Последний праведник

 
история-сюр

«Кто спасет одну жизнь, спасает весь мир»

-  Ты слишком красива. Красота спасет мир, не так ли? Если сначала эту красоту спасти... Тебе лучше быть блондинкой. - Неожиданно заключил он.
-  Но почему?
-  Рыжие волосы... и твои глаза... Ну, неважно, это я так... - он помолчал и задумчиво смотрел на нее.
- Дарина, значит... Почему не Рахиль, не Эстер... Так твоя подруга живет в Берлине... и её муж немец. Да-да, ты говорила, что наполовину поляк... а я думаю, что наполовину еврей. Но теперь это не имеет значения... Это раньше подсчитывали половинки и четвертинки. То время прошло... Дарина – от слова «дар» – по-русски, если я правильно понимаю. Я немного учил русский. Дар жизни, не так ли? Ты сказала, что собираешься навестить её... Завтра? Ну, это вряд ли...
     Он продолжал изучающе рассматривать её.
-  Открою тебе один маленький секрет. Я тоже немец. Ты имеешь что-то против?
-  Мне как-то всё равно. - Дарина пожала плечами. - Ты же сам сказал, что то время ушло. Сейчас национальность не имеет прежнего значения.
- Да-да. - Он встал с кресла и прошелся по номеру, сложил стопкой разбросанные журналы на диване, передвинул вазу с цветами на середину письменного стола. - В мире нет прежнего порядка, - бормотал он. - Всё не так, как в былые времена...  Поедем! - он снял со спинки кресла свой черный пиджак, бросил ей белую сумочку, очень дорогую, сегодня купленную, Дарина подхватила ее за ремешок.
-  Куда? Опять в ресторан? Мы же пришли отдохнуть. - Дарина обвела глазами роскошный номер. Новый знакомец только час назад привел ее сюда. - И я еще не проголодалась.
-  В парикмахерскую. Я повезу тебя в лучший берлинский салон, в прекрасный салон...
     Он или сумасшедший, или у него какой-то непонятный расчет. Дарина бросила взгляд в сторону спальни. В открытой двери была видна часть роскошной постели. Если эта кровать его цель, то зачем нужен «прекрасный салон»? Может, Питер принял ее за проститутку?  Он еще не слишком стар для утех. Сколько всего ей накупил. Она еще не пришла в себя после обеда в шикарном ресторане, а потом вояжа по бутикам, а если подумать об их странном знакомстве, то вообще ничего не понять...

       Они встретились на улице, неподалеку от берлинского музея, где проходила выставка мексиканской художницы Фриды Кало. Дарина только вышла оттуда, прошла с десяток шагов, и тут... нос к носу. Совершенно случайно. Так ей сначала показалось. Потом уже, позже, когда они разговорились, она подумала, что он высмотрел ее в людской толпе еще раньше. Вдруг возник перед ней мужчина, солидный, седой. Она качнулась вправо, и он тоже. Она влево – и он. Он не давал себя обойти. Через минуту он уже держал ее пакет с покупками, через две они знали имена друг друга, через пять она сидела в его машине, которая стояла за углом. Он мгновенно затянул её в стремительную карусель слов, искренних комплиментов, ненавязчивых, но все же требующих немедленных ответов, вопросов. Разговаривали по-английски, и он сказал, что у нее прекрасное произношение. Они куда-то поехали. Он покрутил настройку радиоприемника,  прислушался к немецкому диктору, увеличил громкость, Дарине показалось, что он чего-то ждал. Ей никогда не нравился немецкий язык. Она невзлюбила его с детства, с кинофильмов про войну, с маминого рассказа о сожженной в сарае, вместе с другими евреями, бабушке.  Бабушка была тогда молодой, а ее маленькую дочку – впоследствии ставшей мамой Дарины,  спрятала русская соседка. Которая  сетовала на рыжие волосы девочки.
    
       Дарина приехала в Берлин по студенческому обмену, впервые выехала за границу, жила в немецкой семье, в которой говорили, разумеется, по-немецки, но так, что она почему-то всё понимала. Она влюбилась в чистый ухоженный город, в бульвары, улицы, музеи и парки. После безалаберного, не очень-то чистенького, шумного и неспокойного Израиля всё казалось удивительным  и интересным. И новое неожиданное знакомство веселило её. Питер чем-то напоминал ей своего отца – фигурой, ростом, красивой сединой, хотя отец был значительно моложе. Был... Он ехал в автобусе в Иерусалим по делам, попал в теракт и погиб сразу, наверно, ничего и понять не успел. Дарина долго не могла придти в себя, а уж мама...

       Питер уменьшил громкость приемника и перестал слушать. Что-то  пробормотал по-немецки. Он повез её обедать в ресторан, потом по магазинам, после в отель, потом в парикмахерский салон...  Всё это казалось ей любопытным приключением.
       Когда Дарина вышла из салона в холл – роскошно обставленный, с зеркалами до потолка, остановилась перед привольно сидящим в кресле Питером. то неуверенно покосилась в большое зеркало. С новой стрижкой и осветленными волосами она стала другой. Питер глянул на неё и довольно потер руки.
-  Ну вот! Это как раз то, чего я хотел. Тебе очень идет. Теперь ты похожа на русскую, или даже немку. Поехали!
      Дарина уже не спрашивала, куда. Питер всем командует, и даже ее внешностью. И как-то возразить, спорить, почему-то не получается. Может, в Берлине так и надо жить? Почему бы нет? Перемены так будоражат, а новое знакомство, и новый собственный образ – интересно же, и просто здорово! Пусть мама и заявляет, что её  дочка слишком подчиняется обстоятельствам, не умеет сопротивляться. Что это чисто еврейская несчастная черта, переданная предками своим потомкам.
       А почему надо обязательно сопротивляться?.. Дарина улыбнулась Питеру. Он показал большой палец и взял ее под руку.
       В машине Питер сразу включил радио. Диктор говорил взволнованно, захлебываясь в словах, она решила, что речь идет о какой-нибудь спортивной победе. Питер уменьшил звук и нервно потер ладони. Пробормотал: - Ну, они вуалируют. Но я всё понял... - Он повернулся к Дарине.
-  Твоего Израиля больше нет. Почти нет. Три бомбы сразу и, возможно, одна из них ядерная. - Он наблюдал   за лицом девушки с любопытством, в серых глазах был интерес и сочувствие. 
-  Как это?.. - прошептала она. - Не может быть... Что за шутки! Это невозможно!
-  Может, может. И возможно. Всё к тому шло. Евреи надоели всем своим Холокостом, пора было прекратить эту вахканалию. Им говорили, но они не понимали. Не хотели понять. Я лично ничего против них не имею, и я лично бомбы не стал бы бросать. Я пацифист. С меня хватило гитлерюгенда, хотя я тогда неплохо научился стрелять и обращаться с фаустпатроном. Но я был мальчишка и играл в войнушку. Поражение мне вправило мозги, я понял, что фюрер мерзавец и псих. Но, то, что происходит все годы после войны, до сегодняшнего дня, мне тоже не нравится. Я имею ввиду их стенания по всему миру. Ладно, оставим это. Ты не виновата, что родилась еврейкой, я не виноват, что состоял в гитлерюгенд. Мне было двенадцать лет, и я не сталкивался ни с каким иным режимом, кроме существовавшего тогда. Я не понимал, что могут быть другие идеи. Служа фюреру, я ощущал себя одним целым со своим отцом, который был на фронте. Мы носили форму и маршировали, как настоящие солдаты... Как-то меня пригласила на день рождения девочка, двоюродная сестра. Она была членом «юнгмэдль» –  органицация для девочек. Она сама испекла пирог и сверху нарисовала кремом свастику, и была очень горда своим произведением. Тетя Грета заметила насмешливо, что вряд ли это можно есть. А я любовался этим пирогом. Я гордился, что состою членом такой замечательной группы, как «гитлерюгенд», мне нужен был  идеал и пример для подражания, я не хотел быть в стороне от других мальчишек. Кроме, того, в форме, я, тогда щуплый и маленький, чувствовал себя увереннее и взрослее. Но всё-таки во всём этом была игра, во всяком случае, для меня. Игра в войну, как бы понарошку. Потому что, когда пришлось стрелять, я палил куда придется, главным делом было – пульнуть!
       Питер задумался, лицо его менялось, серые глаза то суживались, словно вглядывались вдаль, то широко раскрывались... Дарина слушала, но мало что понимала. Может, он писатель и полон фантазий и воспоминаний. Он снова начал говорить.
-  Немцы думают сейчас мало об этой войне. Для них случился так называемый «час икс», девятого мая сорок пятого года. После него все захотели жить по-новому. Вместо памяти о войне, появилась некая развитая культура воспоминаний и покаяний относительно того, что называется Холокостом. Наверно, это нужно... Эти шесть миллионов, что погибли в концлагерях... просто ужасно. Но ведь... были тогда немцы, которым эти ужасы не нравились, и были немцы, которые спасали евреев. И вот... сейчас, тоже пришел такой час... - голос Питера стал тихим, он почти бормотал.
       Наконец, он пришел в себя и повернулся к девушке.
-   Ну, что-то я тут ударился в далекое прошлое... Я чувствовал, интуиция меня не подвела, что ЭТО может случиться со дня на день, с минуты на минуту... И вот!  Короче, твоего Израиля больше нет, я в этом уверен, мне очень жаль, но... тебе не надо возвращаться, потому что некуда, - сочувственно, но и с каким-то  удовлетворением заключил Питер.
       Потом он её успокаивал, брызгал в лицо водой из бутылки...
-  Поедем, выпьем чего-нибудь, тебе это необходимо, - Питер вытер бумажной салфеткой её мокрое лицо и тронул машину с места.
       Они около часа посидели в баре, Питер заставил её выпить рюмку коньяка, сам выпил две.
-  Сейчас мы поедем в агентство за билетами... Или, пожалуй, переночуем в отеле, а утром сразу в аэропорт, там и возьмем билеты...
       Дарина его не слушала. Поверить, что ее страны больше не существует, было невозможно. Она оглядывалась, хотелось еще с кем-то поговорить, кроме Питера, узнать, спросить... В баре было нешумно, немцы  редко шумят, телевизор над стойкой показывал теннисные соревнования, но мало кто туда смотрел. Дарине показалось, что за соседним столиком говорят на иврите, но тут Питер взял ее за руку и вывел из бара. Он опять настойчиво сказал про билеты на самолет.
-  Куда? -  спросила Дарина.
-  В один тихий городок... на границе с Австрией, где я живу.
-  Я не поеду туда!
-  Поедешь. Тебе некуда теперь больше ехать. Сейчас в Германии для тебя будет безопасно, как никогда. Германия будет открещиваться от случившегося, а уничтожение Израиля представит как сумашествие отдельных безумцев нацистов. Которые считают, что Германия жертва сионистской пропаганды. Недавно итальянский епископ заявил, что Катастрофа произошла из-за захвата евреями власти над экономикой Германии, и ответственность за массовое уничтожение людей лежит на самих евреях, притом на всех. Его заявление сильно ускорило события, так я полагаю... А тебе вообще нечего бояться. Ты блондинка с хорошеньким носиком и светлыми глазами. Ты англичанка, или даже русская! Ты знаешь английский и русский, а про иврит забудь!
        «Да, точно, за столиком впереди говорили на иврите, и Питер тут же её увел», - подумала Дарина.
-  Почему ты со мной познакомился? - вдруг спросила Дарина, когда они сели в машину. - Зачем я тебе нужна?   
        Питер не ответил, он о чем-то думал.
-  Посади меня на самолет в Москву. У меня там живет двоюродный брат.
        Питер, глядя перед собой, начал медленно говорить.
-  Я люблю свою страну. И должен оправдывать ее во всем, что бы она ни совершила, и что бы я об этом не думал.  Я никогда не предам Германию.  А ты... Ты пока будешь со мной... пока всё не выяснится. А в Москву у тебя визы нет. Ведь, нет?
        Дарина кивнула.
-  А сейчас мы поедем в отель. Тебе нужно отдохнуть. Да и мне тоже.

        Ночью он спал в салоне на диване, а Дарина в спальне, на роскошной широкой  кровати. Но она почти не спала. Думала, что хочет от нее Питер, почему он... «Он хочет меня спрятать, скрыть, но разве мне угрожает опасность? Неужели вся Германия опять способна сойти с ума и уничтожать всех евреев?..». Дарине чудилось, что она опутана паутиной незнания, может быть, даже какого-то чудовищного обмана...  Никакой информации, кроме той, что сообщает Питер. Как-то странно он рассуждает. То надоели евреи со своими проблемами, то чуть ли не гордится «развитой культурой воспоминаний и покаянием». И что были немцы,  которые спасали евреев. Может, и были такие. Всегда найдутся сердобольные и порядочные, хоть кто-нибудь, да найдется...
       Утром, за завтраком, который подали в номер, она повторила свой вчерашний вопрос.
-  Почему ты со мной познакомился? Как ты узнал, что я еврейка?
-  Я увидел тебя возле толпы туристов. У некоторых в руках были бело-голубые флажки... с вашими звездами. Ты разговаривала с пожилой парой... на иврите. Ты улыбалась, ты рада была, что есть с кем поговорить. А потом группа ушла в одну сторону, а ты в другую. А я... пошел за тобой. Ты зашла в музей. Я стал ждать. Я понял, что я должен...
-  Что? Что ты должен? Предупредить?
-  Что толку предупреждать? Поздно уже было.
-  Отдай мой паспорт! Зачем ты его взял? Я поеду в аэропорт и возьму билет в Израиль.
-  Иди. Вот твой паспорт. - Холодно сказал Питер и бросил на стол синюю книжечку. -  Самолеты туда вряд ли летают, и страна твоя осталась только на карте.
-  Тогда я останусь здесь, в Берлине.
-  На каких правах? Ты же сама сказала, что на днях срок твоей стажировки заканчивается.
-  В таком случае, я обращусь в израильское консульство. И спрошу, что мне делать.
-  Я звонил туда. Закрыто до выяснения обстоятельств, - не глядя на нее, сказал он.

        Питер купил в аэропорту билеты, и они пошли по широкому коридору искать свой вход на посадку. Дарина увидела, как к одной из стоек продвигается на посадку цепочка людей, человек пятнадцать. Бородатые мужчины в черной одежде и в черных шляпах. Дарина остановилась. Тут она заметила, неподалеку, смуглого кудрявого парня, стоящего в стороне от цепочки и с ненавистью смотрящего на мужчин. В руке у него была плотно набитая спортивная сумка, и он то и дело опускал на нее глаза. Вдруг взгляды парня и Дарины скрестились, и секунду они напряженно смотрели друг на друга. Парень отвел глаза и стал продвигаться ближе к черной цепочке... Питер взял Дарину за руку, побуждая идти дальше, но она не двигалась с места и беспокойно смотрела вокруг. Она увидела то, что искала – куда летят эти люди.  Над стойкой, на небольшом табло была надпись: «Тель-Авив».
        Дарина повернулась к Питеру... и уже открыла в возмущении рот... но тут вокруг началась какая-то суматоха, смуглый парень мгновенно исчез из виду, а двое мужчин в полицейской форме расталкивали людей, вглядывались в лица, сверяясь с фотографией у одного из них. Полицейские увидели Питера, держащего за руку Дарину, и двинулись к ним. Питер быстро выпустил руку девушки и отошел на шаг от неё.
-   Ваши документы!
         Питер, нехотя и медленно, вынул из пиджака паспорт.
-   Я гражданин Германии! В чем дело?
-   Вы знаете эту девушку?
-   Впервые вижу. Она сама ко мне подошла. Я не знаю, что ей от меня нужно!
-   А ваш паспорт? - обратился другой полицейский к Дарине. Она молчала. Опустила глаза и увидела возле своих ног синюю книжечку. Подняла и протянула полицейскому.
-   Я уронила... только что... - сказала она по-английски, не глядя на Питера.
-   Та-а-к... гражданка Израиля... Куда направляетесь? Вы знаете этого человека?
       Дарина кивнула. Полицейские перешли с немецкого на английский, вопросы сыпались один за другим, но она не знала, что отвечать. Их отвели в какую-то комнату и вопросы продолжились. Питер громко возмущался задержанием, заявлял о своих правах,  а испуганная Дарина совсем запуталась в ответах.
-  Вы, мисс, говорите, что хотите в Израиль, а господин Питер Майер ...
-  Какой Израиль? Израиля больше нет! Израиль уничтожен! - вскричал Питер. - Я хотел ее спасти от уничтожения! Я – последний праведник в этом мире!
-  Вы, господин Майер.... последний сумасшедший в этом мире! Вы сбежали из психиатрической клиники, и это не в первый раз! Вы уже спасали девушку, еврейку,  вы помните?.. - он заглянул в паспорт Дарины. - Дарина Вейцман... Этот господин больной человек. Он уже однажды спасал гражданку Израиля. Мы ее с трудом нашли, в подвале его домика в горах. Его отправили в клинику лечиться. И вот, каким-то образом, он сбежал... Гоподин Майер, как вам удалось сбежать?
        Питер молчал. Его обыскали и нашли кредитную карточку.
-  Ну вот, он её из сейфа клиники взял, - сказал один полицейский и усмехнулся, - без денег разве уедешь куда-нибудь.
-  У него идея-фикс, - пояснил он негромко Дарине, пока  другой занимался документами и что-то записывал. - Спасти еврея и объявить себя праведником мира.
        Дарина громко разрыдалась.
-  Мне показалось... он хороший человек, - сказала она сквозь слезы. - Он очень хорошо ко мне отнесся. Питер действительно хотел меня спасти...
-  Но он обманул вас. С Израилем ничего не случилось. Всё случилось в его голове. Насколько нам известно, его отец воевал в частях СС, и проявил... как вам сказать... он усердно и ревностно выполнял приказы начальства... Отца Питера судили, и он умер в тюрьме. А Питер... он решил, что должен искупить вину отца. Он сам об этом говорил, когда был задержан в первый раз и определен на лечение. Жена его сразу бросила, а сын... сын руководит маленькой неонацистской группировкой в Мюнхене. Что он думает об своем отце, можно только предположить... По всей видимости, старший господин Майер остался при своем... при своей безумной идее. Мы уже несколько дней его разыскиваем... Он взял из сейфа клиники свой паспорт и кредитку... сейф забыли закрыть. И уехал подальше, чтобы сразу не нашли. Псих, но сообразительный! Ну, не плачьте, успокойтесь. Слава Богу, он не успел вас увезти к себе и спрятать в подвале. Не переживайте, всё обошлось.
-    Я... мне жалко его...
-    Бросьте. Он просто псих. Праведник мира! - полицейский расхохотался.
-    А почему у вас в паспорте фото с черными волосами, а вы блондинка? - спросил другой, рассматривая паспорт Дарины. Питер при этих словах отвернулся.
-    Питер... он попросил меня перекраситься. Чтобы я не была похожа на...
-    Попросил, или заставил? - настороженно спросил тот, вертя в руках паспорт.
-    Нет, он не заставлял, только попросил.
-    Вы хотите сказать, что никакого насилия не было? Ни в чем?
-    Ни в чем. - Твердо ответила Дарина.
-    Ваши показания  и ваши данные записаны. Уедете вы, или останетесь, вас в любом случае могут вызвать. Хотя, поскольку этот господин болен, и, если вы не будете иметь в дальнейшем к нему претензий...
-    Я не буду иметь, - поспешно сказала Дарина. - Питер не причинил мне никакого зла. Он ведь... хотел меня спасти...
      Питеру велели встать, его собрались уводить. Он оглянулся на Дарину... Она подошла к нему и взяла за руку. Потом обняла. У Питера увлажнились глаза.
-    Ничего, девочка, - тихо сказал он. - Пусть у тебя будет всё хорошо. Не сердись на меня.
         Полицейские с изумлением смотрели на эту сцену.
-   Если бы он увез ее и засунул в подвал, она бы иначе отнеслась к нему... совсем иначе... - сказал полицейский, что допрашивал Дарину.
-   Однако, его совсем не вылечили, судя по всему, - заметил другой.
-   Возможно, это не лечится. Тяжелый психический случай. Последствия, знаете ли, войны... чувство вины.  Но его случай – единственный,  насколько это известно.   Последний праведник Питер Майер...
      Дарина выпустила руку Питера, и его увели.
-   Послушайте, - побежала за ними Дарина. - Там, в зале, у стойки Тель-Авива, я видела какого-то парня... мне показалось, он что-то задумал...
-   Не волнуйтесь, за ним следили. Он, без сомнения, уже арестован. Однако... спасибо за наблюдательность!

       Дарина поехала в семью, в которой жила, собрала чемодан, и утром другого дня, попрощавшись с добрыми хозяевами, улетела в Израиль. Дома никому ничего не рассказывала. Мама будет переживать и плакать, а подруги смеяться и выпытывать  подробности.
       Позже она всё же рассказала самой близкой подруге. Та удивлялась, ахала. А потом спросила:
-   Так ты что, не забрала из отеля вещи, которые он тебе купил?
-   Я даже о них не впомнила, - сказала Дарина. - При чем тут вещи? Ты знаешь, я всё время его вспоминаю. Питер был такой искренний...
-   Ну да. Твое счастье, что он не засадил тебя в подвал... а потом мог забыть об этом. Тебе повезло!
        Дарина помолчала. 
-   Он меня спасал. Я это точно знаю. И мне его жалко. Как будто он и в самом деле последний праведник.
-   Забудь его! Он же просто псих!
-   Я постараюсь. Но вряд ли смогу.

------------------------
2010 г.