Бутылочка

   Было это в Иерусалиме. Неустойчивая  погода месяца ияра  то припекала южным солнцем, то пронизывала колючим горным ветром. Продрогшая на автобусной остановке очередь втиснулась в долгожданный автобус. Автобус шёл к Старому городу. Я была счастлива - мне предстоял целый день гуляния по Иерусалиму, неспешного, вдумчивого, давно предвкушаемого. Публика в переполненном автобусе самая приятная: сдержанные бородатые мужчины в чёрно-белом, приветливые хозяйки с большими сумками и в шапочках, девчушки в длинных юбках, кроссовках и с рюкзаками – всё милые еврейские лица. Едем.
   И тут зашла, вернее, вскарабкалась в автобус молодая женщина с коляской и авоськами. Непонятной внешности и костюма – то ли арабка, то ли наполовину, то ли всё-таки еврейка южных ветвей, а вот ребёночек в коляске –  без сомнения арабчонок. Ребёнок капризничает, норовит выпасть из коляски, женщине тяжело – с ним и с авоськами. Автобус весь осуждающе напрягся  – не то что место ей уступить или помочь, вообще как бы игнорирует, отстраняется неодобрительно. И поясняющий шепоток для меня: «с арабом путалась!». Я согласна: какая-то неправильная женщина. И тут ребёнок роняет бутылочку с соской – и в крик, бутылочка катится под ногами по пыльному и неустойчивому автобусному полу.  И… я инстинктивно бросаюсь её поднимать. Удивлённые и осуждающие взгляды: «Тебе это надо?». Женщина не поблагодарила, не улыбнулась, молча сунула в рот ребёнку грязную соску, даже не обтерев.
   Мне неловко и неприятно. Автобус прав! Я не понимаю саму себя. Зачем я это сделала? С моими ультра-правыми взглядами, убеждённостью в необходимости силового решения арабского вопроса, поддержкой поселенческого движения на территориях… А с особенностями арабской психологии я ещё раньше познакомилась на набережной Акко, где меня окружила толпа смуглых подростков, требуя денег. Они смотрели на меня с ненавистью, презрением и высокомерно, как на насекомое – и у меня же агрессивно требовали денег. Я стояла в растерянности, пока кто-то не выдернул меня за локоть: «Пойдём отсюда, это же арабы!». (Кстати, то же выражение на арабских лицах я видела в недавних видеокадрах из Газы, когда «мирные палестинцы» тащили мешки с гуманитарной помощью: «Мы вас ненавидим и будем в вас стрелять, но вы всё равно обязаны нас кормить»)
    Зачем же я бросилась поднимать эту бутылочку, вопреки своему уму и сердцу? Это что - условный рефлекс, как у собачек Павлова, привитый в советской школе? Или результат воспитания моей любимой бабушки-еврейки, учившей пропускать вперёд, уступать место и делиться подаренным лакомством со всеми присутствующими? И где-то в глубине копошится ощущение, что доведись – и я снова брошусь поднимать эту несчастную бутылочку.
   Я вышла из автобуса у ворот Старого города и пошла к Котелю. Неожиданно ветер стих, солнце согрело старые камни. Нахлынувшие чувства затмили автобусный инцидент. Я прижималась щекой к живым камням Стены и думала о своих похороненных в российских снегах предках, которые не могли даже мечтать прийти к Стене. Я передавала  мысленное послание от них и молилась о самом заветном.
   Оторвавшись от Стены, я посмотрела вокруг затуманенным взглядом …и вдруг… нет, неужели  не показалось? Но точно! Это была ТА женщина из автобуса. Она меня не заметила или не узнала, её взгляд был отрешён и устремлён внутрь себя. Она оперлась рукой на Стену, прижалась к ней лбом и замерла, только губы беззвучно двигались. Я смотрела на неё в смятении и заново переживала автобусный эпизод. Что бы сказала по этому поводу моя покойная бабушка? Я не знаю... У меня нет однозначного ответа. А что скажете вы?



фото - автора