Город

Город  плакал струйными, серыми не гостевыми дождями, которые по-хозяйски поливали всё, что попадалось им на пути.
Скучал монотонными рядами безучастных, полуслепых глазниц-окон. Стремился убежать улицами, затянутыми в асфальт, как дамочки в корсет.
Тянулся вверх домами, наполненными всякой всячиной, со слегка тронутыми обитателями, снующими без смысла взад-вперёд. По большому счёту.
Иногда развлекался ступенями, ведущими то в воду, то в обход чего-либо. Криво и щербато улыбался бетонными, гулкими заборами, как бы насмехаясь над собой.

В общем, город грустил.

А почему бы и нет?

Времена его значимости и величия прошли, но оставили в душе смятение, осадок и неприятный привкус ненужности на берегах древней реки.
С этим надо как-то жить, что-то делать, а не хочется. Вот и приходится влачить своё существование, как придётся.

Не помогают взбодриться ни новая краска на уставших, молчаливых фасадах, ни шумные дурацкие процессии быстро сменяющихся жителей, весело размахивающих шариками, ни тёмные стёкла новых зданий, похожие на очки шпионов.
И даже Лицо, своё Лицо, отретушированное дорогими фотографами, на телеэкранах страны и не только родной.

Устал. От продолжительной нелюбви. И это стало болезнью.

Полезла грязь со всех щелей без ведома, без спроса. На ней поселился мох, усидчивый и спокойный. Шальной ветер стал биться в стены  густо стоящих домов с дурной силой, и
метаться по колодцам улиц и дворов.

Город тужил.

И его туга отражалась на всех. Налётом затхлости и старости, цинизма и высокомерия. Приезжие спешили уехать, как только неосознанно улавливали это. Ведь только поначалу это кажется неким шармом. 
А жители и сами давно стали носителями этой туги, поэтому не замечали её, а покорно разделяли участь с городом. Эта особенность была настолько сильной, что и вне города, жителей узнавали по характерным признакам. Да и они скучали, и норовили вернуться в объятия своего патрона – Города. Срослись.

Но от этого Городу было не легче. Может даже тяжелее.

Он пил. Иногда. Целыми наводнениями. Мутную, бурую воду.

Когда легчало, заказывал лето, смешное по своей продолжительности и наличию тепла. Или зиму. Крепкую и суровую. Она держала его в ежовых  рукавицах долго, не баловала белым светом, заставляла трещать многочисленные берега.

Город немного приходил в себя. Но именно это его старило и делало ворчливым. Город стал похож  на старика, одиноко живущего на окраине  государства  с посохом – символом былых побед. Он и сам забыл о своём блистании и славе, радости и почёте. Перестал тревожиться.

Теперь Город больше спит, бодрствует вполглаза, присматривая за беспокойным содержимым.