидетели. Так что имей ввиду.
– А собак много?– вступила в разговор Юля.
– Да нет, вот эта осталась одна. Еще была, но ее сразу увезли – перцу хватанула. Это ты сыпанул, геолог?
– Я.
– А эта дура, вместо того, чтобы нас от медведя защищать, ломанулась куда-то. Из-за нее пацан под звериную лапу попал. Вы бы слышали, как он кричал тут!..
Минуту все помолчали, вспомнив этот страшный крик.
– Будь человеком, геолог, нажми на кнопку на навигаторе. Он в кармане у Бочары. Страшно жить захотелось!.. Денег я подкопил. Лучших врачей найму. Пусть даже в лежку… Да хоть глазами пощупать вот такую красивую, как твоя, голую бабу… Виноват я перед тобой, и перед ней… Может, и не выберетесь вы отсюда живыми…
– А как выключить этот модуль, который на спутник передает?
– А ты сперва нажми на главный "Ентер", а потом включай. Если красная лампочка не горит, значит на спутник ничего не идет.
– Понятно, видел я эту лампочку. Ты вот еще что скажи, в нас что, можно стрелять без предупреждения?
– Ну, если сразу руки не подымете… Короче, можно.
– Ясно. Теперь подскажи, куда нам лучше выбираться? Где дыры оставлены?
– Ну, на Печоре дыр точно нету. Даже туристов всех шмонают, чтобы ксиву от тебя не провезли. Все кадры, все кассеты просматривают… Кстати, залезь ко мне в карман, возьми фотик. На нем заснято кое что. Как Бочара убивал пацана, там, конечно, нету, но как он его труп в байдарке устраивает – мне удалось заснять. Ну и еще там пару разговоров записано из кармана, из них понятно, кто убил и кто прикрывает. Если живыми выберетесь, это вам здорово пригодится.
Митя забрал фотоаппарат, потом из кармана разорванной куртки Бочары осторожно, чтобы не испачкаться кровью, извлек навигатор, но сразу включать его не стал, а сперва показал Юле на рюкзаки:
– Ну-ка посмотри, какие продукты у них есть?
А сам поднял валявшийся на земле карабин, передернул затвор. Выпал патрон, но он не стал его искать, потому что Бугай подсказал, что в кармане зеленого рюкзака их несколько пачек.
Через пять минут они уже оба стояли с надетыми рюкзаками. За правым плечом у Мити торчал приклад карабина.
– Ну Ладно, Бугай, зла на тебя мы не держим, – объявил Митя,– желаем выздороветь, встать на ноги и баб щупать не вприглядку, а в прикуску. Ты нас не видел – без памяти лежал. Ну, Будь!
Митя включил навигатор и, убедившись, что лампочка горит, сунул его Бугаю под ладонь.




Глава 17


Чуть свет женщина была уже на ногах и возилась у печки. Тимофей тоже давно проснулся, но ничем не выдавал себя – приятно было, что кто-то за тебя разжигает печку, ходит за водой, готовит завтрак. От печки пахло жареной зайчатиной, и такого вкусного запаха эта избушка еще никогда не знала. Поднять голову и открыть глаза его заставил резкий и громкий, как выстрел, хлопок в ладоши.
– Ну-ка быстро поднимайся,– показала монашка,– и катись умываться!
Тимофей сладко потянулся до хруста в суставах, потом быстро спустился с нар, нырнул в свой "фартук" из лосиной шкуры, валявшийся на полу, открыл дверь и выполз на улицу. Сильно оттолкнувшись руками, он по обледенелому желобу за несколько секунд скатился до самой воды и лихо затормозил на вытаявших камнях.

Зайчатина действительно оказалась очень вкусной. А к ней была настоящая дрожжевая лепешка, особенно порадовавшая охотника, полгода не едавшего мягкого хлеба.
– Спасибо, Матушка,– искренне поблагодарил женщину Тимофей, вытирая жирные губы тыльной стороной ладони,– и как это у Вас так вкусно получается?! А сами-то почему не кушаете?
– Наелась, пока готовила,– отмахнулась женщина.
– И чаю не будете?
– Напилась, пока ты умывался,– показала женщина на свою кружку сделанную из консервной банки, искусно обмотанной коричневой берестой.
– Ты пей, да внимательно слушай меня,– заиграли пальцы.– Я сейчас пойду по твоим путикам, сниму все капканы и петли. Вернусь после обеда. К этому времени ты согреешь воду. Вон ведро – на печке. Хорошо помоешься. Пообедаешь. Раскочегаришь печку и будешь ждать меня полностью раздетый здесь, на своем спальном мешке.
– Ну, помыться-то, действительно не помешает, но чего это я голышом должен…
– Лечить тебя буду,– показала женщина.– Если смогу. Если не поздно.

Тимофей все сделал, как было приказано. Услышав скрип лыж и бряканье капканов, он  лег ничком на спальник, сбросил чистую рубашку, которой прикрывал свою наготу и отвернулся лицом к стенке. Было слышно, как женщина вошла, как она копалась в своем вещмешке, выкладывала какие-то мелкие вещицы на стол. Вдруг сильно запахло неизвестной охотнику мазью.
Наконец женщина присела на край нар и осторожно провела мягкой теплой ладонью вдоль Тимофеева позвоночника, чуть задержавшись вблизи поясницы. Ладонь, наверное, двинулась дальше, к ногам-бревнам, но охотник этого уже не почувствовал. В следующий раз по позвоночнику прошлось уже более жесткое ребро ладони, потом еще более твердый большой палец. Это прощупывание продолжалось бесконечно, до самой темноты. Один раз в пояснице сильно кольнуло болью. Тимофей, не ожидавший уже ничего подобного и убаюканный приятными прикосновениями, сильно дернулся и даже вскрикнул. Теплые ладони тут же начали успокаивающе гладить его плечи, волосы. Ему даже почудилось, что едва слышно прошелестело слово "терпи!"
Уже при свете керосиновой лампы, опять сильно запахло неизвестной мазью. Когда ладони, снова ставшие мягкими и нежными, начали втирать мазь в поясницу, Тимофей невольно поёжился – кожу достаточно сильно защипало. Но ладони продолжали делать свою работу, и скоро это пощипывание стало привычным и даже приятным. От многочасового однообразия процедур охотника стало клонить в сон.
Разбудило нежное поглаживание ладонями по волосам, по плечам и спине. Тимофей сразу понял, что не спроста такие нежности.
– Что, Матушка, больно будет? Очень больно? Ах, очень и очень?! Ну, что же, Тимоха Ларсен готов терпеть!
И почти тут же Тимофей почувствовал прикосновение к левому боку женских коленей, покрытых грубой тканью. Одно колено поднялось и опустилось на позвоночник в пояснице, чуть поискало нужное место и остановилось. Больной приготовился сжать челюсти и кулаки, и самому сжаться, чтобы быть готовым к боли, но ничего этого сделать не успел. Боль неожиданно и с такой неимоверной силой впилась своими клыками в поясницу, что он во весь свой голос закричал, завыл, заскулил, прося пощады. Сколько времени длилось это безумие, он не мог потом вспомнить. Очнулся от прикосновения ладони, вытирающей слезы с его щек. Боль в спине была уже вполне терпимой. Только вот ноги противно крутило, как после судороги.
– Ноги!– прохрипел он сорванным голосом.– Матушка, ноги! Они – не бревна!


Глава 18


Полтора дня они шли почти что по своему следу, но в обратном направлении. Часто приходилось прятаться под ёлки, потому что вертолеты без конца гудели то прямо над головой, то немного в стороне. На второй день в воздухе было уже поспокойней и стало ясно, что ищут их в основном в районе, где произошла трагедия.
Костров больше не разводили. Вместо чая пришлось пить родниковую, а один раз и болотную воду. Зато качество еды резко улучшилось: копченая колбаса, сыр, тушенка, паштеты. А главное – хлеб!
Во время ужина Митя громким шепотом начал отчитывать девушку:
– Ты почему приказов моих не выполняешь? Мы же договорились! Я тебе велел стоять и не шевелиться! Чего ты вылезла на овчарку со своей ракетницей?!
– Ну, во-первых, ничего ты мне не приказывал, а просто толкнул за дерево,– без всякого чувства вины начала оправдываться Юля.– А во-вторых, мне жалко стало собачку: резать животное ножом!.. кровища… бр-р-р!..
– А запустить в пасть, в глотку этой самой собачке ракету – это не жалко?
– Сама виновата – не надо на людей кидаться.
– М-да,– покачал головой Митя,– женская логика – это нечто!...
После пережитого этим утром спать не хотелось и Митя решил просмотреть, что там заснял Бугай на свой фотоаппарат. Юля тоже устроилась смотреть у него за плечом. Сначала были фотки, на которых позировал Бочара с ружьем, потом несколько пейзажей, палатка на фоне леса.
– А вот и про нас начинается,– прошептал Митя.– Это они меня раздевают. А это моя фотогеничная задница. Ага, а тут я уже на цепи. Я и не видел, когда он все это снимал. Ну вот и до тебя добрались: вид снизу. Надо признать, очень удачный ракурс.
– Поехали дальше,– поморщилась Юля.– Ну чего ты тут интересного нашел? Гинекология сплошная.
– Ладно, дальше так дальше,– вздохнув, согласился Митя.– Ага, а это уже я тебя лапаю по полной программе. И еще раз. И еще. А вот здесь вообще замечательно получилось! Если выберемся, я закажу увеличить эту фотку метр на два и повешу дома на стенку.
– Я тебе повешу!– угрожающе прошептала Юля и залепила ощутительный щелобан в Митину макушку.– Извращенец! Сейчас же сотри все это безобразие!
– Но это-то никакое не безобразие!
– Вот, вроде, нормальный взрослый мужик, а чуть копнуть – такая инфантильность вылезает! А ты не подумал, что это все какой-нибудь гад в Интернет запустит?!
– Ну и пусть запускает. Эка невидаль! Твоего лица здесь нигде не видно, так что спи спокойно. А насчет присутствия инфантилизма ты лучше себя просканируй. Это же улика, нельзя в ней ничего ни удалять, ни добавлять!
Продолжим. Вот Бобер твоего Генку тащит. Вот усаживает в байдарку… Так, а это ты в мини-юбке скачешь к лодке. Погоди… Да это что же получается? А получается, что Бугай не спал и просто отпустил нас!
– Ну, ты уж этого бандюгу скоро и вовсе в ангелы запишешь,– скептически покачала головой Юля.– А все гораздо проще: решил устроить себе "сафари" – поохотиться на живых людей. Мол, куда мы от него денемся? А я никогда ему не прощу, как он лапал мою грудь, живот!.. 
Дальше была куча фотографий каких-то вооруженных людей у вертолетов, каких-то скал, речек и видов из иллюминатора.
– Вот и все, кино эта мыльница не воспроизводит. Только на компьютере можно будет посмотреть и послушать. Ну ладно, пора и баиньки.
На этот раз Юля сразу приняла утреннюю позу: положила голову Мите на грудь, а правой рукой охватила его в поясе. Как будто всегда так и было.

А на следующий день после обеда случилась беда.
Только уложили все и надели рюкзаки, как где-то внизу, возле речки прозвучало несколько выстрелов. Митя насторожился, выждал, прислушиваясь, несколько минут и принял решение:
– Юля, ты сидишь здесь на рюкзаках и ждешь меня. А я сбегаю налегке, посмотрю, куда они направляются. Нам скоро речку переходить, и если они прутся вверх по течению – надо будет что-то придумывать. Не беспокойся за меня, я не потеряюсь. У меня в навигатор вбита эта точка. Не скучай.
Митя перебросил через голову ремень полевой сумки, повесил на плечо карабин стволом вниз и быстрым шагом направился в сторону выстрелов. Пройдя с километр и увидев впереди просветы, он замедлил шаг и стал продвигаться дальше очень осторожно. Однако вся эта осторожность оказалась ни к чему, так как внизу у речки загремела целая канонада выстрелов, между которыми иногда отчетливо слышался гогот охотников.
"Забавляются ребята,– понял Митя,– ну и пусть забавляются. Значит, дисциплины у них никакой. Куда же они идут?"
Убедившись, что голоса охотников удаляются вниз по течению, Митя поднялся, и уже безо всяких предосторожностей, быстро зашагал назад.
На месте их обеда у родника стоял только его рюкзак. Юли не было. Митя отнесся к этому спокойно: отошла на минутку. Усевшись на рюкзак, он закурил первую за день сигарету и достал карту – надо было продумать дальнейшие действия.
Минут через десять Митя поднял голову от карты и огляделся. Юли нигде не было. Только сейчас он заметил, что не было и ее рюкзака.
"Ну чего неясного?– проснулся Нытик,– за тебя испугалась, когда стрельба началась. Спасать тебя полетела, даже рюкзак снять забыла. Беги, а то попадет еще в беду!"
Митя сорвался с рюкзака и, на ходу пряча карту в полевую сумку, быстро направился к реке по знакомому уже склону. Сперва он вышел на то место, где была канонада, потом повернул налево и двинулся вдоль русла реки вниз по течению. Часа через два он догнал и издали, со склона разглядел  веселую компанию охотников. Их было шестеро, они никуда не торопились, и с ними явно не было рыжеволосой пленницы.
Митя вернулся к тому месту, где поворачивал, спустился к самой воде, внимательно осмотрел косу. На песке, на суглинке часто встречались следы сапог большого размера, но ни одного отпечатка маленьких Юлиных кроссовок он не обнаружил. Вернулся к роднику. У рюкзака Юли не было.
Выкурив еще одну сигарету, Митя приступил к регулярным поискам. Сперва он ходил по расширяющейся спирали вокруг рюкзака с расстоянием между витками около ста метров. Периодически уточнял свое местонахождение по навигатору, хотя в лесу ориентировался прекрасно. Когда спираль уткнулась в речку, он начал захаживать весь водораздел по параллельным ходам…
Двое суток почти без перекуров он прочесывал тайгу, все расширяя район поиска. Периодически возвращался к рюкзаку. Спал прямо под открытым небом, укрывшись палаткой. Уставал так, что не было сил вскипятить воду для чая. Догрызал остатки галет, суповых концентратов, запивая их ледяной водой из родника. При первых признаках рассвета он был уже на ногах и начиналось бесконечное исхаживание этой порядком надоевшей уже территории.
К обеду третьего дня Митя впервые перевалил линию Волго-Печорского водораздела и начал спускаться в бассейн Вишеры. И сразу заметил вдали на полянке чей-то палаточный лагерь. Из-за деревьев было плохо видно, что там делается. Митя огляделся и заметил невдалеке скальный останец, чуть возвышающийся над вершинами деревьев.  Взобраться на его вершину не составило особого труда. В лагере было шесть палаток, совсем не похожих на туристические. Геологи? Лесники? Охранники заповедника? И, как назло, ни одной души. Спуститься сразу, или последить отсюда? Но выбрать правильное решение он так и не успел, потому что неожиданно послышался мощный гул непонятно откуда взявшегося вертолета. Потом из-за деревьев появился и сам вертолет с желтым пузом, который, накренившись, завершал разворот достаточно далеко от скалы. Он сел на безлесом перевале, высадил людей и сразу улетел. Было видно, как люди – мизерные букашки – расползлись в стороны, выстраиваясь в цепочку.
– Четырнадцать человек… Облава!– вслух оценил ситуацию Митя.– Надо успеть в лагерь раньше них. Вдруг Юля там?! Шансов мало, а все-таки…
Спустившись со скалы, он быстрым шагом, почти бегом двинулся вниз по склону.


Глава 19


Черная Монашка повернула голову Тимофея лицом к себе, стерла остатки слез с его скул и начала долгую беседу на пальцах:
– Ноги – не деревяшки, но ходить нельзя. Если хоть немного пошевелишься – они опять станут бревнами. Пять дней надо терпеть без движения. Столько же дней будешь лежать на доске, и передвигаться только по нарам. Я сделаю доску и покажу, как ее привязать. Потом 10 дней будешь ползать с доской на спине, постепенно увеличивая нагрузку на позвоночник. Ровно через 20 дней снимешь доску и поползешь далеко – туда, на север. Я нарисую. Там – горячий ключ. Очень полезная вода. Будешь купаться 3 раза в день по часу, пока я не приду. Смотри, не больше часа! Без меня ходить не учись, а то навсегда ноги потеряешь. Ползти надо быстро, в основном ночью и до обеда, пока крепкий наст.  Ну, да ты все знаешь. Опоздаешь – пойдет вода, упадут снежные мосты, и придется много плавать.
– А Вы что, уходите?– удивился Тимофей.
– Да, через два дня.
– Хоть первые бы пять дней! А то ни печку растопить, ни чай поставить…
– Не могу, очень надо! И так-то всю дорогу придется бегом бежать. Ничего, ты справишься. Ты же сильный и терпеливый.
– Издеваетесь!– обиделся Тимофей и резко отвернулся лицом к стене.
Монашка силой вернула голову охотника в прежнее положение, погладила его по волосам и успокоила:
– Все кричат. Кто сильнее, кто слабее. Но ты один не мешал мне – не сжимался, не дергался и не уворачивался из-под колена. Поэтому все получилось. Ладно, теперь тебе надо поспать. Только чтобы никаких снов, договорились?
Тимофей улыбнулся: кто же может всерьез обещать, что ему ничего не приснится?! И в то же мгновение заснул. Он не знал еще, что в ближайший месяц ему не приснится ни один сон.

За два дня, пока Тимофей в точности выполнял строгий приказ "лежать бревном", Черная Монашка провернула уйму дел. Она перестирала всю одежду охотника, напилила и наколола дров, сняла шкурки с добытых в последние дни соболей и натянула их на распялки. Два раза сбегала на охоту, почистила и сварила добытых глухарей и косачей. Из найденной на чердаке старой поломанной широкой охотничьей лыжи вырезала доску, по ее углам проделала отверстия, в них просунула концы сыромятных ремней, тут же нарезанных из сохатиной шкуры. Показала Тимофею, как и в каких местах надо будет привязывать эту доску. Из лежавшей на ее нарах хорошо выделанной оленьей шкуры, она скроила и сшила сыромятиной что-то вроде комбинезона шерстью внутрь.
Во второй день после обеда Черная Монашка попросила бумагу и карандаш. Тимофей показал пальцем на полку:
– У меня только книжка. Там внутренняя корочка чистая.
 Достав с полки сильно потрепанную тонкую книжку Джека Лондона "Морской волк", она укоризненно покачала головой. Пальцы сердито мелькнули в воздухе, обозвав охотника то ли извергом, то ли варваром.
– Да ладно,– обиделся Тимофей,– такая и досталась.
– Заткнись!– сомкнулись три пальца.
Полистав страницы, надолго останавливаясь на картинках, женщина тихо вздохнула, закрыла книжку и положила ее на старое место.
Нагнувшись, она достала из-под своих нар небольшой клочок оленьей шкуры, быстро "побрила" его острым ножом, аккуратно отрезала неровные края. Взяла с подоконника химический карандаш, макнула его в мокрую тряпочку и начала что-то рисовать и писать. До захода солнца она успела показать охотнику свою карту с подписанными названиями рек и с жирным пунктиром маршрута, вдоль которого вместо расстояния было выведено крупными буквами: "Семь дней!"
– Ну, Матушка, Вы как старик манси: "Хорошо пойдешь – двадцать километров, а плохо пойдешь – однако, и сорок километров будет",– улыбнулся Тимофей.– А сколько здесь всего километров?
– Не знаю. Я ведь тоже старая,– пожала плечами женщина.– Запомни, у тебя только семь дней! Дальше будет большая вода.
– Откуда Вы знаете на месяц вперед?
– Знаю!– отмахнулась женщина.– А теперь тебе надо поспать.
– Да я уже выспался на месяц вперед!– запротестовал охотник.
– Ну, тогда полежи с закрытыми глазами.
Тимофей закрыл глаза и тут же почувствовал прикосновение теплых пальцев к его векам.
– Да закрыл, закрыл я, можете не проверять,– успокоил он женщину.
Услышав шорох снимаемой одежды, он сразу догадался, что Черная Монашка собралась мыться. В подтверждение этого брякнула о ведро кружка, зашумели струйки воды, по избушке распространился приятный, забытый уже давно запах хорошего мыла,  аромат каких-то трав.
Тимофей по звукам отчетливо представлял, что вот сейчас женщина намыливает волосы, а сейчас льет воду на голову тонкой струйкой… Вот сделала шаг к печке и нагнулась к ведру зачерпнуть воды кружкой... А теперь намыленной тряпочкой трет шею, плечи, грудь… Обостренным внутренним зрением он видел розоватую мыльную полоску на белой спине, капельку воды на мочке уха, упавшую на лицо мокрую прядь волос…
И вдруг он поймал себя на том, что "видит" вовсе не пожилую женщину, а очень молодую девушку и улыбнулся: "Еще месяц в тайге, и в каждой березке будут чудиться  голые девчата". Но почему-то он был почти уверен, что женщина в годах не может так смешно отфыркиваться, она не будет так резко забрасывать волосы за спину, чтобы мелкие брызги разлетались по всей избушке и долетали до его лица. И так захотелось хоть на маленькую секундочку приоткрыть глаза, чтобы развеять эти дурацкие сомнения, убедиться, что никакая это не девушка, а Матушка. Он долго успокаивал свою совесть, убеждал себя, что не будет разглядывать увядающее тело, что ему просто необходимо узнать правду.
Шорох полотенца подтолкнул Тимофея к неблаговидному поступку. Он понял, что через минуту будет надет этот черный балахон и ему потом долгими днями и ночами гадать, что это было – сумасшествие или прозрение. Решено!
Решено-то решено, но глаза никак не открываются! Как будто ресницы намертво склеены чем-то. Сделав несколько усилий веками, он автоматически поднес к глазам руку, чтобы протереть их от этого клея… И тут, как гром среди ясного неба, прозвучал громкий стук костяшками пальцев по столу. Тимофей тут же отвернул голову к стене и покраснел до мочек ушей. "Стыдоба-то какая!– проклинал себя охотник.– Она мне ноги вернула, а я, как последняя сволочь… Как теперь ей в глаза-то смотреть?!"
Через полчаса, уже при зажженной лампе, Матушка, побрякав посудой, попыталась повернуть Тимофееву голову к себе для кормежки. Обиженный сам на себя охотник уперся. И тут же получил в лоб достаточно больной щелбан. Пришлось сдаваться. Но поднять глаза на Матушку он так и не решился. Дождавшись, когда закончится этот мучительный бесконечный ужин, он быстро повернул голову к стене и притворился, что спит.


Глава 20


В лагере было необычно чистенько: ни мусора, ни щепок, ни разбросанных повсюду камней, как это бывает у геологов. Напиленные дрова аккуратно сложены в поленницу рядом с костровищем.
– Есть кто живой?– громко крикнул Митя, остановившись посередине лагеря, и, на всякий случай, сняв с плеча карабин.
Никакой реакции.
– Эй, хозяева, встречайте гостей!– еще громче прокричал Митя.
Чуть заметно дрогнула крыша в одной из палаток и он сразу же подошел к ней, хотел ладошкой похлопать по крыше, но не успел. Откинулся полог и из палатки, нагнувшись вышла… Юля!
Митя, опустив на землю карабин, тут же кинулся к ней. Обнял крепко-крепко, потом начал целовать в лоб, в глаза, в щеки, в губы. Опять прижимал ее к себе, опять целовал в глаза, в уши, в волосы… Излив, наконец, накопившиеся чувства, он вдруг заметил, что шея девушки обвита толстым белым полотенцем и спросил:
– Ты что, заболела?
– Ангина,– тихо прошипела Юля.
– Ну вот!– почему-то рассмеялся Митя,– я ее три дня ищу, рыскаю по тайге, а она решила уйти на бюллетень!
Заметив в траве свой карабин, он тут же вспомнил про опасность:
– Сюда облава идет – полтора десятка охотников. Надо смываться! Быстро переоденься в свое… Ну, или во что-нибудь ихнее, только в темное. Не в белых же штанах по тайге бегать! А тебя тут хорошо приодели. А духами-то прет! Дорвалась до бесплатного! Теперь нас за километр любой бандюган унюхает. Ну, чего стоишь?! Быстро собери в рюкзак спальник легкий, одежду свою, бельишко… Кстати, и мои плавки не забудь. Ну и продукты. У меня там почти ничего не осталось – все подгрыз. Ну давай, давай, шевелись!
Девушка послушно вернулась в палатку, долго шуршала одеждами. Наконец она появилась в черном спортивном костюме. На ногах у нее были шикарные коричневые ботинки с высокими голенищами и красивой замысловатой шнуровкой. Подав Мите большой, чем-то набитый, но вовсе не тяжелый рюкзак она показала жестом, куда идти.
Пришли на склад. Митя быстро – время поджимало – покидал в рюкзак, что попалось под руку: банки, баночки, коробки, пакеты, какие-то тюбики, мешочки с крупой. Не забыл главное – сахар, чай и галеты. Завязав рюкзак, он вышел из склада. Юля стояла рядом со входом в черном накомарнике. И правильно, подумал Митя, день выдался пасмурный, теплый и безветренный, и сразу откуда-то повылезали комары, мошка.
– А где народ-то? На работе? Они кто?
– Биологи,– тихо прошептала Юля, прижав ладошку к полотенцу на шее.– На выкидуху ушли.
– А спутниковый тебе не оставили?
Девушка покачала отрицательно головой.
– Ну все, рванули! А то скоро появятся эти хреновы загонщики.
Митя забросил за плечи сильно потяжелевший рюкзак, повесил на ремне карабин стволом вперед и быстро зашагал по поляне в гору – в сторону скалы. Добравшись до границы густого леса, он оглянулся и тут же обругал себя разными нехорошими словами. Больная девушка сильно отстала. Шла она медленно, покачиваясь, прижав правую ладонь к шее. Ясное дело, ей не хватало воздуха – горло-то все обложено опухолью.
Только Юля подошла, тяжело дыша, выше по склону, где-то в районе скалы прозвучал выстрел, потом значительно левее – еще один.
– Вот сволочи! Широко сеть разбросили!– с досадой шепотом произнес Митя.– Ну, ничего, сейчас тебе полегче будет. В гору больше не полезем, а обойдем их облаву по горизонтали слева. Лишь бы "Шанель" твои "номер пять" не унюхали…
Пройдя метров пятьдесят вдоль склона, Митя опять остановился, повернулся к девушке, которая при таком темпе ходьбы уже не отставала, и сердито зашипел на нее:
– Ты совсем ходить разучилась? Чего ты на каждый сухой сучек наступаешь? За километр слышно! Иди след в след.
Юля стала идти намного потише, но все равно то и дело у нее из-под ног раздавался треск, хотя и не такой громкий, как в начале, но сильно бьющий по напряженным Митиным нервам.
Пройдя километра три вдоль склона, перед поворотом и подъемом на водораздел, Митя устроил большой привал. Надо было послушать лес, да и больной дать хорошенько отдохнуть.
В лесу было угрюмо и тихо. Даже птицы молчали. Даже мыши не шуршали прошлогодней листвой. Юля отдыхала лежа на спине, как-то беспомощно разбросав в стороны руки. Дышала она громко, с каким-то нехорошим присвистом. Через черный накомарник был виден только размытый профиль ее лица. Мите стало так жалко ее бедную и несчастную, что впервые в жизни что-то сильно защемило в груди.
На водораздел поднимались очень медленно, с частыми остановками. Митя планировал добраться к рюкзаку засветло, но темнота застала их километрах в двух от него. Пришлось устраиваться на ночлег под елкой.
Юля молодец: кроме спальника захватила толстую "пенку", свитер, теплую куртку, так что было чего подстелить и чем укрыться. Залезли в спальник не раздеваясь. Девушка сразу повернулась на правый бок – лицом к лежащему на спине Мите, подлезла под его руку и уткнулась носом в подмышку. Митя даже покраснел в темноте, вспомнив сколько дней не мылся и, представив, какой густой "аромат" сейчас вдыхает Юля. Но измученная девушка сразу уснула, освободив его тем самым от угрызений совести.

Утром проснулись от комариных укусов. Быстро собрались и, не позавтракав, сразу двинулись к роднику. Хотя шли довольно быстро, Юля теперь не отставала. Уже издали Митя заметил, что его рюкзак не стоит, как он его оставил, а лежит на боку. Показав жестом Юле, чтобы она остановилась, Митя сбросил с плеча карабин, снял затвор с предохранителя, потом бесшумно опустил на землю Юлин рюкзак и, крадучись, прячась за деревьями, стал осторожно приближаться к стоянке, отмечая все новые подробности. Возле рюкзака валялись пустая консервная банка, какие-то пакеты, бумажки…
Вдруг Митя услышал слева то ли громкий всхлип, то ли сдавленный вскрик. Что-то темное зашевелилось за деревом… Митя повернул ствол карабина в этом направлении, приготовился к самому худшему… В голове пронеслось: "Засада!" Но из-за дерева вышла… Юля!!! Та, прежняя Юля – в своей черной футболке, синих спортивных брюках, и прилично потрепанных кроссовках. В руках у "прежней" Юли было ружье.
Несколько секунд Юля смотрела на Митю широко открытыми, блестящими – "со слезой" – глазами, потом резко отбросила в сторону ружье, подбежала, обхватила его голову руками, пригнула ее, прижала к груди, потом отстранила, начала жадно целовать в глаза, в лоб, в губы, в волосы, в уши, в бороду, опять в губы, в глаза, в лоб… При этом она всхлипывала, а из глаз катились слезы.
Наконец этот бурный выплеск Юлиных эмоций подошел к концу. Она прижалась головой к Митиному плечу и тихо спросила:
– Ну где ты болтался столько дней?! Как ты меня измучил!
И вдруг она увидела тихо подошедшую "Юлю номер два". Слезы у девушки тут же высохли, на лице проявились в начале удивление, потом негодование. Она отстранилась от Мити и возмущенно поинтересовалась:
– А эт-то что еще за дамочка в вуалях? Ну, блин, стоило мужика на минуту оставить – он уже бабу какую-то подцепил!– Юля повернулась к Мите, схватила его за грудки и начала трясти.– Где ты в тайге-то бабу отыскал?!
Митина голова безвольно болталась. Смертельно уставший и физически и морально за эти дни беготни по тайге, с той самой секунды, как увидел "прежнюю" Юлю, он как-то отключился, потерял контроль над окружающим миром, как будто в голове что-то перемкнуло.
– Ты мне объяснишь, что это за баба?– продолжала настаивать Юля.
Митя равнодушно и неопределенно пожал плечами, потом все-таки ответил тихим, безразличным голосом:
– А это – тоже ты…
Он сел на землю прямо там, где стоял, поставил локти на колени, а пальцы обеих рук запустил себе в выгоревшую на солнце, спутанную шевелюру. Глядя в землю, он с трудом выдавил из себя бодренькое:
– Леди и джентльмены! Кому нужен молодой, красивый, физически здоровый шизофреник с вредными привычками?
Юля подозрительно посмотрела на Митю, потом на "даму с вуалями", сделала к ней шаг, и уже подняла руку, чтобы поднять край накомарника, но та сама его сбросила, а потом и размотала прикрывавшее шею полотенце.
Какое-то время девушки внимательно и враждебно с ног до головы рассматривали друг друга, а Митя следил за ними снизу вверх.
– Ты кто такая?– наконец не выдержала "прежняя" Юля.
– Мое имя Джулия, Я из Соединенных Штатов. А ты, значит, Юля, за которую меня много целовали?
– Кто, Дима целовал?
– Следовательно, красавчика именуют Димой? Да, он целовал.
– Значит, имени ты его не знаешь, а целоваться – тут как тут!
– Я не целовалась, – возмущенно уточнила Джулия,– это он меня целовал. Вот ты его сейчас слизала всего, а он стоял пнем… нет, столбом! Вчера столбом была я.
– Эй, сестрички, кончайте орать!– остановил перепалку поднявшийся с земли Митя.– Вы в тайге все-таки.
– Какие мы тебе сестрички?!– перейдя на шепот, возмутилась Юля.
– Обыкновенные близняшки. Вы как две капли… Только у одной волосы подлиннее. У вас даже,– Митя нагнулся к одной, потом к другой, шумно втягивая носом воздух,– у вас даже пот пахнет одинаково. Потрясающе пахнет! Только одна ведро духов на себя зачем-то вылила. Джу, поклянись, что никогда больше в жизни не прикоснешься к духам.
– Клянусь!– тут же, не задумываясь, ответила Джулия.
– А с меня почему клятву не берешь? – обиделась Юля.
– А ты и так не будешь… Слушайте, да вы, блин, хоть бы обнялись, что ли! Больше четверти века не виделись!
– Чего это ты нас в старухи…
Юля не успела договорить, потому что Джулия кинулась ей в объятья. И тут началось… Поцелуи, слезы, сопли, объятья, короткие реплики, всхлипы… Митя, у которого тоже почему-то навернулись слезы на глаза, деликатно отошел в сторонку и, проглотив комок в горле, быстро закурил подрагивающую в губах сигарету.
Выждав, когда буря утихла и девушки, положив головы друг другу на плечи, молча стояли, обнявшись и тихонько раскачивались, Митя решил напомнить о себе:
Эй, сестрицы, а я жрать хочу!
Девушки тут же отпустили друг друга и деловито засуетились. Стащили в одну кучу рюкзаки, начали копаться в них, доставая разные продукты. В рюкзаке у Джулии оказался газовый примус, поэтому уже через несколько минут Мите была торжественно преподнесена кружка с ароматно пахнущим кофе. Сделав пару глотков, он передал кружку Юле, она – Джулии, и так посудина ходила по кругу, пока не опустела.
Ожидая, когда сварится суп, сестры продолжили выяснять, как это случилось, что они оказались в разных странах.
– У меня в личном деле было написано, что родители и малолетняя сестра погибли в аварии,– рассказала Юля,– и другие родственники неизвестны.
– Мои приемные родители занимались здесь у вас по контракту. Какая-то предпускная наладка на заводе. Узнали негаданно, что в госпитале ребенок в коме уже полгода, и все поопускали руки. Папа позвонил в Штаты брату Элвису, который был, и сейчас есть нейрохирург. Он сказал: срочно везите. Потом было много чиновников, формальностей, какие-то небольшие взятки, и мое удочерение состоялось. Меня привезли к дяде Элвису и он за неделю вытащил меня из комы… В документах ничего нет ни про сестру, ни про родственников – я недавно их смотрела, перед поездкой сюда.
– А как тебя сюда-то занесло?
– Я биолог. Работаю на контракте в экологической лаборатории. Предложили, по обмену молодых ученых, напрактиковаться в Вишеровском заповеднике…
– Вишерском,– поправил Митя.
– Правильно, Вишерском. Вот я и попала…
Митя и Юля рассмеялись.
– Что смешное я сгородила?– удивилась Джулия.
– Да нет,– успокоила ее Юля,– все правильно сказала: ты попала! Ну, в смысле, попала в скверную историю.
– А ты, Юлька, как жила-была?
– Нормально. После детдома поступила в университет на экономический. Работаю в строительной фирме.
Воспользовавшись наступившей паузой, Митя спросил с улыбкой Джулию:
– Ну и что ты подумала, когда я накинулся на тебя с поцелуями?
– Сперва я одурела… нет, ошалела. Потом стала завидовать какой-то Юле. Потом возненавидела ее, потому что стала ревновать. Ну а потом влюбилась в тебя, дурно пахнущего красавчика.
– Ну, это ты грубо,– поморщился и сразу покраснел Митя.
– Нет, нет, это я пока не влюбилась, а потом… Ну, как это ты говорил про нас? Потрясающе пахнешь! Особенно под своими мышками.
– И сколько тебе понадобилось времени, чтобы влюбиться,– подозрительно спросила Юля.
– Две минуты.
– Ты с детства такая ветреная девушка? Я – полчаса сопротивлялась.
– Да ладно врать-то!– возмутился Митя.– Это уже вечером, после коньяка, у тебя завихрения начались и электрические эффекты. А до этого – волчицей на меня смотрела.
– Ну да, Димочка, ты еще мне про меня и рассказывать будешь! Вот когда ты меня мазью намазывал, больше меня стесняясь моей наготы, тогда и появилось электричество. А дальше – это уже были женские штучки. Сети, если хочешь. Ты что, думаешь, я не знала, что моя одежда лежит у тебя под клапаном рюкзака?
– Чего, чего?– ошарашено переспросил Митя.
– А вот так вот, Дима. И вёсла, а потом сиденье я специально на плече несла, и руками размахивала, чтобы ты мою замечательную попку хорошенько разглядел, и потом ни на одну чужую задницу даже мельком не посмотрел.
– Нет, ну это ва-а-аще! Коварство женщин не знает границ!
– Подождите,– вклинилась в разговор Джулия,– что за электричество?
– А вот сейчас мы тебя и разоблачим!– обрадовалась Юля,– а то: две минуты, две минуты!.. Ну-ка возьми Диму за руку… Так… а теперь пальцем другой руки дотронься до его уха.
Митя попытался было уклониться от прикосновения, но потом вспомнил про безобидный щелчок и, улыбнувшись, демонстративно подставил Джулии правое ухо… И тут ему разрядом так врезало по мозгам, что аж ноги подкосились.
– Девки, вы же меня убьете когда-нибудь!
– Ой, а как хорошо стало, легко-свободно!– засмеялась Джулия,– Да здравствует электрификация!
– Я вам обеим по заземлению сделаю!– мстительно пообещал Митя.
– Бесполезно, Димочка!– улыбнувшись, заверила его Юля,– я пробовала. Это совсем другое электричество.
Юля приподняла крышку котелка и объявила:
– Обед готов, прошу к столу.
Стол был "шведским" – два поставленные друг на друга рюкзака. Ложка была, как и прежде, всего одна, но теперь уже – на троих. Митя поинтересовался:
– А ты не побрезгуешь, американка?
– Я?– искренне удивилась Джулия.– Как ты можешь подумать, Димитрий?! Здесь же все – свои.
– Кстати, меня все свои – родные и друзья – Митей или Митькой зовут.
– А меня – Юлой,– сообщила Юля,– или просто Ю.
– А меня ты уже поназывал домашним именем – Джу. Мне нравится.


Глава 21


Казалось, что этот последний вечер так и пройдет в гнетущем молчании, но Черная Монашка, помыв посуду, подсела на нары к Тимофею и примирительно положила руку ему на плечо. Пришлось "проснуться" и из вежливости повернуть голову.
– Ладно, позабыли,– весело взлетели пальцы.– Ничего же не было! Ну, мерещатся парню голые девки, так странно было бы, если бы не мерещились. Я сейчас буду стричь тебя, а ты рассказывай, как сюда попал. Я же вижу, что городской. Перенял что-то у охотников. Петли – еще ничего, а капканы поставлены плохо. Путики проложил по ходу зверя, а надо было поперек. Шкурки соболей почти все попортил – второй и третий сорт. Да вот и медведя к себе подпустил.
Тимофей опять сильно покраснел и опустил глаза. Но их тут же пришлось поднять, потому что Матушка продолжала "говорить":
– Нет привычки к одиночеству, потому и мерещится всякая чушь и все время надо с кем-то говорить. А главное, говор не деревенский. В деревне некоторых твоих слов просто не знают. Давай, рассказывай. Уж я-то точно никому не проболтаюсь.
Матушка приподняла Тимофею голову и подложила под нее брезентовую куртку. Причесала волосы деревянной расческой. Пощелкала ножницами в воздухе, как это делают часто опытные парикмахеры, и начала стричь. Тимофей долго не мог проглотить комок в горле от позора, как его легко расшифровали. Начал он издалека:
– Я сюда в детстве несколько раз приезжал к дяде из Свердловска на летние и зимние каникулы. Дядя Антон – мамин брат – работает техруком в охотсовхозе. Он меня и научил стрелять из ружья, заряжать патроны, охотиться на разную дичь. Показал, как ставить петли на зайцев. А капканов вблизи поселка никто не ставил, так что уже здесь пришлось самому соображать. И первую шкурку я здесь снимал – всю ее изрезал, как ни старался. Ну, это ладно…
Тимофей помолчал, вспоминая свои первые дни в зимовье. Как пришлось помучиться с дымившей печкой, пока случайно не наткнулся на заслонку в трубе. Как долго не мог добыть хоть какую-нибудь дичь, чтобы приготовить приманку для капканов. Тяжело вздохнув, он продолжил:
– Короче, это все лирика. А главное то, что после школы в своем городе поступил в институт на геолога. Проучился три семестра… Вы знаете, что такое семестр?
Матушка показала, что объяснять не надо.
– Как раз в тот день, когда я сдал последний экзамен, арестовали отца. Он был главным врачом окружной поликлиники. Полковник, полвойны прошел. Орденов и медалей – на полкителя. Мама ходила узнавать за что его, но ее просто выгнали. А сослуживцы сказали, что обвинили во вредительстве, что много людей от его лекарств умерло. А он – хирург. По 16 операций в неделю. Да там потом в поликлинике половину лучших врачей забрали. Ну, а меня – из Комсомола поперли, но из института решили до суда не выгонять, все-таки единственный круглый отличник на курсе. Так что проучился и четвертый семестр, а летом поехал в экспедицию на практику на Северный Урал. В начале октября уволился. Сижу на обочине дороги, жду попутную машину. Подходит Сергеич, мой начальник отряда (не поленился же 15 километров протопать по горам!) и рассказывает, что по рации пришел приказ задержать меня и строго охранять до прибытия "органов". Ну, Сергеич и ответил чистую правду, что я уволился, получил расчет и рано утром ушел на трассу ловить попутку. А сам – за мной следом. Хороший мужик! И геолог – отличный. Показал мне карту и посоветовал, чтобы не дожидался здесь, пока сцапают, а топал прямо по тайге 40 километров на восток – до железной дороги. А там на товарняках – до Свердловска. Только, говорит, не ходи домой-то – в самый капкан. Отсидись где-нибудь с полгодика, а там, может, и снимут обвинения. У нас в 38-м половину геологов в разведочной партии попересажали, а тех, кто в отпуске был или на дальних участках – просто вычеркнули из черного списка.
 – Добрался я до Свердловска, пожил с неделю у школьного друга на чердаке частного дома. Узнал, что мне "шьют" политику. Еще до ареста отца мы организовали кружок по изучению работ Ленина и Сталина. Интересно было сравнивать. Там такие расхождения вылезали! Спорили до хрипоты! Нас было пятеро закадычных друзей. После папиного ареста, конечно, все эти сборища прекратились. Конспирация у нас была на высоком уровне, но кто-то, наверное, проболтался. Всех четверых забрали. В институте объявили, что органы выявили на факультете подпольную контрреволюционную организацию. Ректора и декана и несколько преподавателей сразу уволили. Не знаю, может, теперь и арестовали…
– Долго на чердаке не проживешь, и я решил двинуть на Вишеру к дяде. Тайно встретился с мамой, она принесла зимнюю одежду, продукты на дорогу. Деньги у меня были – неплохо заработал в экспедиции. Доехал по железной дороге до Соликамска, и тут мне здорово повезло – случайно узнал, что через поселок едут геологи. Попросился, и они меня сразу взяли, как только узнали, что в рюкзаке припасены две бутылки "Московской" – "для сугрева". Проезжали поселок ночью, так что никто не видел, как я зашел в дом к дяде. А уже в следующую ночь мы шли на лыжах с маленькими нартами сзади по какой-то совсем недавно замерзшей речке в сторону вот этой избушки.
Тимофей замолк, потом, после длинной паузы, добавил:
– Если меня найдут здесь, то дяде Антону десять лет – гарантированы.
И еще после паузы добавил:
– Вот поэтому я такой неважный промысловик.
Матушка в качестве утешения нежно погладила ладонью только что постриженную голову Тимофея. Потом она тщательно вычесала остатки резанных волос и, приподняв голову парня, осторожно вытащила из-под нее куртку с горками темно-русых волос, и унесла ее вытряхнуть на улицу.
Вернувшись в избушку, она сообщила на пальцах, что заберет с собой все его шкурки и спросила, не остались ли у него деньги.
– В коробке на полке. Там, внизу под пыжами.
Матушка, ничего не объясняя, забрала все деньги и вернула коробку на старое место. Последнее, что она "сказала" было:
– Я уйду очень рано, будить тебя не буду. Собаку твою возьму с собой, так что болтать придется с сойками и кедровками. Начнешь замерзать, натягивай на себя обе шкуры. Жди меня на горячем ключе, я обязательно приду. Старуха еще ни разу никого не обманула. А теперь спать!
Глаза у Тимофея закрылись, и он сразу будто провалился в глубокий сон.


Глава 22


Вычерпав до дна вкуснейший вермишелевый супчик с тушенкой, котелок помыли и поставили снова на огонь – вскипятить воду на чай. Митя воспользовался случаем, чтобы устроить Юле допрос:
– Ну что, рассказывай, мадам Ю, как я тебя бросил, и откуда у тебя взялось ружье? Ну, то, что ты услышала выстрелы, подумала, что я веду неравный бой, и кинулась меня спасать, можешь опустить.
– А откуда ты знаешь? Ладно, дальше все по порядку. Выскочила я на крутой склон и увидела тебя, как ты за деревьями прячешься. Услышала, как внизу охотники гогочут. Развернулась и тихо-тихо назад к роднику, чтобы ты не заметил. Иду, иду, а родника с рюкзаком все нет. Поняла, что мимо проскочила. Развернулась, и бегом назад, чтобы успеть раньше тебя. Опять выскакиваю на речку, разворачиваюсь, и опять бегом в гору… И тут такая паника началась! Заблудилась!!! Куда я потом бежала, брела, чуть не ползла от усталости, я совершенно не помню. Потом стемнело. Переночевала под ёлкой, сидя на рюкзаке. Страшно! Кругом кто-то ходит, вздыхает, сухие ветки трещат… Я чуть на ёлку в темноте не залезла, но ветки оказались очень частые – не пролезла. Только под утро отключилась на часок.
Юля замолчала, поежилась, вспоминая свои страхи. Потом попросила сигарету, сообщив мимоходом, что у нее в рюкзаке два блока "LM".
– Это хорошая новость,– обрадовался Дима,– у меня полторы пачки осталось. Ну а дальше?
– Дальше… Бродила где-то… В какой-то бурелом забурилась. Хорошо, на минуту солнышко появилось и я поняла, что иду не к речке, а наоборот, – от нее. Потом ходила, наверное, по кругу, потому что реки все не было и не было. И так до ночи. Ну уж в этот раз я никаких шорохов и вздохов не слышала, потому что вывалила все из рюкзака, свернулась на нем калачиком, накрылась курткой и спала – без задних ног. И следующий бы день ходила по кругу, но услышала далеко-далеко выстрел и пошла прямо на него. И вышла, наконец, к реке. Слышу, недалеко мужики разговаривают. Матом. Значит, думаю, Димы среди них нет. А может, они его поймали? Или ранили, и сейчас караулят? Ну, я и решилась!
Приготовилась, а слезы из себя никак выдавить не могу. Ну, тогда я представила, как ты лежишь, пробитый пулями, истекая кровью… Тут из меня – ручьями… Легла на бок, начала стонать, звать на помощь. Они тут же и подскочили. Ружья – наперевес. Оба не такие, как наши жлобы, а плюгавенькие, лысоватенькие и морды – крысиные. Помогите, говорю, я ногу сломала. Они переглянулись, кивнули друг другу. Один достал спутниковый и пошел на косу – доложить, что рыжая у них в руках. А этот стоит, ружье на меня направил и спрашивает: где, мол, твой хахаль? Я говорю: бросил меня два дня назад. А сама думаю: значит, не обломилось вам моего Димочку взять! Ну и приступаю к активным действиям.
Прошу его слезно, мол, дяинька, посмотрите, может это вывих, а не перелом? И спускаю брюки, как тогда перед тобой, когда ты на меня надулся. Он поколебался, оглянулся на своего напарника, который невдалеке говорил по телефону, и решил, что никакой опасности я из себя не представляю, зато можно за красивую задницу подержаться. Прислонил ружье к дереву, подошел ко мне… Ну, тут я ему пяткой – по яй…, ну, короче, между ног. Он как-то по-заячьи заверещал и начал кататься по земле. Я – к ружью. Переломила, вижу: оба патрона на месте. А второй уже бежит и целит в меня. Я ему как шарахнула впритирку над головой, он и упал сразу на коленки. Ружье бросил и руки поднял. Забрала я его ружье на плечо и спрашиваю: кому звонил? Он говорит, что Доку. Где он, спрашиваю. Говорит, что на верхнем кордоне. Что сказал? Сказал, что прилетит сам через два часа, велел караулить. К этому времени первый слегка оклемался, я его подозвала, забрала у него две пачки патронов. Заставила обоих раздеться до трусов, а одежду, сапоги и рюкзаки бросить в воду. Телефон сама включила и забросила на середину течения. Второе ружье – горизонталку – тоже бросила в воду,  после того как погнула стволы о камень. Велела им идти вниз по течению, а сама – в лес.
– Сурово ты с ними!– уважительно констатировал Митя.– Я горжусь тобой!
– Дикий запад!– покачала головой Джулия.– А если они в суд подадут? Тебя, ковбойша, лет на пять укатать-закатать могут – насилие, угроза жизни, имущественные претензии…
– Про какой ты суд говоришь? Не смеши меня, сестренка. За нами больше сотни вооруженных мужчин охотятся с вертолетами, с собаками… Им приказано: если будем сопротивляться, живыми нас не брать. Они Генку, совсем еще мальчика, убили и на нас повесили… Да любого мужика, который целится в женщину, надо просто на месте убивать!
– Подожди, Ю, – перебил девушку Митя,– а откуда ты знаешь, как переломить ружье, как снять с предохранителя?
– Да я в универе какое-то время ходила в секцию стендовой стрельбы. Ну, это по черным таким тарелочкам стреляют,– Юля показала пальцами размеры тарелочки.– Второй разряд у меня был.
– Теперь понятно, почему они вчера такую мощную облаву в этом районе устроили,– поразмышлял вслух Митя.
Все замолчали и принялись пить заварившийся наконец-то чай, передавая кружку по кругу. После долгой паузы Митя спросил у Джулии:
– Джу, а куда подевалась твоя ангина?
– Он меня выспрашивает! Да ты, Митя, чуть не загробил меня вчера своими марш-бросками! Я как безсознательная за тобой шла. У меня же температура – тридцать восемь, горло и нос позаложены, дышать нечем, сердце колотится… Вот упала бы и богу душу  передала, что бы ты тогда делал?
Не дождавшись ответа, девушка продолжила:
– А утром просыпаюсь под этой… под твоей мышкой, и чувствую такой бесподобный запах, что чуть в обморок не упала. Нет, куда мне упасть, если я лежу? Ну ладно. Сглотнула слюну – не больно. Выздоровела!
– Почему мне не сказала? Шипела там чего-то, притворялась.
– Боялась выдавать себя… Я ведь чужое счастье воровала…
Допив чай, Митя сел на рюкзак, достал карту и пригласил девушек присесть рядом. И сразу же две склоненные рыжие головки устроились у него на плечах. Митя незаметно понюхал волосы слева, потом справа и, оставшись довольным запахами, ткнул пальцем в карту:
– Мы вот здесь, где треугольничек. А этот квадратик, Джу, – твой лагерь. Ты можешь показать, где выкидуха твоих биологов? Хотя бы приблизительно?
– Почему приблизительно?– обиделась девушка.– Вот тут, где объединяются два ручья.
– Сливаются,– поправил Митя.– Это же совсем рядом, часа два ходьбы. Только вот эту большую проплешину днем нам никак не перейти – можно под вертолет угодить, или на засаду нарваться. Впрочем, может быть, и днем удастся проскочить.
– Ползком, что ли, поползем?– съехидничала Юля.– Я готова.
– Нет, давайте попритворяемся оленями,– поддержала тон сестры Джулия.
– Нет, не пойдет. Мы же не успели нашему Митеньке рога наставить. Но он дождется!
– Разговорчики!– грозно прорычал Митя, засовывая карту в сумку.– Подъем!
Никто из девушек даже не пошевелился, только еще крепче вцепились пальцами в рукава Митиной штормовки. Юля виноватым голосом попросила:
– Давай еще немного подождем здесь. Так хорошо сидим! Я тебя три дня не видела… Столько электричества накопилось!
Митя хотел что-то ответить, возмутиться, но вовремя передумал. Сидели и вправду очень хорошо. Он еще раз понюхал рыжие волосы и закрыл глаза от удовольствия.
Минут через десять Юля вдруг спросила:
– Дим, а если бы этот лысый успел раньше меня выстрелить? Я бы так и не узнала, как это – стать женщиной…
– И я бы не узнала,– опять поддержала ее Джулия,– если бы от ангины копыта забросила!
– Отбросила,– автоматически поправил Митя. А потом добавил с нежностью в голосе:
– Милые вы мои, любимые мои Рыжики! Давайте я вас выведу сначала из этой беды, а потом – все, что хотите! А теперь вставайте, собирайте рюкзаки. Нам надо к самой опушке тихонечко подобраться и посмотреть. Почему-то мне кажется, что сегодня вертолет придет забирать эту ораву. Не помню я, чтобы у них большие рюкзаки были – с палатками. Хуже, если им на смену других привезут.
Девушки молча подчинились и через несколько минут они уже шли гуськом на восток, обходя болотца, поваленные деревья и стараясь не шуметь.
На самой опушке оказалась замечательно густая ёлка, нижние ветки которой спускались до самой земли. Только успели устроиться на рюкзаках, как послышались далекие голоса. Митя нашел просвет между ветками и сразу же увидел охотников с ружьями за плечами, которые небольшими группами поднимались к перевалу.
"Четырнадцать,– подсчитал про себя Митя,– значит, все улетают. Это хорошо!"
Минут через двадцать притарахтел вертолет. Все погрузились и улетели. На перевал вновь опустилась тишина.
– Ну, теперь, кто оленем, кто ползком,– заулыбался Митя, довольный тем, что угадал насчет вертолета,– быстро пересекаем эти альпийские луга и опять – в тайгу.
– Я тобой горжусь, Митя,– улыбнулась Юля.
– И я,– согласилась Джулия.– У тебя Ай-Кью в два разика больше, чем у них!


Глава 23


Проснулся Тимофей только ближе к вечеру. В избушке было уже достаточно прохладно, и он, как и велела Матушка, подтянул до плеч старые шкуры, которыми были укрыты ноги. Без аппетита пожевал кусочек мяса, лежавшего горкой в головах. Делать было нечего, и он стал вспоминать, восстанавливать посекундно вчерашний день, а вернее, сцену с Матушкиным купанием. Закрыл глаза. Напряг свою память, которой всегда, и не без оснований, гордился. И память не подвела. Совершенно отчетливо он увидел девушку, наклоняющуюся к ведру с кружкой, потом льющей воду на голову, потом намыливающую волосы вкусно пахнущим розовым мылом… Каждый сюжет можно было просматривать сколько угодно раз, при этом можно увидеть какие-то другие детали. Опять и опять девушка наклоняется к ведру – потрясающая картина, куда там Рембрандту с его толстыми тетками! А если немного увеличить изображение? Получилось! Стал виден на уровне талии след от резинки. Что они там носят? Какие-нибудь панталоны? Рейтузы?
Теперь прокрутим вперед – к намыливанию волос. Какой необычный у них цвет! Пшеничный, наверное. Нет, надо смотреть в сухом виде. Дальше? Нет, вернуться чуть назад: локти подняты вверх, подмышками виден каждый льняной волосок. Грудь выставлена вперед, какая грудь! Увеличить соски. Они небольшие, очень острые, и какого-то желто-коричневого цвета. Подожди, а это что за пшеничные пятнышки по всей груди и выше – на шее, на подбородке, на переносице, на лбу? Господи, да это же веснушки! Какая прелесть!
Низ живота все время закрыт столом. Нет, вот он, единственный момент – набрала новую кружку воды, быстро повернулась, и уже опять – за столом. Лишь на долю секунды промелькнул кустик светлых вьющихся волос.
Все просмотрено и пересмотрено десятки раз: каждое движение, каждый изгиб, каждый поворот, каждая струйка воды между лопатками… Но такое чувство, будто что-то упустил, что-то самое важное. Ну-ка, еще раз вернемся к намыливанию волос. Медленно прокрутим… Да вот же оно! Вот плохо видное в тени лицо девушки. Она выглядывает из-под руки, лукаво "стреляет" глазами в мою сторону, а на губах такая хитрая-прехитрая улыбка. Вот здесь, наверное, и спрятана разгадка!
Она точно знала, что я буду видеть ее сквозь веки, потому и прятала свой кустик за столом. Могла же сказать, чтобы отвернулся – вот и все проблемы! А что она сказала после бани? Ничего не было! Просто мерещатся парню голые девки! А откуда она узнала про голых девок? Я ведь ничего ей не рассказывал! Она случаем не ведьма? Как она мне глаза-то заклеила без клея? И усыпляла в одну секунду! Сны запретила, и их нет! А последние слова про то, что старуха никогда не обманывает – это же просто форменное издевательство! И поделом тебе! Это ж надо же, девчонку принять за пожилую женщину! Все разгадывал, что она пальцами говорила, а не обратил внимания на сами эти пальчики и ладошки – не бывает таких гладких и без морщин ладоней у пожилых людей!
А ведь она точно хотела, чтобы я увидел ее голую, но увидел не всю – стеснительная ведьма. А цель какая? А вот такая – чтобы я втюрился в нее. А зачем тогда черный дурацкий балахон с паранджой? Показала бы только свои чудо-веснушки, и я бы всю жизнь как болонка за ней бегал!
Ну да, размечтался. Нужен я ей беглый, да покалеченный такой! Интересно, а парализованных сажают? По политической, наверное, всех без разбора гребут. Да и не это главное. Она же меня слабым назвала, хоть и извинялась потом из вежливости. А зачем ей слабый? Что, она не найдет себе сильного мужика, настоящего таежника? И вообще, все наверное, гораздо проще: она ведь таежный лекарь, ей надо меня поставить на ноги. А что может быть лучшим лекарством? Жажда жизни, как у Джека Лондона? Нет, она знает, что для молодого парня, полгода не видевшего людей, есть стимул посильнее – влюбленность, обожествление своего идеала, эротические переживания, надежда на райское блаженство в ближайшем будущем, но для этого обязательно надо выздороветь. И, судя по тому, что делается внизу живота, часть своей задумки ведьма по имени Ю уже выполнила – одним импотентом в этом мире стало меньше.
Тимофей открыл глаза и увидел, что за окном вовсю светит солнце. Казалось, что и двух часов не прошло, но уже – новый день. А значит, лежать "бревном" осталось всего-то двое суток.


Глава 24


Желтую палатку биологов увидели издалека, хотя она была поставлена не у воды, а спрятана в тайге. Людей рядом заметно не было. Митя остановил свой отряд, велел сбросить рюкзаки и провел инструктаж с Джулией:
– Значит так, Джу, если в палатке есть кто-нибудь… Да вон, кто-то ходит у ручья! Короче, попросишь телефон, скажешь, что кого-то надо поздравить с днем рождения. И с телефоном – сюда.
Джулия, перед тем, как пойти к палатке, сперва достала из кармана своего рюкзака зеркальце, расческу и начала прихорашиваться. Юля ей помогала.
Уже через четверть часа Митя набирал на телефоне номер своего друга Вальки. О чудо! Валька был дома! Он только вчера вернулся с участка. В нескольких словах Митя обрисовал ситуацию, а в конце разговора сообщил:
– Валь, нас могут прослушивать. Добудь вертолет и через три дня прилетай на трубку, куда мы хотели высадиться в позапрошлом году. И вот что, привяжи к шасси свою шапочку, чтобы я знал, что это точно ты. Только будь, пожалуйста, очень осторожен! И себя и нас всех погубишь! Не светись в поселке, ляг на дно на эти три дня. Бывай.
Вернув девушке телефон, Митя спросил:
– Может, останешься, Джу? Мы тебя найдем, как только выберемся. Вот, я тебе адрес записал…
В этот же момент лицо девушки как-то поплыло, расквасилось, глаза покраснели, из них по щекам покатились крупные прозрачные шарики.
– Я… Я думала… А ты…– попыталась она что-то сказать между всхлипами.
"Кретин!"– вылез на секунду Нытик.
Митя тут же сделал шаг вперед, прижал голову девушки к груди и начал нежно гладить ее вздрагивающую спину.
– Ну чего ты, чего, успокойся, я ведь только спросил…
– Как ты мог!– все не успокаивалась девушка.
– Я правильно говорила, что все мужики – сволочи!– подошла к ним Юля, больно сунула кулачек Мите под ребра, а потом обняла их обоих и… тоже расплакалась.
Дождавшись, когда всхлипы поутихли, Митя взмолился:
– Девки, вы меня уже до трусов промочили!
– А так тебе и надо, дурак!– огрызнулась Юля.
– Точно дурак,– подтвердила Джулия.– Дурачина-простофиля!
– Ну все, все, проехали! Я кретин, я дурак и простофиля… Но нам идти надо.
И тут же, отстранившись от девушек, он сменил просительный тон на приказный:
– Джу! Быстро отнеси телефон. Скажи, что идешь за десять километров на Вишеру в гости на неделю, что там геологи высадились и с ними два американских студента. Потом спустишься по ручью до поворота, а там развернешься и – к нам сюда.
– А вы не уйдете?– недоверчиво посмотрела на него Джулия.
– Я ему уйду!– заверила Юля, и в подтверждение больно врезала Мите кулаком по спине.
– У меня глаза красные,– посмотревшись в зеркальце, растерянно сообщила Джулия.
– Придумаешь что-нибудь. Скажешь, за подружку расстроилась, от которой жених сбежал. Давай, давай, топай! Нам спешить надо!

К наступлению темноты они уже успели перебраться через Тунью и на пару километров подняться по склону водораздела. На переправе Мите пришлось попотеть, перетаскивая сначала девушек, потом рюкзаки.
Один раз он чуть не свалился в воду вместе с ехавшей на его закорках Джулией. На середине реки девушка вдруг ни с того, ни с сего начала колотить его кулаком по спине, по плечу, и достаточно больно. С большим трудом сохранив равновесие, Митя спросил испуганно:
– Что случилось? Потерпи до берега – немного осталось.
– Ну почему, почему ты так сказал?!– возмущенно спросила девушка.
– Джу,– откликнулся Митя,– как ты думаешь, можно полюбить злопамятную женщину?
Джулия затаилась за спиной, потом начала быстро-быстро гладить побитые спину и плечо.
Когда они добрались до берега, Юля спросила:
– О чем это вы там на середине реки шептались?
– О любви,– улыбнулся Митя.
– Ну-ну. Горькая у вас какая-то любовь получается – у сестренки нос красный.

Как и во все последние дни, палатку Митя ставить не стал. Дождем в воздухе как-то не пахло. После ужина, помня о вчерашнем конфузе, он тщательно вымылся до пояса в ручейке, на котором они остановились, достал из рюкзака стираную рубашку. Девушки тоже, подсвечивая себе фонариком, сходили с полотенцами вниз по течению, долго там плескались и вернулись, когда Митя уже лежал на расстеленных спальниках, прикрывшись палаткой.
Юля легла у его правой руки, Джулия – у левой. Долго лежали так молча, не прикасаясь к друг другу, пока Митя не разбросил руки и не притянул девушек к себе.
– А я думала, что это бревно никогда не распустится,– как-то непонятно высказалась Джулия, вызвав вспышку смеха.
– Я чего-то не то заморозила?– испугалась Джулия.
– Все правильно ты сморозила,– смеясь, успокоила ее сестра.– Я уже хотела этому бревну в ухо залепить электричеством…
Девушки уютно устроились, приобняв Митю с обеих сторон. Юля привычно положила голову на грудь, а Джулия уткнулась носом в подмышку.
– Ну вот,– первой пожаловалась Джулия,– раньше под мышкой вкусно пахло, а теперь – дешевой мыльной фабрикой.
– Эй, бревно распустившееся,– поддержала ее Юля,– ты, когда рубаху стираешь хозяйственным мылом, надо долго-долго-долго полоскать ее в проточной воде. Ну-ка, сестренка, давай стянем с него эту вонючку.
Буквально за несколько секунд Митя оказался голым по пояс, а женские головки вернулись в свое первоначальное положение.
Джулия демонстративно громко втянула воздух носом и сообщила:
– Теперь хоть чуть-чуть вкусно пахнет,– и после небольшой паузы вдруг призналась:
– Не знаю почему, но мне разоблаченные мужчины всегда больше нравились.
– Аналогичный случай,– поддержала ее сестра,– мне тоже голые мужики больше нравятся. Даже когда ребра вот так торчат.
Пока сестры развивали эту скользкую тему, а потом обсуждали преимущество нежных шелковистых волосиков на его груди перед лохматыми джунглями у южных мужчин, Митя молча гладил их по волосам, зарывался в них лицом, вдыхая ни с чем не сравнимые терпкие и одновременно сладкие запахи.
– Я себя падишахом чувствую,– неожиданно признался он.– С гаремом. Пустяк, а приятно.
– Слушай, падишах,– вдруг серьезно заявила Юля,– если ты своему гарему завтра не обеспечишь баню, я тебя в собственных потных объятьях насмерть удушу! И учти, мне наплевать на все вертолеты, облавы, загонщиков и собак!
– Правда, Митя,– объяснила в более мягкой форме Джулия,– ты попривыкаешь к таким нашим запахам, и что нам потом делать?
– Ладно,– пообещал Митя,– Будет вам баня, если темп выдержите, но только послезавтра днем. Пойдем по азимуту прямо до места, никаких болот я обходить не буду, так что приготовьтесь, что будете мокрыми по… по это самое место.
– Это мы потерпим,– заверила Юля,– главное, чтобы была баня. Пусть даже послезавтра.
– Тогда приказываю своему гарему спать, а завтра встать пораньше и еще затемно выступить по банному азимуту.


Глава 25


Вечером Тимофей срезал ножом с бревна на стене избушки последнюю зарубку, значит, сегодня заканчивается двадцатый день после операции и можно сжечь в печке эту ненавистную доску.
– Тима, а вдруг понадобится еще?– спросил он себя вслух,– вдруг еще один косолапый вылезет из берлоги?
– А ты не боись, Тимоха, на этот раз ему ничего не обломится!
– Нет, ты скажи, Тима, вот скатишься неудачно с горы, ударишься спиной, и надо будет все снова… Потянешь?
– Потяну, Тимоха, потяну!
– Даже если Черная Монашка не появится?
– Это ты брось! Как это, не появится?!
– Ну, бывает же… Случится что-нибудь. Или не сможет по своим важным делам. А может, любовь у нее, Тима, и надо за любимым – в Сибирь.
– Да брось ты, Тимоха, нет у нее никакого любимого. И никогда не было. Я буду ее любимым! На всю жизнь!
– А я?
Тимофей рассмеялся во весь голос и быстро сунул доску с ремнями далеко под нары.
– Вот, блин, собрались два шизофреника! Вернее, один. Ну, ничего, конопатенькая вылечит. А если не появится, свяжу плот и поплыву искать ее. Вот так. И только так!

К завтрашнему выходу в дальний поход было все готово: собраны вещи, заряжены патроны, почищено ружье, наточен нож, в непромокаемую коробочку из-под чая уложены спички, наварено, насушено мясо, завязан мешочек с остатками сухарей, написана и спрятана в условленное место записка для дяди.
Надо было вздремнуть перед дорогой, но Тимофея уже била мелкая дрожь нетерпения. Он несколько раз выползал на улицу, проверить прочность наста, и как только убедился, что он держит, залез в сшитый Черной Молнашкой "комбинезон", надел патронташ, и, потушив лампу, выполз из избушки и прикрыл дверь.
Не медля ни минуты, он накинул на плечи приготовленный рюкзак, перекинул через голову ружейный ремень, просунул ладони в веревочные петли на "лыжных палках", сразу оттолкнулся и заскользил по хорошо набитой за несколько дней "лыжне" – обледенелому сейчас желобу.
Двигаться без доски было легко и весело. Всего за час, до восхода луны, он проскочил то расстояние, на которое раньше уходило ровно полдня. Желоб кончился, но скорость почти не уменьшилась. Наст держал прекрасно, луна хорошо высвечивала коридор старой просеки, а сил нерастраченных и натренированных было навалом. На крутых подъемах он слегка помогал рукам бывшими "бревнами", к которым полностью вернулась уже чувствительность. Это совершенно невозможно было делать с доской на спине.
На карту Тимофей не взглянул ни разу. Он помнил ее до самых мельчайших подробностей, до каждой буковки и помарки. Спал днем под горячим солнышком, как только появлялся наст, даже совсем слабенький, пускался в путь. На четвертый день он по открытому месту перевалил водораздел и спустился в приток Печоры речку Тунью. По карте получалось, что пройдено уже более двух третей пути, но он понимал, что карта немасштабна, поэтому Черная Монашка и не указала километры.
Этой ночью он перевалил в речку Ёрву, удачно обошел полыньи, а к утру уже был на водоразделе к Выдре. Получалось, что карта-то в масштабе, и осталось всего-то ничего. Наверное, он просто хорошо ехал и Черная Монашка не ожидала от него такой прыти. Действительно, немного покрутившись между завалами, наделанными бобрами, он увидел среди редколесья гигантские кедры и елки, которые были обозначены на карте: "Лес!!!"
Через полчаса он уже подъезжал к маленькой избушке, под крышу заваленной снегом


Глава 26


Митя так и не понял, спали вообще сегодня девушки? Подняли его задолго до рассвета, обозвав патологическим засоней, накормили завтраком и напоили кофе. В рекордные сроки были собраны рюкзаки и, когда небо только чуть посерело, они уже двинулись в путь.
Перевалив через водораздел, они быстро форсировали Ёрву (девушки отказались от Митиных услуг и перешли речку вброд "по это самое место") и долго пробирались по заболоченной долине ее правого притока. Пообедали всухомятку, запивая тушенку и сухие галеты чуть припахивающей болотом водой, и двинулись дальше.  Вышли на едва заметный водораздел и, чуть подвернув на северо-восток, попали в бассейн речки Выдры. Кроме болот, серьезным препятствием здесь были непроходимые завалы из подгрызенных и поваленных в полном беспорядке деревьев. Бестолковые бобры потрудились на каждом самом маленьком ручеёчке, поэтому пришлось сделать довольно большой крюк. И все-таки еще до сумерек они уже были на месте. Это было расположенное среди болот кольцевое озеро шириной около десятка метров и метров восемьдесят-сто в диаметре. В центре озера – кедровый остров, метра на три возвышающийся над всей заболоченной равниной.
Озеро оказалось довольно глубоким и Митя с трудом нашел брод. Перебравшись по хрустально-прозрачной воде на остров и сбросив рюкзаки, все буквально попадали от усталости. Такой уж был задан сегодня сумасшедший темп.
– Я горжусь вами, Рыжики,– похвалил Митя,– вы у меня настоящие героини! Только расслабляться рано. Я ставлю палатку, Юля собирает лапник, а ты, Джу, варишь ужин.  Ну-ка, подъем! Если сил нет, встали на коленки и поползли выполнять приказ.
Место для палатки нашлось сразу. Между торчащими из земли, похожими на гигантских змей, корнями огромных кедров было абсолютно ровное, сухое место. Только прошлогодние шишки, да сухие ветки вымести, и можно стелить спальники. И никакой вертолет не страшен – вверху все перекрыто кронами деревьев.
Быстро перетащили рюкзаки на новую стоянку. Джулия занялась ужином, а Митя с Юлей почистили площадку, натаскали целую гору елового лапника и аккуратно разложили его. Над лапником растянули палатку, закрепив растяжки за кедровые ветки и корни. Только успели разложить в палатке "пенки" и спальники, Джулия позвала на ужин.
Девушки так вымотались сегодня, что не стали даже ждать чая, ушли в палатку и быстро там затихли. Митя же, наоборот, скорее отказался бы от супа, чем от волшебного напитка. Отведя душу двумя кружками крепкого чая, он на коленках влез в низкую палатку и устроился на оставленном ему месте между девушками.

Проснулся Митя поздно – часов в девять. Осторожно, чтобы не разбудить девушек, он выбрался из палатки, уселся на прогретый солнцем корень на берегу озера и закурил. Не прошло и минуты, как из палатки показалась Юля. Она подошла к берегу, остановилась у воды, сцепила пальцы рук, завела их за затылок и с удовольствием потянулась,  отведя локти и выставив вперед свою потрясающую грудь.
– Красотища-то какая!– восхищенно произнесла девушка, оглядывая остров.
– Да, просто чудо,– согласился Митя, имея в виду вовсе не красоты пейзажа.
Из палатки выбралась Джулия, подошла к сестре и точно так же, потянувшись, объявила восторженно:
– Как замечательно все! Я никогда за жизнь таких могучавых кедров не наблюдала!
– Мить, а почему это место Трубкой называется?– спросила Юля,– ну, ты по телефону другу сказал...
– Мы с Валькой в позапрошлом году хотели вдвоем сюда ехать (у него потом не получилось, так сказать, по семейным обстоятельствам), ну и когда дешифрировали аэрофотоснимки, обратили внимание на это кольцо. Алмазоносные кимберлитовые трубки часто такими колечками выглядят сверху. Но это-то точно не трубка, потому что у них наоборот в центре яма, а по краям должен быть вал, который называют туфовым кольцом.
– Хорошее название: "Трубка-не-трубка",– улыбнулась Юля.
– Нет,– не согласилась с ней Джулия,– мы назовем ее "Трубка с кедрами"!
– Как-то это звучит приземлено, возразила сестра,– лучше пусть будет "Трубка-Солнце". Вон видите, солнце впервые за четыре дня вылезло. Бог, он рад за нас!
– Подожди, сестренка, как это говорится: наспешишь – насмешишь? Надо очень хорошо думать с названием. Мы здесь с тобой сегодня женщинами станем… Митя, ты же против не будешь.
– Не буду. Становитесь,– великодушно разрешил Митя.
– А тебе все шуточки!– вдруг всерьез разозлилась Юля.– Мы ему каждый день в любви объясняемся, доказываем, что жить без него не можем и не сможем, а он только раз, да и то, наверное, случайно, назвал нас любимыми рыжиками. Мы, Митя, – не грибочки под твоими ногами, мы – живые люди.
Митя тут же встал, раскинул руки ладонями вверх, поднял лицо к вершинам кедров и заорал в полный голос:
– Ры-жи-ки! Я лю-блю вас! Вы-хо-ди-те за ме-ня за-муж!
На девушек, привыкших к разговорам только шепотом, это произвело большое впечатление. Смысл прозвучавших слов дошел позднее, когда Митя уже стоял перед ними на коленях, протянув вперед руки.
Джулия протянула навстречу свои руки, сделала шаг, но успела произнести только:
– Я со…
Она была остановлена властной рукой Юли, и прервана властным голосом:
– Мы подумаем.
– Да чего тут…– попыталась возразить Джулия, но опять была грубо оборвана сестрой:
– Мы подумаем. Дело серьезное – на всю жизнь.
– Думайте,– ответил несколько обескураженный Митя, который, честно говоря, ожидал кучи-малы, поцелуев, объятий, радостных слез… Поднявшись с колен, обиженный Митя направился изучать остров и выбирать место под баню.
В северной части острова берега оказались неудобными – крутыми. И озеро здесь было слишком глубоким. Заметил небольшой оглаженный скальный выход каких-то черных пород, но молотка с собой не было, поэтому изучение скалы он отложил на будущее.
Проходя мимо вытекающего из озера ручейка, он заметил, что вода здесь совсем другая – черная какая-то, непрозрачная. Митя сунул в воду ладонь и тут же быстро ее выдернул, неожиданно обнаружив, что вода теплая. Не горячая, а именно такая, про которую говорят: теплая-теплая.
Полоса черной, а вернее все же серой воды прослеживалась только метров на пять в обе стороны от истока. На границе с прозрачной водой всплывали, перемешиваясь самым невообразимым образом, серые ленты, шары, кляксы, спирали… За этой бурной неорганической жизнью можно было наблюдать часами.
Для себя Митя решил, что это сероводородный источник (ощущался такой специфический запашок). Измерив палкой глубину озера в теплой зоне и убедившись, что она нигде не превышает полутора метров, Митя направился к палатке.
Проходя мимо девушек, которые, сблизив рыжие головки, что-то горячо обсуждали шепотом и время от времени прыскали от смеха, он услышал Юлино:
– Эй, жених, как там с обещанной баней?
– В хороших домах мужику сперва завтракать подают, а потом уже о чем-то спрашивают,– огрызнулся он.
Повторять не пришлось. Сестры сразу же подхватились, побежали к палатке и засуетились возле примуса.
Допив кофе, Митя ответил на вопрос, заданный полчаса назад:
– А что баня? Баня давно уже готова.
Пригласив жестом следовать за ним, Митя привел девушек к истоку. Первой пополоскала ладони в воде Джулия. Она тут же издала радостный вопль, подскочила к Мите, громко чмокнула его в заросшую щетиной щеку и объявила:
– Митька, ты гений, нет, ты целый гениалиссимус!
– Спасибо, Митяй!– чмокнула в другую щеку Юля.– Ты нам такой подарок сделал!
Митя, конечно, заметил, как по-новому его назвали девушки, но вида не подал.

Пока сестры плескались с визгами и воплями, а потом хлопали бельем по воде, Митя, развесив на ветках для просушки спальники, пенки и куртки, загорал в плавках на песочке на берегу, "завязывая жирок".
Девушки явились в одинаковых синих купальниках и с одинаковыми полотенечными тюрбанами на головах.
– С легким паром, невестушки!– встретил их Митя.
– Спасибо, женишок,– почти в один голос ответили девушки.
– Ладно, я пойду тоже искупнусь.
– Твои плавки и рубашка висят на солнышке,– сообщила вдогон Юля,– они уже почти высохли.


Глава 27


Расчистив от снега дверь и окно, Тимофей вполз в избушку, растопил печку, и, не дожидаясь пока она согреет стылый, чуть затхлый воздух, сразу поехал искать волшебный ключ. Он оказался рядом – в сотне метров и выдавал себя густым паром. Вода в источнике была черной и казалась густой, маслянистой. В нос шибануло неприятным запахом сероводорода. Убедившись, что вода не сильно горячая, не густая и не маслянистая, он вернулся в избушку.
Дождавшись, пока тепло спустится до уровня нар, он достал из рюкзака и постелил на старые шкуры свой собачий спальник, легко забрался на него, разделся донага, потом, спустившись опять на пол, залез в таком виде в свой "комбинезон" и поехал купаться.
Перед темнотой Тимофей еще раз полечился в источнике и теперь сытый, и напившийся чая блаженно отдыхал на нарах и думал о своей спасительнице. Он думал о ней всегда – с момента пробуждения до того, пока не проваливался в сон. Но сегодня, похоже, был день шизофреников и в голову лезла всякая несусветная чепуха.
– Тима, а может, это все-таки пожилая знахарка была?
– Ну, ты, Тимоха, совсем уже из ума выжил!
– Я-то выжил, а ты выживешь, если так и окажется?
– Да с чего ты вдруг?
– А с того! Если глаза были закрыты, значит, она могла внушить что угодно, например, что моются Буратино с Мальвиной.
– Вместе с Карабасом Барабасом?
– Да хотя бы и с ним.
– Тимоха, ты и вправду думаешь, что целительница может быть такой жестокой?
– Конечно, может. Не причинила бы жуткую боль – ноги бы остались бревнами. Здесь то же самое.
– Ладно, заткнись, Тимоха, а то после твоей болтовни – жить не хочется. Внушить она могла, но придумать в таких подробностях девушку просто невозможно. Значит, есть в жизни где-то такое чудо конопатое! И я ее найду!

Вечером следующего дня, после третьего посещения источника, Тимофей заметил, что погода резко меняется. С наступлением темноты вместо привычного ночного мороза пришла оттепель. То и дело слышался глухой шорох сползающих с еловых веток снежных пластов. День шизофреника постепенно перешел в месячник.
– Ну что, Тима, ошиблась Черная Монашка насчет погоды на целый день!
– Хотел бы я видеть того человека, который знает погоду за месяц вперед и ошибается только на один день! Да и рано еще судить, вдруг к утру подморозит. Ты мне лучше скажи, Тимоха, когда она должна здесь появиться?
– Ну, она же сказала: жди меня…
– …И я вернусь, только очень жди…
– Нет, просто жди, я приду и поставлю тебя на ноги.
– И еще: старуха никогда никого не обманывала. Ну и что ты думаешь, Тимоха, когда эта конопатая "старушка" собиралась сюда придти? Через день? Через месяц? Через год?
– Откуда я знаю.
– Ну, а если порассуждать? Она говорила, что на восьмой день пойдет большая вода, попадают снежные мосты, значит, она должна сама явиться либо не позднее завтрашнего дня, либо дней через двадцать-двадцать пять, когда паводок утихомирится. Да и то, надо идти на лодке – толкаться шестом при сильном течении…
– А что ты думаешь, она с шестом не умеет управляться?
– Да все она умеет, Тимоха, но если так лечиться, через месяц у меня будут яйца всмятку. Водичка-то здесь явно не безобидная, не зря же она особо предупредила, что не больше часа за один раз! Заметь, она не сказала, что, мол, неделю лечишься, а вторую пропускаешь.
– Ну и что получается, Тима?
– А то и получается, что если ведьмочка не хочет мне зла (а она уж точно не хочет!), то должна явиться завтра после обеда.
– Вот так вот конкретно, завтра после обеда?
– Вот так вот конкретно. Великое дело логика! Теперь вопрос: как ее будем встречать?
– Ну а как ее можно встретить? Либо ползком на улице, либо лежа на нарах. Неизвестно, что хуже.
– А я предлагаю устроить испытание. Она вот все шутит, колдует, ну и мы пошутим! Надо ее издали увидеть, быстро рвануть к источнику и притвориться мертвым. Вот и посмотрим реакцию. Вот и увидим, какая "старушка" прячется под черным балдахином!
– Ну, так она тебе и поверит! Чтобы знахарка живого человека от трупа не отличила?! Да за двадцать метров она все твои уловки разгадает!
– Вот и надо сделать так, чтобы не разгадала. Есть у меня одна задумка. Там, на источнике выходит пластик серой глины. Надо ей намазаться по плечи, только очень аккуратно, чтобы похоже было на труп. А чтобы совсем похоже, морда должна быть в воде. По крайней мере, нос и рот. Для дыхания надо приспособить медвежью дудку, ее там навалом.
– А не слишком это сурово, Тима? Даже жестоко?
– Не слишком. Мне с этой женщиной жить полвека. Если она умеет такие шаманские штуки выделывать, как еще проверишь ее искренность? Она же что захочет, может внушить!


Глава 28


Когда Митя вернулся от источника, поблагодарил за "с легким паром" и начал развешивать постиранные брюки, рубашку и плавки, он тут же получил от Юли строгий выговор:
– А вот это чтобы в последний раз, Митяй! Можно подумать, тут некому постирать тебе?!
Все трое разлеглись на песке на берегу озера погреться на теплом, вовсе не августовском солнышке. Митя уже почти задремал, когда к нему обратилась Юля:
– Митя, вот ты нам предложение сделал, но нам как-то не хочется приобретать товар втемную. Ты не станешь возражать, если мы небольшие смотрины устроим?
– Не стану возражать. А что я должен делать?
– Можешь выйти сюда вот, чтобы солнышко тебя всего осветило. Знаешь, как в сказке: встань передо мной, как конь перед травой.
– Никаких проблем,– ответил Митя, поднялся и вышел туда, где было указано.– Стою!
– Проблемы у коня немножко будут, – улыбнулась Джу,– по тем причинам, что  теперь мы желаем, чтобы ты разоблачился.
– Не понял. И с чего это я перед вами сам себя разоблачать буду?
– Нет, это не в смысле самобичевания… А как это?– повернулась она к Юле.
– А ну, снимай с себя все!– конкретно и определенно приказала Юля.
Митя снял рубашку и бросил ее в траву, оставшись в одних плавках.
– Давай, давай,– поторопила Джу,– чтобы ни одна вещь не осталась на тебе.
– Снимай плавки!– гораздо короче сформулировала Юля.
Митя пожал плечами и, демонстрируя кислой физиономией несогласие с такими заявками, стянул с себя плавки, отбросил их к рубашке и выпрямился, прикрыв ладонями свое мужское достоинство.
– Не-е-ет, руки по швам!– скомандовала Юля. Митя с неохотой подчинился.
Девушки, улегшись на животы и подперев кулаками подбородки, стали демонстративно рассматривать Митино тело, но Митя этого не видел, потому что, задрав голову, он рассматривал плывущие с запада редкие облачка. Видеть-то не видел, а уши – не заткнешь.
– Красивый парень-мальчик. Настоящий красавчик по экстерьеру,– констатировала Джу.
– Я что вам, собака что ли?!– огрызнулся Митя. У него затекла шея смотреть вверх и пришлось опустить голову. – Насмотрелись? Тогда я…
– Не спеши, Дима,– оборвала его Юля.– Нам ведь надо знать, а потянешь ты сделать счастливыми сразу двух таких замечательных девушек? Ты, жених, все-таки не бразильянец какой-нибудь, не кубинец.
– Но и вы – не жгучие испанки,– огрызнулся Митя.
– Жгучие-жгучие – не сомневайся, Митя,– вступила в разговор Джу. И тут же смутилась и покраснела. – Это я по теории предположений.
– Ладно, я хотела тебе, сестренка, показать эффект под названием "пять минут", но не будем уж совсем-то смущать мужика,– смилостивилась Юля,– посмотрим, что у него с тылу делается. А ну, жених, кру-гом!
Митя с облегчением быстро повернулся.
– А ничего!– оценила Юля.– Маленько задница суховата, но это можно поправить-подкормить. Ну что, берем, сестренка?
– Ладно, одевайся, Дима, – разрешила Джу и перевернулась на спину, – ты прости, что мы тебя так… Как это?.. Разыграли, раскрутили.
Быстро одев плавки и накинув рубашку, Митя переспросил:
– Разыграли? Ни фига себе! Так это все шуточки, насчет смотрин?
– Нет, почему,– смутилась Джу,– это только немножко шутка, не все – шутка…
– Не все? Ну тогда смотрины продолжаются! Мне ведь тоже надо знать все про своих невест. А вдруг кто-нибудь из них или обе сразу уродинами окажутся? Ну-ка, давайте "разоблачайтесь".
– Да ладно тебе, ты меня успел и порассмотреть, и полапать,– усмехнулась Юля.– А сестренка – копия. К тому же, мы перед тобой в купальниках – рассматривай на здоровье.
– Не-е-ет, подружка,– не согласился Митя,– тогда я был в стрессовой ситуации, в наручниках, к тому же, ожидал скорых пыток… Не до женских прелестей было, не до выяснения, насколько ноги у дамочки кривые.
– Да вот они, ноги, – засмеялась Юля, проведя ладошками от щиколоток до бедер.
– Нет, так не пойдет!– категорически заявил Митя.– вот под этими тряпками вы и прячете все свои главные дефекты, страшные язвы и коросты! А ну-ка, Джу, встань передо мной, как лист перед травой!
– Но там же конь был,– удивилась девушка.
– А ты больше верь своей сестренке! Она тебя научит! Давай, давай, "чтобы не одна вещь не осталась на тебе".
Джу, чуть поколебавшись, решилась, наконец, быстро сняла купальник и вытянулась на носочках, демонстративно выставив острые соски вперед, предложила:
– Вот. Найди все мои дефекты, если не понимаешь, или как там?.. не догоняешь, что самые страшные дефекты у человека внутри.
– Ты у нас больная, что ли? Венерическое?! – в шутку расширил глаза Митя.
– Дурачок ты, бурундучок!– снисходительно улыбнулась Джу.– Самый страшный дефект – это на душе.
– Ну, чужая душа, известное дело, – потемки. С этим к серебряной свадьбе только разберемся, да и то вряд ли. А мы посмотрим, как дело обстоит снаружи души – в телесной оболочке. А ты чего, невестушка, разлеглась? Ну-ка вставай рядом с Джу! И чтобы обе – руки по швам!
Митя два раза медленно обошел вокруг девушек, то приближаясь, то удаляясь от них, потом присел на корточки, снова встал, сделал еще один круг.
Откуда-то вылез Нытик: "Ё-моё! Живые богини! Парень, а ты удержишь такую красоту? Да еще в двух экземплярах? Ты не боишься, что…". "Да заткнись ты!– оборвал его Митя.– Ничего я не боюсь! Вернее, конечно, страшно боюсь, но уже никогда никому не отдам это двойное рыжее чудо…"
– Ладно, одевайтесь, невестушки. Не нашел я никаких изъянов. Все на самом высочайшем уровне. Беру!
Митя лег на свое место и закрыл глаза, в которых так и остались стоять две исключительно красивые обнаженные женские фигуры.
– Погоди, Митя, спать,– окликнула его Юля,– мы еще не всё выяснили.
– Что, ступни показать? Вот они. Никакого плоскостопия. И вообще я годен к строевой.
– Годен, годен,– успокоила его Юля,– и к строевой годен, и, судя по моим ощущениям, к нестроевой тоже очень даже годен. Я о другом: а потянешь ты двух жен содержать на одну зарплату? Нет, в начале-то все очень просто – рай в шалаше. Но потом дети появятся, а их в шалаше, знаешь… И не когда-нибудь потом все это наступит, а ровно через девять месяцев… Мы прикинули тут, с учетом нашей генетической предрасположенности, всего детей будет восемь (два на два на два). Думал ты об этом?
– Ну, ты совсем перезапугала красавчика,– пожалела Митю Джулия.– Он сейчас как ударит в бега от нас – только пятки заблистают! Я тебе говорила: приемные родители помогут.
– Сестренка, ну что ты делаешь?! Мы же договорились! Из мужика надо при первой возможности инфантильность выбивать, чтобы не расслаблялся и всегда помнил, что это он – главный кормилец семьи, а не заокеанские родственники.
– Дурашка ты, Юлька,– ответила Джулия,– разве можно такое разбалтывать перед первой ночью!? Он же про деньги будет передумывать, а не…
Митя поднялся и направился к палатке. Он слышал, как за спиной из уст Джулии прозвучало сдавленно: "Я тебя задушу, сестра". Покопавшись в рюкзаке, он нашел толстую свечку в алюминиевом стаканчике. Прихватив с собой нож, он вернулся к девушкам, которые, судя по испуганным лицам, только что пережили нешуточный стресс.
Усевшись на свое место, Митя, под удивленными взглядами начал выколупывать ножом стеарин из свечки. Потом он осторожно постучал рукояткой ножа по донышку стаканчика, и свечка выпала на ладонь. Еще одно движение ножом, и на ладони в лучах солнца засверкал всеми цветами радуги большой алмаз с ручья Неудачного. На небе на этот раз не было ни единого облачка, но Митя опять ничего не заметил. Наслаждаясь произведенным эффектом, он ехидно спросил у Юли:
– Ну что, мадмуазель Ю, хватит на первое время?
И вдруг без всякой логики заявил:
– Но если вы, сестрицы, мне восемь девок нарожаете, а такая предрасположенность налицо, я заведу себе других близняшек!
– А шестнадцать девчушек тебя приостановят?– улыбнулась Джулия, не отводя глаз от драгоценного камня у себя на ладони.
– Да нарожаем мы тебе, Митя, кого хочешь и сколько хочешь,– засмеялась Юля.– Дай, сестрица, и мне подержаться за камушек. А это точно алмаз?
– Точнее не бывает. Зря я вам его показал,– пожалел Митя,– теперь всю ночь о нем будете думать…
– О чем мы будем думать ближайшие два дня – это только от тебя, жених, будет зависеть,– возразила Юля.
– Нет,– решительно заявила она через минуту,– Нельзя такую красоту продавать!
– Правильно, Юлька,– согласилась Джулия.– Пусть этот блескунчик будет нам талисман!
– Как скажете, невестушки,– пожал плечами Митя.– Тогда так и назовем его: алмаз "Талисман".
С полчаса девушки любовались кристаллом, перекатывая его друг другу с ладони на ладонь. Глаза у них были какие-то завороженные и немножко с сумасшедшинкой.
Наблюдавший за всем этим Митя, тихо произнес, как бы разговаривая сам с собой:
– В семье появилась первая традиция: пока мужик не взвоет, что умирает от голода, никто даже не пошевелится…
Девушки с минуту вообще не реагировали на сказанное. Первой оторвала взгляд от алмаза и перевела его на Митю Джулия. В ее глазах сперва испарилась сумасшедшинка, потом пошла на убыль зачарованность и, наконец, появились зачатки ориентировки в пространстве и понимания.
– Юлька! У нас мужик голодающий,– крикнула Джулия и с низкого старта рванула к палатке.
Юля, тут же, бросив "Талисман" в песок возле Мити, как будто это какая-нибудь обычная кварцевая галька, кинулась вдогонку.

Пока девушки готовили обед, Митя сходил на коренной выход, который обнаружил утром. С большим трудом удалось найти трещины и отобрать из этой оглаженной ледником скалы пару образцов. На первый взгляд, это были серпентиниты, небольшие тела которых часто встречаются на западном склоне Урала.
Вернулся в лагерь он как раз вовремя – обед был готов. Котелок с водой стоял на примусе, а  рассыпчатая гречневая каша была вывалена горкой на плоский, гладкий участок кедрового корня. Отпробовав первую порцию вкуснейшей каши, Митя привычно попытался передать ложку Юле, но она замотала головой и заявила, что отныне ни одна из сестер не притронется к еде, пока хозяин не набьет себе пузо.
"Набив пузо", Митя подождал, когда девушки доедят кашу и произнес краткую речь:
– Дамы и господа! Здесь и сейчас произойдет важнейшее для всех нас событие – появится новая семья, наша семья. Здесь нет ни представителя государства, ни священника, ни свидетелей, ни гостей, ни фотографов. Не будет подписано никаких бумаг. Не будет выдано никаких свидетельств. Не будет дано никаких клятв и обещаний. Не будет белых платьев с кружевами и фатой…
Митя сделал торжественную паузу и спросил:
– Юля, ты согласна стать моей женой?
– Согласна,– тихим голосом ответила Юля.
– Джулия, ты согласна стать моей женой?
– Да! Категорически согласна!– наоборот очень громко заявила Джулия, и тут же торжественно спросила:
– А ты, Митя, согласился быть нашим с Юлькой мужем?
– Не просто согласен, а почту за честь и за счастье!
– Ну наконец-то закончилась эта бесконечная муторная торжественная часть!– радостно заявила Юля.– Чур, я первая целоваться!
 Целовались долго. По переменке. Под громкие крики одной из сестер: "Горько!!!" Выпивали по пробочке коньяка и опять целовались.
Наконец коньяк во фляжке закончился и Митя остановил эту вакханалию:
– Стоп, стоп, стоп! Нацеловался, аж скулы сводит! Я теперь хочу, не дожидаясь ночи, начать выполнять свои более ответственные и еще более приятные супружеские обязанности. А посему приказываю срочно постелить постель и всем бегом в баню – смывать пляжный песок.

Вековые кедры, покачивая кронами, снисходительно наблюдали сверху, как человеческие дети голышом бегают друг за другом по берегу озера, кувыркаются, брызгаются водой и устраивают шумную кучу-малу…

Глава 29


Утром был морозец. С первого купания Тимофей привез сухой хлыстик медвежьей дудки. Изготовить несложный инструмент из гвоздя и сухой ветки для разбуривания перемычек внутри дудки не составило большого труда. Уже через час дыхательная трубка была готова, и тут же испытана в деле. Понадобилось еще полчаса, чтобы научиться, зажав нос, дышать через нее.
Сразу после обеда Тимофей занял наблюдательный пост на западной опушке леса. Он рассудил просто: если Монашка уходила на запад, то оттуда и придет. Было солнечно и очень тепло. Снег обрушивался уже не с отдельных веток, а с целых елок и в лесу стоял сплошной веселый шум. 
Запряженный в нарты человек в черном появился среди редколесья все-таки неожиданно. Было видно, с каким трудом он преодолевает на лыжах раскисший глубокий снег.
Понаблюдав немного, Тимофей покатился к избушке раздеваться. Подъехав потом к источнику, он, не торопясь, покрыл кожу тонким слоем глины. Спустившись в воду так, чтобы на поверхности остались только часть головы и одно правое плечо, он выдул из трубки воду, зажал нос и начал прислушиваться. Ждать пришлось не долго. Со стороны избушки послышались дальние шаги. Вот они ближе, ближе. Вдруг остановка. И сразу же быстрый бег и дикий отчаянный вопль: "Ти-и-има!"
Услышав это, Тимофей на мгновение обрадовался, что никакая это ни старуха, и тут же проклял себя за то, что позволил себе такую жестокость. Но разработанный и отрепетированный сценарий выполнялся уже автоматически.
Как только он почувствовал на плече ее ладонь, тут же развернулся, схватился обеими руками за черный балахон и стащил женщину в воду. Началось беспорядочное барахтанье, во время которого ему удалось сорвать с ее головы черный капюшон и впервые увидеть в солнечном свете пшеничные волосы, зеленые глаза и замечательные веснушки своей любимой. Воспользовавшись ее растерянностью, он взял пшеничную голову в руки, притянул к себе и поцеловал в губы. Впрочем, поцелуй был недолгий.
Резко отстранившись, опомнившаяся девушка врезала ему несколько мощных оплеух –  и слева и справа, сопровождая их комментариями:
– Это тебе за проверку! Это – за сорванный обет! Это – за насилие! Это…
Но четвертой оплеухи не получилось, потому что она-то стояла на дне, а он не рискнул опереться на свои больные ноги и держался на поверхности только потому, что уцепился пальцами в ее черный балахон. От третей пощечины его голова ушла под воду. Девушка, опомнившись от обуявшего ее гнева, тут же нагнулась, ухватила Тимофея за подмышки, вытащила его из воды. Прижав голову парня к груди, девушка заплакала. Она всхлипывала, уткнувшись лицом в его мокрые волосы, а он улыбался во весь рот и шептал: "Солнышко! Веснушка ты моя золотая! Чудо ты мое конопатое!"

К вечеру все страсти улеглись. В избушке тепло и тихо, она едва освещается светом жировой плошки. Девушка в сером тонком свитерке сидит на краю нар и нежно одной рукой, перебирает волосы на голове Тимофея, которую тот удобно пристроил у нее на коленях. Завладев второй рукой девушки, он гладит ее и без конца нежно целует в ладошку.
Вдруг эту идиллию напрочь разрушает громкое категорическое требование девушки:
– Ну-ка, калека, раздевайся и ложись на живот, посмотрим, как там наши дела.
За шутливое заявление, что не разденется, пока этого не сделает и дама, он получает в лоб щелбан, и сразу же подчиняется. Опять по позвоночнику скользит ладонь, потом большой палец… Разница в том, что теперь он чувствует любое, даже самое слабое прикосновение к ногам. Когда палец приближается к пояснице, он инстинктивно сжимается.
– Не будет боли,– успокаивает его целительница.
Через полчаса стоящая на коленях девушка выпрямляет спину, сильно хлопает парня ладошкой по белой ягодице и объясняет:
– Это тебе за мой первый в жизни поцелуй! Я мечтала, что это произойдет в романтичной обстановке, что он будет таким нежным и сладким… А ты вломился вероломно и все испортил!
– Ну, не все же должно делаться по твоим сценариям.– ответил, смеясь, Тимофей.– Теперь нас две равные половинки и все должно быть поровну.
– Слушай, худозадая половинка, а чего это ты до сих пор на ноги не встаешь? Они у тебя совершенно здоровые. Что, понравилось ползать?
– Что за шутки?!– возмутился Тимофей, натягивая трусы на осмеянную худую заднюю часть тела.– Ты же сказала, что надо в целебной воде лечиться, предупредила, чтобы без тебя на ноги не вставал, а то вовсе без них останусь.
– Мазь очень хорошая в этот раз получилась. А вода из источника тоже не помешает, но она больше по другой части. Кстати, как там дела с мужским достоинством?
– А ты проверь,– улыбается Тимофей, делая вид, что стаскивает опять трусы, и получает еще один щелбан.
– Разве можно юной романтичной девушке такое предлагать?!
Одевшись, Тимофей садится на край нар, спускает ноги на пол и просит:
– Ну что смотришь, пшеничная ведьмочка? Помоги мне встать, а то страшно.
– Это ты, мужчина, должен быть моей опорой,– недовольно ворчит девушка, но слезает с нар и подставляет свое плечо.– А будешь обзываться, я тебя в таракана превращу!

В первый раз Тимофею удалось простоять, опираясь на девушку, не больше пяти минут. За два месяца мышцы ног почти атрофировались. Колени ходили ходуном. Икры сводила противная полусудорога-полудрожь.
Усевшись на спасительные нары, Тимофей взял ее ладошки и расцеловал отдельно каждый пальчик.
– Спасибо тебе, Солнышко!

Опять они сидят в прежних позах – его голова у нее на коленях. Тимофей задает давно мучающий его вопрос:
– Солнышко, а как ты сделала, что я тебя видел сквозь закрытые веки?
– Закрытые? Ну-ка закрой глаза.
Тимофей зажмуривается, чувствует прикосновение пальцев к векам. Он знает точно, что глаза его закрыты, но видит все вокруг.
– Ну что, понял, балбес?– смеется девушка.
– Нет, ничего не понял.
– Да открыты у тебя глаза! Я просто внушила, что ресницы склеились.
– А как это у тебя получается?
– Не знаю. Мама научила. У меня все от мамы,– девушка замолчала и горестно опустила голову. На лицо Тимофея скатилось несколько слезинок.– Не спрашивай у меня никогда про маму, про черные одежды, про обет, ладно, Тима?
– Ладно.
– А убежала я, бросив тебя больного, потому что другому, родному мне человеку моя помощь была нужнее.


Глава 30


Еще в вертолете беглецы узнали, что охота на них закончена и против Дока в ближайшее время будет заведено уголовное дело. Валька рассказал, что какой-то сильно помятый медведем мужик подал заявление в прокуратуру. Позднее выяснилось, что миллионеру так и не удалось замять это дело. Наверное, большую роль в этом сыграли фотографии и видео в памяти переданного следователям фотоаппарата Бугая. В Интернете сообщалось, что спрятавшегося в Лондоне любителя рыженьких девочек объявили в международный розыск. Дело до сих пор не закрыто.
Джулия съездила ненадолго домой в Штаты. Через месяц пришел контейнер с ее вещами, компьютером, книгами, дисками. Она подала заявление о предоставлении второго – российского – гражданства. Ей было обещано, что все будет сделано быстро, ведь она является россиянкой по рождению. Джулию взяли на работу в одну из ЛУКОЙЛовских "дочек" руководителем отдела с непроизносимым названием, который занимался то ли сотрудничеством, то ли борьбой с экологической общественностью. Юле вещи прислали багажом. Она заочно уволилась с работы и устроилась в Митину экспедицию экономистом.
В конце лета началась пробная эксплуатация золотоносной россыпи, которую Митя "сделал" несколько лет назад, и первооткрывателю была выплачена приличная премия. Это было очень кстати. После непродолжительных поисков, семья выбрала и купила в новом доме три смежных квартиры – две "трешки" и "двушку". Митя хотел ограничиться двумя квартирами, но Джулия, привыкшая к американским стандартам, настояла на трех и потребовала ни в коем случае не экономить деньги на обустройстве семейного гнезда.

В середине мая Митя отвез своих Рыжиков в роддом. Обе женщины к этому времени уже передвигались как перекормленные гусыни, торжественно неся впереди себя огромные животы. Митя, наблюдая за смешными передвижениями своих жен, хохотал до упаду, до икоты. Однако "гусыни" вовсе не обижались на него. Более того, было похоже, что они, внимательно и сосредоточенно вслушиваясь в себя, ни мужа, ни других окружающих вообще почти не замечают.
Через три дня рано-рано утром Митю разбудил звонок. Звонила по мобильнику Юля. Уставшим голосом она сообщила:
– Ну чего, многодетный папаша, принимай поздравления.
– Спасибо,– сморозил Митя спросонья.– А как там Джу?
– Нет, ну вы посмотрите на него! Спасибо!– возмутилась было Юля, но тут же рассмеялась.– Я же сказала: МНОГОДЕТНЫЙ! Жива твоя любимая Джулька. Орала тут полночи на весь роддом. Ну ладно, поздравляй быстро меня, да я трубку отдам, а то она сейчас подушками кидаться начнет и все швы разойдутся.
– Юлька! Я люблю тебя! Если бы ты знала, как я тебя люблю!
– А меня?– появился в трубке голос Джулии.
– И тебя!
– Нет, это неправильно,– капризно заявила она,– надо сказать: "А тебя еще больше люблю!" А Юльке ты не верь, знаешь ведь, какая она вруша. Это она наорала так, что две девочки преждевременно мамами стали.
– Папаша!– опять зазвучал голос Юли,– а чего не спрашиваешь, на кого похожи?
– Да не успел еще спросить.
– Ну так вот, Митяй, на тебя точно никто не похож! Ни парни, ни девки. Потому что похожи они на четыре красных кукиша.
– Врет она все!– это опять Джулия.– Они такие славные! Ну ладно, а теперь главное…
– А что может быть главнее этого?– удивился Митя.
– А главнее то, что сегодня мои приемные родители прилетают. Их надо встретить. Так что никаких там банкетов! Чтобы был, как стеклянная слеза!
– Митяй, не наклюкайся там в экспедиции,– добавила Юля,– не опозорь всю семью перед родственниками! Полкружки коньяка в самом начале, и больше – ни капли! Понял?!

Конечно же, этот рабочий день в экспедиции был сорван начисто. Удержаться в норме "полкружки" было немыслимо, но Митя, ценой героических усилий, к прибытию самолета был на ногах, и даже почти не покачивался.
Новоиспеченная заморская бабушка на замечательном "Джулином" русском языке спросила сразу же после знакомства:
– Папаша не радуется народившейся детворе?
– С чего Вы так решили?– страшно удивился и даже обиделся Митя.
– В это время нормальный папаша, родивший сразу четыре разнополых младенцев, должен без задних ног смертельно валяться под столом!

Перед тем, как забирать мам и детей из роддома, бабушка заставила папашу с дедом сделать генеральную уборку во всей квартире. Кроме детской, которой она занялась сама.
– Да, и выбросьте в мусор черные камни там у двери. Я их в шкафу, в грязном мешке нашла.
"Так это же прошлогодние серпентиниты с Трубки,– вспомнил он.– Так и не посмотрел их под микроскопом".
Митя сунул камни в свой рабочий портфель и надолго опять забыл про них, потому что ближайший месяц ему было не до работы.





Глава 31


На третий день Тимофей сам, без посторонней помощи дошел до источника, на пятый – выполнил первое приседание, а через три недели, после первой вылазки на охоту, целительница объявила, что он полностью здоров:
– Вычеркиваю тебя из списка моих больных. Теперь ты волен делать все, что тебе заблагорассудится.
– Ловлю на слове, Солнышко,– улыбнулся Тимофей.– Вот уже почти два месяца я страстно мечтаю поцеловать каждую твою веснушку по отдельности.
– О, на это у тебя уйдет не меньше года,– засмеялась девушка.
– Я вижу, что принципиальных возражений нет. Давай, помогу тебе снять свитер.
– Это еще зачем? Я думала, ты со лба начнешь…
– Нет, я начну с того, что мне снится каждую ночь с тех пор, как ты сняла запрет на сны. И не надо за это превращать меня в таракана! И вообще, пообещай мне торжественно, что никогда за всю нашу будущую совместную жизнь ты не позволишь себе применить ко мне свои медицинские и шаманские штучки. Клянешься?
– Торжественно обещаю и клянусь не применять… без медицинских на то показаний.
– Это какие такие показания?– насторожился Тимофей.
– Ну, например, сопельки пойдут, или мигрень нагрянет, или начнешь спиваться, или шизофрения опять посетит, и ты с мертвой собакой начнешь болтать о жизни и смерти…
– Как, мертвой?– поразился Тимофей?– ты же ее с собой забрала!
– А вот так, медведь ее убил перед тем, как на тебя напал. А ты целый месяц беседовал, да вкусные кусочки мяса в чашку подкладывал. И вообще, тебе противопоказано одиночество.
– Я надеюсь, что мне это больше не грозит… разве что камера-одиночка,– на его лицо набежала мимолетная тень.– Ладно, заболтала меня, Ну-ка, свитерок-то все же снимем. Солнце, теплынь, только и загорать, пока мошка не появилась!
Повесив свитер на ближайшую ветку, Тимофей несколько минут, затаив дыхание, зачарованно смотрел на белую грудь, как бы посыпанную множеством пшеничных зернышек. Наконец, он глубоко вдохнул и поразился вслух:
– Бывает же такое чудо! Даже притронуться страшно: а вдруг все осыплется.
– Если бы,– грустно сказала девушка.– Знаешь, сколько слез мне в детстве стоило это богатство!
– Вот и дождалась ты компенсации! Пусть завидуют теперь черной завистью все твои обидчики. А если не поймут, – преврати их в тараканов!

Вечером они молча лежали голые на нарах: она – белая-белая, сливающаяся с простыней в слабом свете коптилки, и он – хорошо загорелый (если не считать белой полосы на месте трусов). Лежали  совсем рядышком, но не касались друг друга.
– Зачем ты окно-то завесила?– разрядил обстановку Тимофей.– Кто здесь подглядывать будет?
– Я тебя-то страшно стесняюсь, а как представлю, что кто-то к окну подойдет, – хоть под нары залезай!
– Интересно, а наши дети тоже будут все в веснушках?– сменил тему Тимофей.
– Не дай бог им такого счастья! Да нет, в семье я одна такая. Ну, у брата Кольки на переносице три конопушки, но они не такие – пройдут.
Тимофей приподнялся на локте и возмущенно спросил:
– Ты мне не веришь, что я твои конопушки больше тебя люблю?!
– Ну, ты совсем заговорился! Да верю я, верю! У тебя ведь все на лице написано. Иди сюда…


Глава 32


В первый же после отпуска рабочий день Митя достал камни из портфеля и включил свет на своем бинокулярном микроскопе. То, что он увидел в первом же образце, показалось совершенно невероятным…
Придя домой, Митя, выбрал редкий момент, когда в квартире не было слышно ни единого детского писка, сел на диван, подозвал к себе обеих молодых мам. Они сели, как всегда: одна слева, другая справа, и рыжие головки – на Митиных плечах.
– Давненько так хорошо не сидели,– начал разговор Митя.
– Ладно, давай без прелюдий,– попросила Юля.– В поле надо? Ну так езжай, если надо. Отдохни от этих крикунов…
– Водочки попей, в преферанс пулю напиши, отоспись,– добавила Джулия.
– Мы тут и без тебя как-нибудь справимся,– продолжила Юля, - мы же знали, что за геолога выходим…
– Эй, Рыжики, куда-то вас не туда понесло!– повысил голос Митя.– Быстро же вас эта четверка горлопанов уделала после отъезда бабушки! Не улыбнется никто, не поцелует в щечку, не шарахнет электричеством в ухо… Даже глазунью утром никто не пожарит.
Митя притянул поплотнее к себе жен и добавил:
– Да, и еще одно. Пора вам, женушки, уже начинать худеть, а то скоро и не обнимешь… Такие девушки были стройные, я ими гордился… А теперь в каких-то теток превратились! Жрать надо поменьше, а двигаться побольше!
– Ты чего, на скандал нарываешься?– с заметным раздражением в голосе спросила Юля, приподняв голову от Митиного плеча.– Так мы тебе такой скандал устроим! И в оба уха получишь – кулаками!
Митя ладонью вернул Юлину голову на старое место и строго заметил:
– Женщина, а тебе слова никто давал!
– Да, пора уже начать заниматься аэробикой,– спокойно заметила Джулия, которой слова тоже никто не давал.
– Ну да,– ехидно заметила Юля,– берешь по орущему Корнюшонку в каждую руку, и давай дрыгать ногами…
Джулия, не реагируя на раздраженность сестры, объявила:
– Митька, завтра ты идешь тренажеры покупать! А завтраками мы тебя, конечно, накормим. Это первый день после отпуска мы пролопушились. Как только ты дверью хлопнул, Юлька подскочила: мужика голодного на работу отправили!
– Ладно, куплю я тренажеры. Только я вас тут сейчас обнимаю не за будущие завтраки, и не затем вас позвал, чтобы толстушками обозвать. Нам надо очень и очень важное семейное решение принять.
– Неужели переезжать куда-нибудь?– испуганно спросила Юля.– Это с четырьмя–то спиногрызами!
– Ты заткнешься когда-нибудь?– тихо, но зловеще спросил Митя.
– Ну вот, с нежности и надо было начинать,– улыбнулась Юля,– а то сразу про жирных теток… Все, все, молчу!
– Суть дела в следующем,– приступил к главному Митя.– Помните, я на трубке отобрал пару черных образцов? Так вот, я их сегодня впервые посмотрел под микроскопом. И нашел в каждом из них по два алмаза! Вес у них небольшой – от одного до двух карат… Ну, это… со спичечную головку и чуть побольше. Содержание получается просто бешенное. Это вне сомнений – исключительно богатое месторождение. Причем, нового на Урале типа.
Из детской послышался громкий плачь. Юля сразу подхватилась и кинулась на звук.
– Это Дмитрий Дмитрич разоряется, его время,– сообщила Джулия, внимательно прислушиваясь, не разбудил ли крикун других детей.
Пришла Юля с присосавшимся к груди, лупающим бессмысленными глазенками Митькой-младшим и, усевшись на диван, спросила:
– Значит, наше место сейчас называется «Трубка-не-трубка-трубка»?
– Да название-то, бог с ним. Что будем делать с месторождением?
– А что с ними всегда делают?– спросила Джулия.
– Сперва разведка: взрывают канавы, бурят скважины… Потом делают карьер и начинают добывать.
– А как только начинают добывать, Митьке-первооткрывателю выдают чек на приличную сумму и некрасивый, тяжелый значок, который весьма ценится и завидуется геологами.
– Джу, ты что, забыла, что это НАШЕ место?– возмутилась Юля.– Один раз рванут, и от твоих любимых чудо-кедров одни только щепки останутся! А источник? Он же какой-то жутко лечебный! Мы Митяя с тобой почти без перерывов полторы суток насиловали (дорвались до бесплатного две молодые старые девы!), а он сбегает к черной воде и опять – как огурчик. И если бы не вертолет, он бы мог еще двое суток…
– Говорят, такая смерть считается почетной,– вставил Митя.
– Мы же мечтали, когда подрастут дети, приезжать всем вместе на нашу замечательную Трубку,– продолжила Юля, подставляя ребенку другую грудь.– Ну не на карьер же приезжать! С другой стороны, если сделать все по уму, на этих алмазах можно хорошо заработать. Не только на жизнь хватит, но и детям останется. Это я тебе как экономист говорю. Вот это Митька и хотел нам сказать, а ты – про значок.
– Здесь еще и психологический момент присутствует,– добавил Митя.– Мне лет пять назад кличку приклеили – "Кимберлит", за то, что я всех убеждал: именно в этих местах надо искать уральские алмазы. Правда, сейчас уже редко когда слышу эту кликуху, но, что касается работы, я человек честолюбивый и злопамятный…
– Плохо быть злопамятным,– назидательно погрозила Мите пальцем Джулия.– Помнишь, как ты меня на середине Туньи подъел… нет, уел? И без памяти нельзя быть: про алмазы еще только догадывались, а Генку уже убили. Что начнется, когда про трубку узнают?! А у нас – дети!
Все минуту помолчали. Из детской послышался тихий и какой-то неуверенный детский крик.
– Вот и мой интеллигент голос подал,–  просветлела лицом Джулия.– Молочка захотел, а разбудить других – стесняется. Короче, обсуждать тут нечего. Не променяем мы нашу родную Трубку ни за какие деньги, ни за какое честолюбие! Точка. Печать. И всем замолчать!

ЭПИЛОГ

– Юлька, теперь моя очередь,– возмутилась Джулия, пытаясь вырвать из рук сестры спиннинг,– ты на прошлой ямке ловила!
– Да какая там была ямка! Ни одной рыбки не поймала.
– Так уж ловила! Два хариуса упустила!
Началась нешуточная борьба за снасть. Резиновая лодка заходила ходуном.
– Эй, рыжие кобылки, кончайте буянить! Вы же нас кувыркнете!
Борьба тут же прекратилась, обе женщины повернулись лицом к Мите.
– Джулька, ты слышала, как нас этот падишах обозвал?!
– Слышала. Сестренка, а ведь наш любимый муженек, чем дальше, тем больше хамеет! Помнишь, весной, когда мы готовились ко дню рождения Корнюшат, он нас коровами обозвал, теперь – кобылами. По-моему, пора ему уже мозги вправить!
Пора!– согласилась Юля, сделав суровое лицо.– Вылезаем!
Обе сестры спрыгнули с лодки в воду, благо, что Печора здесь была по колено, и двинулись к корме. Митя, недооценив серьезность ситуации, попытался кончить дело миром, скороговоркой принося искренние извинения женам. А когда понял, что надо спасаться бегством, было уже поздно. Четыре цепких руки схватили его, выдернули из лодки и макнули в воду с головой. Он только и успел прокричать:
– Караул! Убива…
Макали Митю несколько раз с приговорками:
– Это тебе за коров! Это – за кобыл! Это – за жирных теток (помнишь Джулька?)!..
Неизвестно, долго ли еще продолжалась бы эта расправа, если бы Митя не сумел крикнуть после очередного макания: "Лодка!!!"
Дальше начались гонки за уплывшей резинкой. Как назло, впереди был длиннющий перекат с быстрым течением. Бежали по косам и закустаренной низкой пойме километра три. Женщины вначале вырвались вперед, но потом безнадежно отстали. Им повезло, что какие-то чокнутые бобры решили перегородить плотиной широченную здесь Печору и свалили в воду целый березовый колок. За одну из берез этой фантастической плотины и зацепилась лодка.
До устья Выдры оставалось всего ничего, и все решили, что сушиться и обедать надо там. Уже ближе к вечеру Митя замаскировал в кустах лодку, все надели рюкзаки и двинулись цепочкой по левому берегу речки. Никуда не спешили. Ночевать устроились возле ямки с крупными хариусами. Рыбы хватило и на малосолку, и на жареху, и на соление.
К обеду следующего дня подошли к трубке, и здесь их ожидала страшно неприятная новость: кто-то занял принадлежащее им по праву место! Рядом с гигантскими кедрами вился дымок костра. Настроение у всех упало до нуля. Митя, который один был в болотниках, перетаскал Рыжиков и рюкзаки через кольцевое озеро.
У костерка сидели двое – старик с окладистой седой бородой и средних лет женщина, лицо которой было покрыто россыпью веснушек. Оба были в зеленых штормовках и брезентовых штанах. Встретили они гостей достаточно враждебно. Дед, не ответив на приветствие, скрипучим голосом ехидно спросил:
– Господа туристы, что, другого места в тайге не нашлось, ёлы-палы? Вы же за километр дым-то увидели. Значит, занято!
Митя, которого тоже распирала злость, с трудом удержался, чтобы не нахамить в ответ. Поправив лямки рюкзака, он издевательски вежливо спросил:
– А что, таежные законы у нас уже отменили? Простите, мы не знали. Прозевали как-то.
Лицо и уши деда сильно покраснели. Он уже готов был дать словесный отпор, но женщина нежно погладила его по плечу и взяла ситуацию в свои руки:
– Проходите, гости дорогие, устраивайтесь вот здесь, на корнях. Снимите, снимите рюкзаки-то! Сейчас чайничек поспеет. Не обращайте внимания на моего Тиму, он сегодня с самого утра скрипит и скрипит… А все оттого, что обещал мне малосольного харюза, а харюз его обманул.
Было удивительно наблюдать, как буквально за несколько секунд изменилось лицо старика – краснота ушла, улыбка из презрительной стала доброй и немножко хитроватой. А с какой любовью и нежностью в глазах он посмотрел на женщину!
– Спасибо, Конопушка, выручила меня! Простите ребята, Бога ради, ну достал меня этот проклятый харюз! Разозлился я, вот и вам перепало.
Старик легко поднялся от костра, протянул Мите руку и представился:
– Тимофей Корнеич Ксенофонтов, а это жена моя, Юлия Сергеевна. Вы, наверное, решили, что это дочка моя или внучка? Просто она ведьма, а ведьмы не стареют… Нет, не подумайте чего, она добрая ведьма-шаманка.
– Корнюшин Дмитрий Николаевич,– представился Митя,– это Юля, а это Джулия.
– Постойте, постойте, молодой человек, а это не Вы россыпь золотую недавно открыли? А ведь точно, Вы! У меня память на лица. Видел, видел по телевизору, как Вы заикались. Не обижайтесь и не краснейте, говорить-то у нас ох как многие умеют, а открывателей – по пальцам перечесть.
Дед опять уселся у костра и заговорщицким тоном сообщил:
– А я ведь тоже в некотором смысле геолог, правда, с приставкой "гидро-".
– Так это ваша книга по гидрогеологии западного склона Урала?– вспомнил тут же Митя.– И воду "Ксенофонтовскую" продают…
– Смотри, Конопушка,– повернулся он к жене, в шутку гордо выпятив грудь,– не совсем еще забыли старика! Но это ладно, а вот спутницы у Вас Дима… Можно я Вас буду так называть? Спутницы у Вас – просто чудо-красавицы. Эх, сбросить бы лет этак полста с гаком, я бы ухлестнул за одной из них. Мне всегда рыженькие-конопатенькие нравились.
– А которую бы выбрали?– улыбнулся Митя.
Дед раз десять переводил глаза с одной на другую и, наконец, развел руками:
– Сдаюсь. Я бы обеих выбрал.
Все дружно рассмеялись.
Юлия Сергеевна, заваривавшая чай в снятом с костра чайнике, повернулась к мужу и, улыбнувшись, сообщила ему:
– Ну а Дима так и сделал. Они ему уже по ребеночку родили.
– Что, правда?– ошарашено посмотрел дед сперва на Митю, потом на Рыжиков.
Митя отрицательно покачал головой. Переглянувшись, Рыжики тоже покачали головами.
– Ты чего, конопатая, выдумываешь?! Совсем из ума выжила?
Юлия Сергеевна посерьезнела, очень внимательно посмотрела в глаза Мите, потом каждой из Рыжиков, и досадливо пожала плечами.
– Ошибочка вышла, – улыбаясь, сообщил Митя.– По два ребеночка!
Юлия Сергеевна недоверчиво покачала головой и даже погрозила пальцем.
– Что-то вы темните, дочки, я же вижу, что вы только по разу рожали.
– Да, по разу,– подтвердила Юля.– У нас двойни.
– А я уже и вправду подумала, что из ума выжила на старости лет,– рассмеялась женщина.
– Погоди, погоди, так Вы многоженец у нас, Дима?!– спросил обескураженный дед.
– Нет, он у нас всего лишь двоеженец,– весело вступила в разговор Джулия.– Наш сын, Митька-младший так считает: раз, два, много.
– А что, за двух жен сейчас срок не дают?– все не унимался дед.
– Тима, что ты пристал к молодым людям!– укорила его жена.– Просто они не расписывались.
– Вот, ёлы-палы,– наконец пришел в себя старик.– А я-то, дурак! Надо было мне тоже еще одну конопатую найти...
Жена тут же через костер дотянулась рукой до его лба и влепила громкий щелбан, приговаривая:
– Я тебе найду! Смотри, в таракана превращу!
– У, ведьма-шаманка,– громким шепотом пожаловался он гостям, шутливо втягивая голову в плечи и почесывая лоб.– Я бы давно сбежал от нее, ребята, да боюсь: превратит ведь! Она может!
– Чай готов!– объявила Юлия Сергеевна,– доставайте, ребята, свои кружки.

Отпив несколько глотков из старинной медной кружки, дед спросил:
– А знаете, ребята, почему я вас так встретил? Это ведь только наш остров! Здесь у нас с Конопушкой (я ее тогда Солнышком называл) в пятьдесят третьем была таежная свадьба. Вон там маленькая древняя избушка была, она сгнила давно, так вот, в ней была наша первая брачная ночь…
– Тима, ну как тебе не стыдно о таком,– прервала его жена.
– Ничего тут стыдного нет. Так вот, молодые люди, отсюда и пошел весь наш род. У нас уже правнуков шесть штук, а будет еще больше!
– Во-первых, семь,– перебила опять жена, во-вторых, чего ты их в штуках-то считаешь?
– А как их еще считать?– возмутился дед,– в литрах, что ли, которые они написали? Ну что, поняли, почему я такой злой был?
– Поняли,– лукаво улыбнулась Юля,– харюз Вас достал!
Когда все отсмеялись, заговорил Митя:
– А знаете, почему мы, заметив дымок от костра, не стали искать другое место? Да потому что это и наш остров! Здесь 4 года назад были у нас и таежная свадьба, и первая ночь. И отсюда пошла наша новая династия!
– Ну, ёлы-палы, бывает же такое!– удивился дед.– Мы здесь уже двадцать два года не были. И надо же, сошлись! И все равно мы первее!
– А кто спорит,– успокоил деда Митя,– но вы нам разрешите присоседиться вон на той стороне острова? У нас там палатка стояла.
– Селитесь, места много. Купайтесь в источнике, может быть, после этого и династия удвоится, а?
– Тима!– уже сердито одернула его жена.– Прекрати! Ставьте свою палатку, где хотите, мы все равно завтра уходим. Нас ближе к вечеру лодка будет ждать на устье.
– Тимофей Корнеевич,– пафосно объявил Митя,– приглашаем вас в шесть часов на торжественный ужин в честь нашей фантастической встречи! У нас и харюза заготовлены.

После первых шумных тостов с шампанским, Джулия неожиданно спросила у деда:
– Тимофей Корнеевич, вот мы попали сюда в результате трагической истории с погонями, с жертвами, с невообразимыми встречами. Почему-то мне кажется, что вы оба тоже не просто так оказались на острове.
– Ну, конечно,– встрепенулся дед,– наша история была и трагическая, и очень романтическая. Трупов, правда, не было, кроме одной собаки, но был один полутруп, была загадочная немая "Черная Монашка", которая на пальцах могла в точности рассказать любой роман, включая "Войну и мир".
– Расскажите!– в один голос попросили Рыжики.

Дед оказался хорошим рассказчиком, но немножко "пережимал" с юмором, поэтому даже самые трагические моменты получались почти смешными. Иногда его перебивали кто-нибудь из сестер.
– Я не пойму, как это можно показать на пальцах?– недоумевала Джулия.
– Ты думаешь, что я вру, дочка? Ну-ка, Солнышко, покажи им класс!
Юлия Сергеевна, которой явно не нравился крен повествования в эротическую сторону, сделала несколько манипуляций ладонями и пальцами, и все молодые одновременно охнули и рассмеялись. Один только дед остался недовольным:
– Между прочим, мне тогда было вовсе не до смеха!

– Вот и подходит к концу наша история,– с сожалением объявил дед, ему явно не хотелось возвращаться из тех дальних времен в сегодняшний день.– Ну, рассказывать, как я перецеловал все конопушки своей молодой жены, мне тут, конечно, не позволят. Добавлю только, что так до сих пор я и не знаю ни про обет, ни про черные одежды, ни про то, куда она убежала тогда, бросив меня беспомощного в холодной избушке.
После долгой паузы он добавил:
– Только через неделю после первой ночи она сказала мне, что три месяца назад загнулся Сталин, и объявила, что теперь надо ждать хороших перемен в жизни наших родственников и нашей молодой семьи. Так оно потом и случилось.
– Да, и еще одно,– добавил, улыбаясь, дед,– Вам, Дима будет интересно как геологу. Я открыл на острове месторождение алмазов! Вон там, за кедровником.
Молодые переглянулись и обратились в слух.
– Там черная скалка на берегу. Прохожу как-то мимо, и что-то блеснуло в глаза. Нагнулся и вижу: из черного камня торчит вот такой блестящий шарик. Я покачал его пальцами и вытащил. Сразу понял, что это алмаз. Нас ведь неплохо тогда учили в институте. Ну, думаю, прославлюсь сейчас на весь мир! Радостный такой прибежал в избушку, показываю Солнышку. А она говорит: "Подари мне его, пусть будет запоздалый свадебный подарок. Только условие: никому никогда не рассказывай о нем. И меня не спрашивай". Отдал я, конечно. Первое условие только сейчас нарушил. Нарушу и второе, раз пошла такая пьянка. Конопушка, а куда ты алмаз-то задевала? Я его ни разу не видел за столько лет.
Юлия Сергеевна пожала плечами и объяснила:
– А как бы ты его увидел, если на следующий же день на охоте я его в какой-то ручей выбросила.
– Зачем?– удивился дед.– Чем он тебе не угодил?
– А то ты не знаешь, Тима, что сильно дорогая вещь, если ты ее не заработал тяжелым трудом, только несчастье может принести.
– Ну, выбросила, и ладно,– махнул рукой дед.– А я тогда схватил лопатку и – бегом на свое месторождение. Надо ведь все замерить, зарисовать, сделать первичное описание. Правильно, Дима? Начал я копать, и вдруг оказалось, что это не скала вовсе, а большой валун. Даже не валун, а блин какой-то толщиной всего с полметра. А под ним в суглинке со щебнем – другие валуны самых разных пород. Тут я и понял, что это ледниковые отложения, принесенные сюда черт знает откуда. Пригляделся я к поверхности "блина" и удивился, как сразу не заметил царапины, бороздки трех направлений. Ну, Вы знаете, Дима, что это ледниковой штриховкой называется. Вот так и погибла моя мечта прославиться на весь мир… Лет двадцать еще я надеялся, что ледник местный и коренное месторождение где-то рядом, но ученые изучили мои образцы из разных валунов и установили, что некоторые из пород встречаются только на Вайгаче и Малой Земле. Издалека приехал мой блин.
Дед замолчал, задумчиво глядя в огонь костра. Потом встрепенулся, махнул рукой и попросил:
– Эх, наливайте Дима своего коньяка! Полкружечки. Разбередило душу!
– Тима, нам же завтра идти,– осторожно попыталась остановить его жена.
– Ну и что, болеть буду?– рассмеялся дед.– Так ведь я за всю жизнь с тобой, Конопушка, ни разу с похмелья не болел. Положишь ладошку на лоб, пошепчешь свои шаманские молитвы, и я – как стеклышко!

Утром дед действительно выглядел бодро и начал день с зарядки. Митя в ожидании, пока Рыжики приготовят завтрак, сидел у источника, наблюдая, как причудливо смешивается прозрачная вода с черной целебной, и размышлял о превратностях судьбы, о невероятных совпадениях… Представив, как он мог опозориться с "открытием" алмазных месторождений на ручье Неудачном и здесь, на острове, Митя даже покраснел, сокрушенно покачивая головой. Откуда он мог знать тогда, что через много-много лет, когда ему исполнится 54 года, они с сыном Митькой-младшим откроют первую на Урале алмазоносную трубку. И не где-то далеко от этих мест, а всего в пятнадцати километрах…
За спиной послышались шаги. Это была Юлия Сергеевна. Она села рядом, подала Мите клочок бумаги и объяснила:
– Дима, вот наш адрес и телефон. Если кто в семье заболеет, звоните или напишите, я приеду. Особенно если у деток аллергия, это надо сразу уничтожать. Я спросила у девочек, эта "банда" у вас здоровая, как-то будет со второй четверкой?
– А она точно будет, эта вторая?– заглянул в глаза женщины Митя.
– Будет. Здесь такое волшебное место, что никакие предохранительные меры не действуют. Хотите мой совет, Дима?
– Конечно, Юлия Сергеевна.
– Приезжайте сюда не чаще, чем раз в четыре года. Нет, после шестидесяти – хоть каждый месяц, но когда это будет… И приготовьтесь, когда младшенькие только пойдут в школу, в вашей необычной семье будет очень серьезный кризис. Если к нему не готовиться заранее, – разнесет все в дребезги. Конечно, это любовь. Я даже не знаю, кто первый попадется на эту красивую блесну. Может быть даже – все сразу. Возраст у всех будет такой – опасный. Предотвратить это можете только Вы, Дима. Но для этого придется идти на серьезные жертвы. Лет пять у Вас еще есть на погруженность в работу, на эту романтику поиска, на дружеские компании… А дальше – все! Никаких полевых сезонов, никаких засиживаний на работе, никаких преферансов. После звонка – ни одной мысли о работе, а только о семье, только о своих милых рыженьких девочках, о детках. Либо Вы становитесь отчаянным семьянином, в самом зачатке гасите все ссоры и даже предугадываете их, либо семьи просто не будет. У Вас есть выбор. Могу Вас утешить: если сохраните семью, лет в 50 можете начать опять делать все что угодно – ездить в поле, строить сногсшибательные гипотезы, устраивать дружеские попойки.. К этому времени Вы трое так срастетесь, что вас до самой смерти никакой внешней силе уже не разъединить!

Проводив истинных хозяев острова, а потом, вволю накупавшись в источнике, все разлеглись загорать на том же маленьком пляже, что и четыре года назад. Все было так же, даже на Рыжиках были такие же синие одинаковые купальники. Только содержимое купальников заметно пополнело и окончательно утратило признаки угловатости.
Примерно через час, почувствовав, что спина начинает подгорать, Митя вскочил и начал тормошить задремавших на солнышке жен:
– Всё! Подъем, Рыжики. Сил больше никаких нет смотреть на вас таких красивых, сочных и аппетитных! Надо срочно перебираться на брачное ложе! Быстро всем к источнику смывать песок!
И опять вековые кедры, покачивая кронами, снисходительно наблюдали сверху, как повзрослевшие человеческие дети голышом бегают друг за другом по берегу озера, кувыркаются, брызгаются водой и устраивают шумную кучу-малу…

КОНЕЦ

2010 г.