Как поссорился дворянин Иннокентий с москвичом Бон

Как поссорился дворянин Иннокентий с москвичом Бонапартом

– Кешенька, милый, ну, что же ты! – Жалобно лепетала молодая женщи-на, чей негромкий голосок почти полностью перекрывал хриплый лай, пере-ходящий иногда в истерическое подвывание.

Ей было стыдно, что ее очаровательный песик устроил скандал на всю улицу. Прохожие оглядывались, некоторые посмеивались, а некоторые спе-шили отойти подальше от страшного и агрессивного существа, которое раз-мерами было не больше кота, перенесшего в детстве рахит.

– Что-то вы сегодня настроены сурово! – Пробормотал невысокий плот-ный мужчина, с трудом удерживая ризеншнауцера, вырывающегося с ужас-ным рыком.
– Все, все, мы уже уходим, – хозяйка подхватила кроху на руки и быстро завернула за угол со своим питомцем, и долго еще доносились издалека са-мые неприличные ругательства, которые только есть в собачьем языке.       

Всем своим существом Кеша ненавидел больших собак. Его маленькое тельце сотряслось от злости, когда он видел перед собой сородича, размером превосходящего добермана. Ничего удивительного в этом, конечно, не было – все небольшие собачки крайне болезненно реагируют на солидных и серь-езных псов, наверное, у них так проявляется комплекс неполноценности. А может, им кажется, что здоровенные овчарки всех видов и мастей подавляют их своей мощью и являются угрозой для жизни и здоровья. В общем, эстети-ческий вкус маленьких баловней судьбы сильно оскорблен бывает, когда мимо важно шествуют те, чье предназначение – служба и охрана.

Кешка же выделялся даже на общем фоне этой печальной тенденции. Дитя нежной любви представителей очень разных пород, в быту он был мир-ным и очень милым существом, хотя в его медицинском свидетельстве и бросалось черным пятном в глаза понятное всем собачником «б/п», то есть – беспородный. Но его любили не за экстерьер и не за награды, полученные на разных выставках, а просто за то, что он был Кешкой – то есть, кем был.
Дома хозяйка опустила собачку на пол и скорбно пожаловалась мужу:

– Опять время не рассчитала! Знаю же, что больших собак раньше выво-дят. Но Кеша уж так просился!
– И кого он сегодня чуть не загрыз? – Поинтересовался хозяин зверя.

Кешка весело прыгал вокруг супругов, нисколько не смущаясь своего недостойного поведения. Напротив, он полагал, что показал себя молодцом. Жаль только, что ему не дали разобраться с врагом, уж он бы показал, кто сильнее!

– Ризеншнауцер из дома наискосок. Слушай, просто как-то совестно: что люди подумают? Скажут, собака невоспитанная и злая. А Кешенька совсем не такой!
– Ерунда! – Махнул рукой более равнодушный к чужому мнению хозя-ин. ¬– Что же поделаешь?

Кеше уже год, сама же читала, что характер собаки к этому времени практически сформировался. Ну, не любит он больших псов!

– Так ведь страшно! Вдруг какой-нибудь из них вырвется и нападет на Кешу? Что тогда? Ты бы посмотрел, что с ним творится! Он так ругается, причем ведь первый начинает, сам лезет!

Хозяева предложили любимцу ужин, на который тот набросился с жад-ностью и чувством выполненного долга. И в самом деле, что за прогулка без драки? Подраться Кеша любил. Но не все собаки вызывали в нем столь воин-ственное настроение: он четко разделял четвероногих сородичей на «своих» и «чужих». «Своими» считались спаниели, хины, пекинесы, мопсы и дворяне любого происхождения. С ними у Кешки не было непримиримых противоре-чий, и взгляды на жизнь, в общем и целом, совпадали. Мелкие расхождения решались быстро и безболезненно. Так что среди хозяев своих друзей ма-ленький дворянин пользовался, можно сказать, популярностью за умильную внешность и приятный характер.

Хозяева больших псов с ними не соглашались: они не встречали более склочного и вздорного существа, которое обладало, с их точки зрения, только одной выдающейся способностью – довести их верных питомцев до нервного срыва.

Действительно, Кешеньку можно было бы смело назвать «баловнем судьбы». Обычно хозяева собак пролетарского происхождения обретают их традиционным путем – подбирают на улице. А Кеша родился и первые два месяца своей жизни провел в прекрасных условиях. Довольно состоятельные люди безумно любили собак: в их большом красивом доме жила целая стая. Животных кормили по часам, хозяйка всей этой псарни купала, расчесывала шерсть, разговаривала с ними. Соседи считали ее слегка чокнутой, но доброй женщиной (что соответствовало действительности). Ее муж, уважаемый и солидный человек, занимавший ответственный пост в одной очень весомой организации, конечно, так не углублялся в собачью жизнь, но после утоми-тельного рабочего дня любил пообщаться с теми, кого ставил неизмеримо выше венца творения. Через некоторое время, в сытости и в довольстве, чет-вероногие начали плодиться, что было вполне предсказуемо. Щенков разда-вали по знакомым и знакомым знакомых, придирчиво отсеивая неблагона-дежных претендентов. В круг доверенных лиц в свое время попали и супруги Цветковы, коим после долгой беседы был вручен щенок мужского рода, вида странного, но обаятельного.

Цветковы, люди в ту пору довольно молодые, переживающие волную-щий период «медового» месяца, поначалу не вызвали у пожилых и умудрен-ных жизнью людей никакого энтузиазма. Дело было в тяжелый момент за-рождения капиталистической эпохи в истории нашей многострадальной от-чизны, времена, как известно, были трудные, но в обществе еще не укорени-лись глубоко новые идеи. Представители молодежи не пользовалась фавором у старшего поколения, ибо слыли детьми неразумными, не знающими жизни и абсолютно безответственными.

Но у хозяев собачьего завода в тот момент особенного выбора уже не было: они осчастливили четвероногим потомством практически всех, до кого смогли добраться, а щенки все не заканчивались. Через дальнюю родню вы-шли на молодоженов, которые и явились пред очи почтенных собаковла-дельцев с целью приобщиться к этому славному сообществу. Молодые люди подкупили тем, что явно, неприкрыто и совершенно безоглядно обожали жи-вотных.

Любой собачник моментально отличит своего единомышленника от подделки даже высокого качества – это азбука. Цветковы, войдя в дом, не-медленно кинулись восхищаться открывшейся перед ними картиной: шесть собак, три кота и коробка со щенками. Они ласково гладили вьющихся во-круг них животин и совсем не боялись запачкать одежду – то есть проявили себя истинными последователями Франциска Азисского, помешанными на братьях наших меньших.

Так и переехал один из многочисленных щенков к молодым людям, и жизнь его стала еще лучше. Он буквально катался как сыр в масле. Назвали собачку Иннокентием, но чаще окликали всякими уменьшительно-ласкательными прозвищами. И песик радовал своих хозяев Цветковых ужим-ками, относительной сообразительностью, хорошим здоровьем и прочими приятными качествами. Но в бочке меда всегда есть ложка дегтя ¬¬¬– у малень-кого, кривоногого и лопоухого Кеши оказалось сердце льва, он хотел участ-вовать в великих битвах, которые принесли бы ему славу бойцовой собаки. Не все большие псы сразу понимали, что происходит, и долго всматривались в того, кто, употребляя столь красочные выражения, отважился вызвать их на смертный бой. Самые умные и добрые удивлялись, а один дог даже опеча-лился, что вызвал страшную бурю в душе крохи, с которой он искренне хо-тел просто поиграть. Но Кеша не вникал в личные качества своих оппонентов – для него они все без исключения были большими собаками, а значит – врагами.

Хозяевам оставалось только одно – смириться с недостатком любимца и подстроиться под график выгула по возможности всех псов в округе. Чаще всего им удавалось вклиниваться в свободные промежутки, и тогда недо-вольному Иннокентию приходилось обходиться обругиванием кошек, кото-рые тоже не числились среди его фаворитов. Но кошки ¬– это кошки, они и не думали кидаться прочь и доставлять удовольствие какому-то ходячему недо-разумению. Поэтому не так уж часто удавалось Кеше пожинать лавры побе-дителя. А лавров ему хотелось даже больше, чем вкусненького, до которого он был большим охотником. Все это не слишком благоприятно сказывалось на его характере и вызывало беспокойство молодых Цветковых.

– Знаешь, мне кажется, что Кеша из всех больших псов выбирает себе кого-то одного и назначает его главным врагом, – пожаловалась как-то Ка-тенька Цветкова мужу.

Тот поднял глаза от книги и недоверчиво посмотрел на мирно раски-нувшегося во сне на своей любимой подушке животного.

– Ты думаешь, он настолько умный? Да нет, он их, наверное, даже и не различает, он же не человек.
– Это точно – не человек, но умнее некоторых, можешь мне поверить, – хмыкнула Катенька, которая работала с людьми и имела о них самое небла-гоприятное мнение, ¬– отлично он их различает, и не сомневайся.

Кирилл Цветков рассеяно кивнул и вернулся к перипетиям жизни хоб-битов, которые в данный исторический отрезок времени интересовали его значительно больше всех мировых новостей. Катя немного обиделась, и ушла на кухню собирать ужин, впервые за полтора года относительно безоблачной семейной жизни подумав, что мужчины в некоторых вещах ничего не пони-мают.    

Кеша немедленно проснулся и порысил за хозяйкой ¬¬– поесть он любил, пожалуй, больше всего на свете.

– Ну, что, хулиган, опять сегодня будешь искать, с кем подраться? – На-клонилась Катенька к песику.

Тот тихонько повизгивал, мотая хвостиком, похожим на поросячий, и заранее соглашался со всем, что скажет хозяйка, лишь бы угостила его хоть чем-нибудь.

Дождавшись момента, когда по всем расчетам врагов уже выгуляли, Цветкова надела на Кешу поводок и пошла на обычную вечерню прогулку. Стояла середина апреля, весна уже вступила в свои права, приятный ветерок высушил землю, так что можно было погулять подольше. Дом, в котором свили гнездо Цветковы, располагался в общем для нескольких высоток большом дворе, в центре которого в некотором беспорядке росли деревья, летом зеленела травка, пересеченная пешеходными тропками – по вечерам собачники чаще всего именно туда водили питомцев, а не на собачью пло-щадку, идти до которой нужно было минут десять. 

Катенька с минуту осторожно вглядывалась в темноту, нет ли там опас-ных соседей, но все было спокойно. Поэтому на газоне она отстегнула пово-док, чтобы Кеша спокойно попасся в свое удовольствие. Вечером они всегда гуляли подольше – больше получаса: молодая собака обладает массой энер-гии, которую ей надо сбросить. Кеша носился по газону, деловито обнюхивал кусты, стараясь придать себе солидный вид, что годовалому псу удавалось не всегда. В общем, все было тихо и мирно, пока не хлопнула дверь подъезда соседнего дома, и не показался в свете чахленького фонаря дядечка не пер-вой молодости, рядом с которым, смешно разбрасывая в разные стороны ла-пы, семенил щенок.

Цветкова вздрогнула и поспешно стала расправлять в руках свернутый поводок.

– Да вы не волнуйтесь, девушка, – пробасил мужчина, – мы еще совсем маленькие…
– А кто у вас: мальчик и девочка? – Нервно спросила Катенька.

Кешка был джентльменом и не пытался обидеть даже самых крупных представительниц прекрасного пола.

– Пацан. Мы сегодня первый день гуляем. Теперь можно – все прививки сделали. – Мужчина гордо потрепал по загривку щенка бело-рыжего окраса.

Кеша узрел новичка, немедленно отставил все дела и потрусил знако-миться. При этом он настороженно хмурил кустистые брови, доставшиеся ему в наследство, скорее всего, от скотч-терьера. Причина для опасений была – трехмесячный щенок превосходил уже окончательно выросшего Иннокен-тия в четыре раза. Катя забеспокоилась еще сильнее.

– Да что вы, девушка, в самом деле! – Расстроился хозяин щенка. – Разве мой вашего обидит?
– Конечно, нет! – Согласилась с ним Цветкова. – Но вот мой… – Она за-стенчиво замялась. – Понимаете, он не любит больших собак.
– Правда? ¬¬– Мужчина с любопытством окинул взглядом Кешку. – Такой симпатичный…

В этот момент щенок запрыгал вокруг нового знакомца и неуклюже толкнул Кешу, от пинка тот покачнулся на кривых ножках, не устоял и зава-лился на бок. Поднялся он уже совсем в ином настроении – нос противно на-морщился, глазки выкатились, а мелкие зубки показались из-под приот-крывшейся пасти. Катя сориентировалась привычно быстро – она просто взя-ла Кешку на руки, не пустив его на разборку с обидчиком. В ее руках Инно-кентий извивался и протестовал против такого эффективного метода его ус-мирения.

Щенок же ничего не понял и продолжал прыгать, да еще и начал радо-стно лаять, приглашая Кешу к продолжению веселой игры.

– Ну, все, – грустно констатировала Катя, – теперь ваша собачка внесена в черный список. Это кто у вас – сенбернар?
– Нет, московская сторожевая. Правда, в детстве их иногда путают с сенбернарами.
– Ого! Собака серьезная! Скоро будем вас десятой дорогой обходить, – вздохнула Цветкова.
– Кто бы подумал, что у этого симпатяги столько агрессии, – фыркнул владелец серьезной собаки, с явным чувством превосходства поглаживая своего красавца по лобастой башке, – вот, всегда мечтал о большой псине. Все-таки они более послушные, правда, Боня? Да и вообще, эти малыши…

– А что? – Недовольно спросила Катя. – Они не собаки, что ли?
– Вроде бы и собаки, но какие-то… не слишком умные. Толку от них никакого.

Катенька Цветкова придерживалась совершенно другой точки зрения, но озвучивать ее не стала, подумала, что в этом нет никакого смысла – ведь больше она с этим мужчиной общаться не будет, Кеша более чем ясно дал понять, кем считает молодого нахала и что собирается с ним сделать.

Дома она дала волю чувствам:

– Представляешь, в доме напротив появился щенок московской овчарки. Кеша вроде бы сначала хотел познакомиться, но потом, конечно, понял, кто из милого щенка вырастет, и начал на него огрызаться.
– Москвич – это зверюга, – согласился Кирилл, ¬– придется следить, что-бы не встречались. Ну, из окна можно смотреть, когда они гуляют.

Цветковы жили на втором этаже, и из их окон хорошо просматривался весь двор, как на ладони. А Кеша сразу полюбил сидеть на балконе и сквозь частую решетку наблюдал за всеми передвижениями вокруг.

– Значит, теперь так, – скорбно подняла к потолку глаза Катя, – тибет-ский терьер, ризеншнауцер, немецкая овчарка, стаффордширский бультерь-ер, ротвейлер, а теперь еще и москвич, как будто только его и недоставало для полного комплекта.

Утром Кешу выводил Кирилл, днем тоже он, потому что числился в ас-пирантуре, и график у него был плавающий. А вечером с собакой гуляла Ка-тя, которая целый день бегала по нескольким корпусам одного из института, сея разумное, доброе, вечное, и считала полезным для здоровья спокойно по-дышать воздухом перед сном.

Иногда Кирилл составлял ей компанию, такие моменты Кеша ценил особенно, присутствие обоих хозяев пробуждало в нем желание продемонст-рировать, что мир падает к ногам смелых и рьяных. Он искал, на кого бы на-пасть с удвоенной энергией, ну и, понятное дело, чаще всего находил.

Со знаменательного вечера встречи с молодым москвичом Цветковы стали отслеживать время его прогулок. Щенок рос быстро, и уже через де-вять месяцев превратился в огромного пса. Хозяева стали надевать на него намордник, но и эта мера предосторожности не вызвала большого желании знакомиться с собачкой поближе.

Кешка с балкона начинал ругаться, как только москвич выходил из сво-его подъезда. Уж как он его видел (ходят слухи, зрение у собак не очень) в двадцати метрах, неизвестно, но в то, что говорил, явно вкладывал всю свою душу. Москвич поднимал голову и внимательно прислушивался к доносяще-муся издалека лаю (голос у Кеши был звонкий). Первые месяцы он как будто не очень понимал, что происходит, но по мере взросления осознал, что его жестоко оскорбляют, проявлял нервозность, порыкивал, переживал, в общем. Его пожилой хозяин только головой покачивал, поглядывая на балкон Цвет-ковых, и старался поскорее отвести своего питомца подальше. Но прямых столкновений до поры до времени удавалось избежать.

Однажды зимой Катенька простудилась и свалилась с ангиной. Выгули-вать Кешу вечером Кирилл ее, разумеется, не пустил, и сам повел его на улицу.

– Смотри, осторожно! – Просипела с дивана Катя им вслед.

Но Кирилл и сам прекрасно понимал, что кругом враги, причем у каждо-го из них имеется к его любимцу свой счет. Во двор он вышел, неся Инно-кентия на руках, оглянулся и только тогда опустил его на землю. Сбоку от газона, возле небольшого административного здания росли в один ряд пуши-стые елки. Погода стояла приятная: легкий морозец и снежок – большая ред-кость для местного климата. Кирилл подумал, что около елок Кеша с удо-вольствием погуляет, а вокруг них окрестности просматриваются достаточно далеко. И тут он совершил непростительную ошибку – отстегнул Кешку с поводка, не дойдя до этих самых елок. Кешка рванул вперед на всей доступ-ной ему скорости, и тут Кирилл увидел, что от елок выворачивает ненавист-ный москвич. Последнее, о чем Кирилл успел подумать – это то, что на звере, по крайней мере, как обычно, намордник. Кеша затормозил, вглядываясь в силуэт москвича, как будто не поверил своему счастью. Потом он издал ка-кой-то вопль (нечто среднее между визгом и рыком), очевидно, боевой клич, и помчался прямо на соперника, не раздумывая: как Дон Кихот на ветряные мельницы.

В свою очередь москвич узнал того, кто без малого год портил ему на-строение, и неожиданно дернулся с такой силой, что его хозяин откинулся назад и выпустил поводок.
Враги встретились на середине пути и остановились, потому что обоим надо было выбрать стратегию и тактику боя, ибо эмоции не позволили им мыслить рационально с самого начала. Это дало возможность хозяевам, по крайней мере, добежать до них. Кеша, как старший, додумался быстрее – бросился прямо в морду москвичу. Будь пес без намордника, этот выпад был бы последним в жизни беспородка. Но москвич, не имея возможности про-глотить малыша, смахнул его лапой и подбросил в воздух. Визжа, Кешка от-летел метра на четыре, перевернулся на земле, вскочил и яростно пошел на второй заход. Тут-то Кирилл и подхватил его трясущимися руками и прижал к куртке. Хозяин москвича тоже не бездействовал: намотал болтающийся по-водок на руку и тащил вырывающегося москвича в противоположную сторо-ну.

– Боня, Боня, успокойся, – охрипшим от страха голосом убеждал он ов-чарку.
– Простите, не заметил я вас за елками, – виновато бормотал Кирилл, понимая, что им с
Кешей просто повезло. Кроме того, у молодого человека не было сомнений, кто истинный виновник происшествия, у него и в мыслях не было предъявлять претензии хозяину москвича.

– Да за что же ваш так ненавидит моего Боню? – Уже спокойнее спросил пожилой мужчина.
– А ни за что. Просто он слишком большой, вот и весь секрет. Мы все время старались с вами не совпадать на прогулках, а сегодня вот… – Кирилл не знал, что еще можно сказать в свое оправдание.
– Вообще-то Бонапарт у нас совсем неагрессивный. Мы ходим в школу, там инструктор говорит, что характер у него спокойный. К внукам относится дружелюбно, если кто в дом приходит, то насторожится только, но не напа-дает.
– Да что уж говорить… Служебная собака есть служебная собака, – со-гласился Кирилл, радуясь, что хозяин москвича как будто не собирается с ним конфликтовать, – я бы тоже хотел что-то солидное, но времени нет, что-бы заниматься с ним, да и жена предпочла такого вот, маленького, для души.
– Точно, с большой собакой нужно работать. Я вот только когда на пен-сию вышел, смог наконец свою мечту воплотить: всю жизнь то – команди-ровки, то ¬– авралы, а собака же живое существо, ей подай заботу и внима-ние… – Мужчины углубились в проблемы содержания животных вполне ми-ролюбиво и уважительно.   

Бонапарт тем временем успокоился, только недружелюбно посматривал на Иннокентия, недовольно притихшего на руках хозяина. Правда, он скалил зубки и противно рычал в сторону москвича, сосредоточенно размышляя, ко-го можно считать победителем, иначе  смысла никакого он не видел в преды-дущих событиях. Удобно устроившись на руках Кирилла, он сверху мерил взглядом Бонапарта и находил, что не такой уж тот и огромный, а свое пове-дение при любом раскладе не мог не оценить, как проявление невиданной храбрости. Так что через несколько минут Кешка совершенно уверился, что показал мерзкому псу, кто в округе главный, то есть не сомневался, что поле битвы осталось за ним.

Что по этому поводу думал Боня, неизвестно, но вряд ли признал себя побежденным. А если его и удивило то, что непонятное существо, непонятно за что взъевшееся на него, пыталось загрызть такого бравого молодца, как он, то делиться своими мыслями он ни с кем не стал.

По дороге домой Кирилл прикидывал, рассказывать жене о том, что произошло, или не стоит ее пугать, тем более, что все закончилось хорошо. И все-таки рискнул поведать обо всем, смиренно признав свою вину.

Катенька сначала пришла в ужас, а потом все просила мужа еще раз во всех подробностях изложить ей хронику великой битвы, и Кирилл охотно из-лагал. Иннокентий возлежал на около хозяйки, требуя от нее знаков внима-ния в виде поглаживаний, поцелуев и почесывания животика.

– Ну, что я говорил? Он отлично разбирается, кто есть кто! – Торжест-вовала Катя Цветкова. – Все он понимает!
– Тогда почему он, понимая все, упорно лезет драться к собакам, кото-рые могут его проглотить просто во время вдоха и не заметить? – Возразил Кирилл. – Раз он такой умный, то должен понимать, чем ему это грозит!
– Просто у него завышенная самооценка, – серьезно ответила Катя, ко-торая недавно посещала семинар столичного психолога, – Кеша думает, что он вправе сражаться с огромными псами, потому что не видит себя со сторо-ны.
– А нельзя ему эту самооценку… откорректировать? – Иронично поин-тересовался Кирилл, но жена иронии или не заметила, или сделала вид, что не заметила.
– Нельзя. Ты что, хочешь, чтобы твою собаку комплексы замучили? Нет, пусть уж лучше верит, что он круче всех, правда Кешенька? – Она нежно по-гладила жмурящуюся от удовольствия мордочку.
– По-моему, все это безобразие и есть проявление у него комплекса не-полноценности, ¬– возмутился Кирилл, ¬– теперь Бонапарт этот самый пред-ставляет серьезную угрозу, вот что я скажу!

Катя легкомысленно махнула рукой:

– Это Кешенька представляет для него серьезную угрозу. Но я, само со-бой, буду строго теперь следить, чтобы они не встретились.

Это обещание Цветкова выполняла неукоснительно, но, тем не менее, инциденты случались. Конечно, трудно постоянно жить настороже, так что и в последующие годы сталкивались на улице Иннокентий и Бонапарт не еди-ножды. Кеша чувствовал свое превосходство, потому что к его услугам все-гда был балкон, с которого он говорил все, что хотел, хотя и он как-то пред-стал перед врагом с невыгодной стороны.

Случилась с Кешкой неприятность – он сорвал коготок. Ну, не то, чтобы уж такая большая беда, а все же Цветковы разволновались. Отнесли собачку к врачу, тот осмотрел рану и посоветовал мазь. Но для того, чтобы мазь дей-ствовала, лапу надо бы забинтовать. Как будто все просто и понятно, никаких особых проблем не предвиделось. Да только Кеша категорически не желал ходить с повязкой. Сдирал он ее методично и целенаправленно. Из-за этого рана никак не заживала, впереди замаячила неприятная перспектива нагноения.

Тогда Катенька придумала специальный сапожок, который завязывался на спине собаки, и снять его зубами возможности не представлялось. С таким сооружением его и водили на прогулку. Хозяева Кешиных знакомцев одоб-рили цветковское ноу-хау и взяли его на вооружение, а прохожие смеялись, потому как смотрелся Иннокентий в упомянутом сооружении весьма своеоб-разно. Самому Кеше пришлось смириться, что отрицательно сказалось на ха-рактере и повадках. Он, видимо, решил, что его теперь всерьез воспринимать никто не  станет, и рассматривал сапожок как чуждый его натуре элемент, демонстрирующий слабость и немощность великого героя.

В один из таких вечеров Катенька и гуляла с любимцем во дворе. Кеша, меланхолично прихрамывая, трусил потихоньку и старался не привлекать к себе внимания. Тут и показался Бонапарт, как всегда в наморднике. Хозяин, заметив недруга, приостановился. И тут Иннокентий вдруг, бросив косой взгляд на Боню, быстренько зашел за дерево, повернулся в другую сторону и занялся обычными собачьими делами.

– Что это  ним? – Искренне удивился хозяин москвича. – Я думал, он сейчас бросится.
– Лапка у него не в порядке, вот и не хочет, чтобы ваш Боня видел его в таком состоянии, – улыбнулась Катенька.
– Надо же! – Восхитился противник маленьких собак. – Что-то там себе в голове прокручивает. Всегда бы так, глядишь, и подружились бы.

Бонапарт несколько озадаченно смотрел в темноту, чуя поблизости злейшего друга и пытаясь осмыслить причину его невиданного миролюбия. Катя Цветкова не стала испытывать на прочность нервную систему своего любимого Кешеньки и увела его, вежливо попрощавшись с хозяином Бона-парта и с самим псом. Тот в знак симпатии повилял хвостом Катеньке, все же косясь на Иннокентия с опаской. Беспородок же, так и не взглянув на Боню, гордо прошествовал в сторону своего подъезда, старательно не припадая на больную лапу. Только по этому признаку Катенька догадалась, что Бонапар-та Кеша отлично разглядел и сознательно выбрал такую линию поведения.

Лапа благополучно зажила, и маленький воин снова принялся за старое. Москвич уже и не ждал от Кешки ничего хорошего и как будто навсегда вы-черкнул его из возможного круга общения.

Совсем уж неприятное чувство Кеша испытал, когда Бонапарт стал сви-детелем пренебрежительного отношения к врагу со стороны прекрасной да-мы. Больших девочек Иннокентий всегда обходил или, если был в добром расположении духа, приветливо вилял им хвостиком, после чего удалялся  с чувством выполненного долга. В одном из близлежащих домов жила собака породы ротвейлер – особа чрезвычайно благодушная, толстенькая и уже тоже далеко не молоденькая. Она питала к Кеше странное, но вполне объяснимое пристрастие: принимала маленького беспородка за щенка. Кешка терпел с трудом ее облизывания, но спорить не смел.

Однажды на прогулке столкнулись все: Катенька Цветкова и хозяева Бонапарта и ротвейлерши, которые оказались добрыми знакомыми. Заметив Иннокентия, ротвейлерша немедленно подошла к нему и стала пихать его носом в бочок. Бонапарт остался стоять метрах в четырех, но, наклонив голо-ву, с большим интересом наблюдал за происходящим. Кешка занервничал, как и его хозяйка, а добрая собачка, не замечая их настроения, радостно пе-ревернула беспородка на спинку и принялась облизывать, как сначала поте-рянное, а теперь вновь обретенное чадо. 

Иннокентий расстроился страшно: в том, что Боня сделал себе какие-то выводы и посмеялся над врагом, он не сомневался. Главное же, что сделать Кешка все равно ничего не мог – обидеть даму не позволял кодекс чести, бросаться в драку с москвичом – не позволяла и сама ситуация, и хозяйка.

Маленький, но гордый песик извлек из печальной истории урок: больше никогда он не подходил к милой ротвейлерше, завидев ее, сразу поворачивал в противоположную сторону, как бы та не махала остатком хвоста и не по-скуливала. Вскоре, впрочем, та скончалась, но Бонапарт-то был жив и здоров, а значит, инцидент не был исчерпан. За то, что москвич видел его в столь не-приглядном и унизительном свете, Иннокентий с удовольствием бы порвал его на куски (он всячески лелеял эту картину, расписывая ее во всех подроб-ностях Боне с балкона), но хозяева не пускали, жалость-то какая! Так что общий счет на протяжении многих лет держался в пределах равного. На са-мом деле, конечно, Бонапарт с удовольствием бы забыл о ссорах и скандалах, потому что действительно существом был незлобивым и уравновешенным, хотя Кешке и удавалось порой довести его до нервного стресса.               

Шли годы, многое менялось в жизни людей, в том числе, и в жизни Цветковых, но для Кеши все оставалось по-старому. Собаки ведь по природе своей консерваторы, они придерживаются раз и навсегда установленных по-рядков и очень не любят перемен. Так для Цветковых, когда они смотрели на Кешку, время как будто останавливалось. Хотя, нет. И крохотный песик тоже не избежал пометок безжалостного судьи. На шерстке его появились седые волоски, немного потемнели белки выпученных глазок, да и бегал он уже не так резво, как раньше, больше спал, и зрение, и слух уже не так хорошо слу-жили своему хозяину. Правда, из-за того, что Кеша был маленькой собачкой, эти изменения в глаза не бросались, но Цветковы понимали – Кеша уже ни-когда не будет таким, как прежде.

Да и сами Цветковы заметно изменились: Кирилл растерял значитель-ную часть великолепной шевелюры, обзавелся небольшим брюшком и все сетовал, что работа не оставляет времени для занятий спортом. А Катенька, рассматривая по утрам в зеркале морщинки вокруг глаз, с тихой грустью го-ворила Иннокентию:

– Были когда-то и мы рысаками… Ничего, Кешенька, мы еще повою-ем…

И Кешенька воевал. Сдавать свои позиции он не собирался. К десяти го-дам он приобрел значительный жизненный опыт, научился все-таки гонять котов, что подняло его в собственных глазах на недосягаемую высоту (хотя его акции никогда не падали ниже уровня «суперпса»). Собаки очень остро чувствуют, кто из них чего стоит, так что молодые редко лезут в драку с бы-валыми старцами, какими бы маленькими те ни были. Старость Кешки была вовсе не так уж неприятна: многие собаки как-то там давали ему понять, что чтят его заслуги и авторитет. И с Кешкой произошли приятные перемены – он стал менее агрессивным и уже не так страстно бросался в бой. Цветковы были счастливы, долгожданная гармония воцарилась между ними и хозяева-ми серьезных собак.

Увы, все это не относилось к Бонапарту. По какой-то странной и необъ-яснимой прихоти Иннокентий ненавидел москвича даже с большей силой и страстью, чем в молодости. Но с годами Цветковы подстроились под график прогулок Бони, и Кешке редко выпадало счастье высказать тому все, что у него накипело. А хозяева недругов уже много лет здоровались, встречаясь днем на улице, в местном магазине или в жилищном управлении (давно за-мечено, что совместное многочасовое пребывание в данной инстанции спла-чивает жильцов, как ничто иное в сем бренном и суетном мире). За прошед-шие годы Цветковы познакомились со всей семьей Бонапарта, знали по име-нам внуков Сергея Семеновича (так звали почтенного владельца москвича), а те, в свою очередь, проведали многие тайны Катеньки и Кирилла. Все пони-мали, что большему сближению мешает только упорство и верность своим идеалами и жизненным приоритетам маленького четвероного существа.

А само это существо, уже изрядно подслеповатое и ворчливое, важно разгуливало по двору, ощущая себя властелином мира. Жизнь удалась, она была весьма милостива к собачке, которая, казалось, никаких особенных дос-тоинств и не имела.

– Смотри, у него вокруг носа шерсть стала совсем белая, – тихонько прошептала Катя (уже много лет для большинства населения города Екате-рина Владимировна) мужу, приближая к его лицу славную мордочку Кеши.
– Что ж, уже не юноша наш Иннокентий, – вздохнул Кирилл, внима-тельно разглядывая, какой еще урон нанесло его любимцу жестокое время.

Давно уже Кирилл забыл о своих еретических сомнениях в уме и спо-собностях питомца. То ли действительно постиг всю мощь его интеллекта, то ли просто привык к его ужимкам и повадкам, но теперь строгий преподава-тель, которого страшно боялись несчастные студенты, всячески склонен был потакать капризам Кешеньки и оправдывать их в стройных логических по-строениях.

– Знаешь, что особенно печально? ¬– Спросила Катя. – Что нет уже мно-гих друзей и врагов, наверное, Кеша понимает, что они умерли. А вдруг он чувствует себя одиноким?
Действительно, один за другим покидали земную юдоль старые знаком-цы. Само собой, появлялись другие собаки, но Кеша не очень рвался с ними знакомиться, все больше игнорировал их, храня в своем сердечке верность прежним привязанностям.
– Вряд ли. Для начала, у него есть мы – для собак хозяева важнее всего на свете. И потом, – рассмеялся Кирилл, ¬¬– у него всегда есть Боня!
– Вот уж точно! – Согласилась Катя. – Бонапарт младше Кеши почти на год, так что им еще враждовать и враждовать! Хотя в последнее время огня у Кеши что-то поубавилось. Вчера ругался на Боню с балкона, а потом поперх-нулся и закашлялся, уже как-то совсем по-стариковски…

А между тем, Кеше уже исполнилось шестнадцать лет, а москвичу, со-ответственно, пятнадцать. Как-то Катенька возвращалась днем с занятий и встретила во дворе Сергея Семеновича и Боню. Она остановилась поговорить с пенсионером и вежливо поинтересовалась его здоровьем (в последнее вре-мя тот немного сдал).

– Скрипим помаленьку, – ответил Сергей Семенович, – возраст, конеч-но, уже девятый десяток не за горами. Вот и Боня у меня что-то…
– А что с ним? – Всполошилась добросердечная Катя, испуганно воз-зрившись на москвича.
И только тут она обратила внимание, что собака без намордника.
– Ой, Боничка, а ты сегодня свободный! – Она протянула руку к собаке, и тот повилял хвостом, дружелюбно поведя в ее сторону головой.
– Да нет… – Замялся Сергей Степанович. ¬– Мы теперь всегда так. Не-удобно говорить, но у Бони зубов-то уже нет.
– Как же так? – Ужаснулась Цветкова. – Совсем нет?
– Ну-у-у… почти. Клыки-то уже года три, как повыпадали, а за этот год и передние посыпались, хотя мы ему весь комплекс витаминный скармлива-ем, как положено!
– Странно, у нашего Кеши все зубы целые, как один. Мы даже иногда и забываем, сколько ему лет. Почему же так?
– Дело в том, что маленькие собаки дольше живут, и стареют они позже. Ваш Кеша, хоть и старше на год, а Боня наш уже подряхлее будет, – не без грусти констатировал Сергей Семенович.
– Да, я тоже читала, но ведь Боня всегда таким молодцом выглядел… – Катя Цветкова перевела взгляд на москвича и внимательно к нему присмот-релась.

Результат этого осмотра ее очень опечалил: шерсть у Бонапарта пореде-ла, кое-где, особенно на высоких лапах она вылезла совсем, и открылась нежно-розовая кожа, дышал москвич тяжело, звучно посапывал и пока стоял, и во время ходьбы. А когда он поднял на Катю скорбные карие глаза, у той замерло сердце ¬– такая в них читалась незащищенность и грусть по ушедшей молодости!

– Ах, Боня, Боня, – расстроилась Цветкова, – славный ты пес!
– Да, вот и прошла жизнь, – тихо промолвил Сергей Семенович, – ну, пора нам, а то уж теперь и гулять подолгу Боне тяжело стало…

И они пошли к своему подъезду. Катя смотрела им вслед, с тоской отме-тив, что Бонапарт шел очень медленно и передние лапы его почти не сгиба-лись, а задние он заметно приволакивал.   

Дома, даже не сняв пальто, Катенька схватила на руки Кешу и крепко прижала его к себе. Песик до ее прихода мирно спал, и сейчас растерянно та-ращил сонные глазки, пытаясь понять, чего хозяйке от него надо. Катя всплакнула немного, но потом бодрость Кешки ее слегка утешила. По край-ней мере, ее собака выглядит моложаво, аппетит такой, что дай Бог каждому, и вообще… лапки не приволакивает.

Вечером она рассказала Кириллу о встрече с Сергеем Семеновичем и Боней. Муж ее тоже заметил, что москвич сильно постарел: встречал его не-сколько раз, но за разными делами все забывал рассказать Кате, как изменил-ся Кешин враг. Оба сожалели, что Боня уж не прежний, резвый и буйный.

– Жаль старика, очень он привязан к своему Бонапарту, – заметил Ки-рилл за ужином.
– Ты что, думаешь, Боне уже недолго осталось? – Испугалась Катя.
– Ну, понимаешь, когда собака так резко меняется… Хотя, конечно, Сергей Семенович представлял же, когда брал щенка, что это не навсегда. Все равно ему предстоят тяжелые времена.

Цветков в это момент заваривал чай и не видел, как внезапно побледне-ла его жена. На несколько минут в кухне воцарилось тягостное молчание.

– А нам? – Вдруг очень тихо, но внятно спросила Катя.
– Что – нам? ¬– Не понял Кирилл.
– А нам разве не предстоят тяжелые времена? Кешеньке уже семнадца-тый год, ты не забыл?

Кирилл перевел взгляд на Иннокентия, сидящего на полу и переминаю-щегося с лапы на лапу в ожидании очередной подачки. И без того разбало-ванного пса все кому не лень поощряли у стола. Он умел привлечь к себе внимание и разными трюками, которым его давным-давно выучила Катенька, и хитростями собственного изобретения. Все родственники Цветковых, кто во что горазд, в течение многих лет привечали Кешу за столом, так что те-перь уже не имело никакого смысла перевоспитывать безобразника.

– Я… не хотел сказать… – Проблеял Кирилл. Но все же взял себя в руки и повел себя, как и положено главе семьи и повелителю природы. – Катенька, послушай, никто не вечен. Надо спокойно относиться к этому вопросу. Во-первых, Кешка мало похож на старикашку при смерти. ¬– Как бы подтверждая его мысль, Иннокентий в этот момент резво подпрыгнул на задних лапах и требовательно заскулил. – А во-вторых, согласись, у него была весьма не-плохая жизнь, и он ее прожил с удовольствием, а это может служить для нас серьезным утешением.

Катенька, которая сначала собиралась разразиться гневной тирадой, кра-сочно расписывающей бесчувственность и бессердечие всех мужчин в целом и мужа в частности, внезапно захлопнула рот и наклонилась к Кеше.

– А и правда! Ты у нас везунчик, да, милый? Да еще и молодец, каких мало!

Кеша немедленно затанцевал на задних лапах, поворачиваясь вокруг собственной оси и призывно помахивая передними. В домашнем обиходе этот весьма распространенный трюк назывался незатейливо ¬– «вальс».

– Видишь, он тоже так считает, ¬– смеялся Кирилл, про себя облегченно вздыхая: нотации супруги после долгого трудового дня – это было последнее, что ему хотелось слышать. 
С этого вечера супруг Цветковы перестали тщательно следить а време-нем прогулок Бони, часто поминали его в домашних беседах добрым словом, как будто не было суровых пятнадцати лет страха и трепетного беспокойства за жизнь и здоровье любимца. Как будто и не был Боня страшным врагом, и Кеша не рвался из всех своих силенок надрать тому… холку. Подобное пре-небрежение методами предосторожности не замедлило сказаться. Теплым весенним вечером Катя и Кирилл вышли прогуляться перед сном вместе с Кешей. Они горячо обсуждали планы на отпуск, который у них, преподава-телей, был в два раза больше, чем у всего остального человечества. Планы были обширнейшие, было и о чем поспорить. Участь Кеши на упомянутый период их не очень волновала: ближайшие родственники не только готовы были приютить малыша, но и делали это весьма охотно. Когда-то, много лет назад, собираясь на море на неделю, молодые Цветковы со слезами на глазах умоляли родителей взять на себя заботу о Кеше, они не хотели тащить собач-ку в жару на юг. Просьба вызвала не то чтобы негодование, но довольно хо-лодный прием. Наконец, Катина мама согласилась последить за «этой гадо-стью», но строго попросила детей не задерживаться, потому что она наступа-ет себе на горло, меняет свои планы и, можно сказать, всю свою жизнь. Ров-но через неделю, день в день, Цветковы звонили в дверь добросердечной ма-маши прямо с поезда. Та открыла и небрежно спросила: «А! Это вы. Ну, мог-ли бы и не спешить!». В прихожую, зевая, выполз Кеша, заметно набравший веса и, улыбаясь во всю пасть, завертелся перед блудными хозяевами. Про-щаясь с ним, мама выразила красноречивую надежду, что Кеша будет захо-дить к ней в гости почаще, при этом детям она ничего подобного не предло-жила. С тех пор Катенька и Кирилл со спокойной совестью сдавали Кешу маме, не сомневаясь, что та и песик весьма довольны обществом друг друга.

Так что супруги сообщали друг другу свои пожелания и рисовали за-манчивые картины летнего отдыха. Кеша, к шестнадцати годам растеряв больший запас буйности, шел рядом, не проявляя желания куда-нибудь рва-нуть сломя голову. Тут-то они с Боней и встретились, так сказать, лицом к лицу.

Боня шел без намордника, но по-прежнему на поводке, шел, осторожно переставляя высокие лапы и напряженно всматриваясь вдаль (видеть, навер-ное, стал совсем плохо).
Увлекшиеся спором Цветковы его даже и не заметили, а когда заметили, то было уже поздно

– Кеша семенил к старейшему недругу, оскалив свои еще целые зубки. То, что произошло потом, четко видел только Кирилл, потому что Катя зажмурилась и закрыла лицо руками.
Боня вплотную подошел к Кешке, на котором коротенькая шерсть под-нялась дыбом, наклонил огромную башку прямо перед мордой беспородка и… ничего не сделал. То есть не сделал ничего для того неприятного, он очень печально вздохнул (от этого шумного вздоха уши у Кеши мотнулись в разные стороны, как от порыва ветра), приложил свой нос к носу маленького агрессора и негромко (для московской сторожевой овчарки) фыркнул, как будто говоря: «Ну, что уж теперь-то, брат!..». От неожиданности Иннокентий сел на асфальт круглой попкой, чего никогда не делал, будучи существом очень разборчивым к окружающей обстановке и аккуратным. Катя открыла глаза, так как до нее не доносилось никаких страшных звуков, держа ее за руку, Кирилл рядом давился от смеха, сменившего первую волну ужаса. Кешка вытаращил и без того от природы выпученные глазки и вперился в глаза лютого ворога, который оказался и не ворогом совсем, а непонятно кем. Боня завилял хвостом, осторожно переступая с лапы на лапу, а головы так и не поднимал. Не зная, как себя вести, от растерянности Иннокентий лизнул Боню в нос и тут же негромко и как-то неубедительно рыкнул, чтобы моск-вич не вообразил себе невесть что.
Боня еще раз вздохнул, уже не с такой мировой скорбью, поднял морду на Сергея Семеновича и не спеша пошел своей дорогой. Его пожилой хозяин тоже смеялся, довольный, что пес наконец-то поставил на место маленького нахала, отравившего ему практически всю жизнь.

Домой Кешка пришел какой-то непривычно тихий и задумчивый, одна-ко, от ужина и не подумал отказаться. Потом он долго сидел на своей подуш-ке, смотрел вдаль и двигал бровями, как бы прокручивая еще раз в голове встречу с Бонапартом. Что уж он там себе надумал, сказать трудно: то ли ре-шил, что вел себя вполне достойно, то ли корил за годы потраченных зря усилий, а может, вообще поменял мировоззрение – это так и осталось его личной тайной.

Его хозяева прекрасно понимали, что стояло за великодушием москов-ской овчарки ¬– Боня чувствовал приближение конца. Даже без зубов он мог нанести Кешке серьезные увечья, просто расплющить его массой тела. Но Бонапарт избрал путь замирения и прощения, а Иннокентию ничего не оста-валось, как принять это как данность. Не исключено, что в какой-то момент самоуверенный беспородок все-таки понял, что он маленький, что Бонапарту ничего не стоит уничтожить его, кто знает, не мелькнула ли у него смелая мысль, что, в общем-то, и было бы за что? Но только стал теперь Кешка тише воды, ниже травы.
Как-то раз, примерно через десять дней после знаменитой встречи с Боней, он вышел на балкон и учуял присутствие москвича. Боня тихо стоял на газоне, задумчиво глядя в сторону цветковского балкона. Кешка затоптался, негромко засипел и, просунув морду в решетку балкона, попытался залаять. Катенька, готовившая на кухне обед, немедленно примчалась в комнату, уз-нать, в чем там дело. Боня, каким-то образом понял, что бывший враг на сво-ем ответственном посту, поднял голову и спокойно воззрился на балкон. Ке-ша озадаченно помолчал, а потом начал тихонько повизгивать, совсем не зло, скорее даже, дружелюбно. Оглянулся на Катю, призывая ее в свидетели ус-тановленного мира, а затем продолжил важную беседу. Бонапарт, осторожно переступая высокими лапами, подошел поближе к балкону и тоже начал по-визгивать, что у такой огромной собачки выходило довольно смешно. Сергей Семенович помахал Цветковой рукой, приветствуя то ли ее, то ли благород-ное движение души ее питомца. Долго так переговаривались псы, видимо, вспоминая бурную молодость и обсуждая прежние столкновения. А может, просто философствовали, наоборот, старательно избегая тяжелых для обоих воспоминаний.

Так и повелось с тех пор, что Кеша выходил на балкон, когда во дворе гулял Боня, и они общались, к обоюдному удовольствию. Наступило лето, во всей своей красе, и Цветковы пустились во все тяжкие. Квартиру заперли, Кешу сдали маме, и отправились в путешествия, наверстывая упущенное за долгие годы безденежья и экономических проблем в стране, отразившихся крайне болезненно на их семье, как и на многих других честных гражданах. Вернувшись во второй половине августа, они забрали Кешу и осели дома, предполагая пару недель безделья и неги под родным кровом. Кеша в их от-сутствие еще больше разбаловался, привыкнув помыкать всеми и вся и так располнев, что Цветковы решили посадить его на диету.

Оказавшись дома, Иннокентий первым делом выбежал на балкон, лег там и стал ждать появления Бони. Больше никто не вызывал в нем столько дружеского участия и активной реакции – все остальные представители ме-стной фауны, наверное, казались ему ничтожными и недостойными его коро-левского внимания. Хозяева же были заняты разбором вещей, уборкой квар-тиры и иногда только ласково трепали любимца, не очень задумываясь, что у того на уме.

Первой забеспокоилась Катя:
– Слушай, Кирилл, он целый день так и пролежал, только погулять сходил, и снова улегся. Что это с ним?

Кирилл вышел на балкон и погладил напряженную спинку.

– По-моему, он чего-то ждет, видишь, даже нам как будто не очень рад.
– Может, он ждет, когда Боню выведут?

Услышав имя москвича, Кеша вскочил и беспокойно начал оглядывать вокруг, повизгивая и мигая влажными глазками.

– Так и есть! Он ждет встречи с ним, – засмеялась Катя, – но теперь уже не для того, чтобы оскорбить.

Кирилл согласился с ней и супруги вернулись к домашним делам. А Кеша так и пролежал до позднего вечера, печально вперившись вдаль. Боня не появился. Он не появился и на следующий день. Кеша заметно сник, даже аппетит у него ухудшился. Только через день, выгуливая Иннокентия, Катя увидела Сергея Семеновича, выходящего из подъезда. Одного, без Бонапар-та. Он бросил взгляд на Кешку, потом на Катю и как будто хотел пойти своей дорогой. Но что-то, видно, заставило его подойти. Катя молча смотрела на старика, боясь спросить, и уже заранее зная ответ.

– Боня-то мой… умер, – с трудом проговорил Сергей Семенович, – уже три недели назад.
Катя завздыхала, не зная, что и сказать. Сергей Семенович перевел скорбный взгляд на Кешу и неожиданно улыбнулся.

– А ведь Боня до последнего дня все на ваш балкон смотрел и ждал, что Кеша выйдет…
– Мы уезжали, – растерянно пробормотала Катя, – нас в городе не было. Как жаль!

Кеша подошел к хозяину москвича, задрал головку и вопросительно уставился на него. Постоял так некоторое время и, опустив глаза, побрел к хо-зяйке.

– Да, такие вот дела, – хриплым голосом и с каким-то безнадежным отчаянием сказал Сергей Семенович, кивнул Кате головой и пошел себе. Цветкова смотрела ему вслед глазами полными слез, стараясь не обращать внима-ния, как старик сутулится и как медленно идет в сторону продуктового мага-зинчика.

Катя была уверена, что Кеша понял все. Он принял уход москвича чрез-вычайно тяжело: на него как-то сразу навалилась старость, самая настоящая дряхлость. Он оживлялся тогда, когда ему предлагали миску с едой – эта врожденная жадность еще поддерживала в нем огонек жизни, но и он начи-нал слабеть день ото дня. Только одно ему было еще интересно – в любую погоду он лежал на балконе, пришлось Кате сделать там ему теплое местеч-ко. Кеша лежал и смотрел во двор, как будто верил, что вот-вот появится Бо-ня, которого можно будет безнаказанно обругать или поговорить о том, о сем, если будет настроение.
Когда зима полностью вступила в свои права, Цветковы закрыли балкон, и Кеша уже не мог туда выходить. Теперь он все больше стал спать, совсем перестал лаять и отворачивался от всех собак, желавших с ним пообщаться. Иногда он подходил к балконной двери и жалобно смотрел на хозяев. И то-гда Катенька ему ласково говорила:

– Кешенька, потрепи до весны, уж тогда ты отведешь душу, насмот-ришься в свое удовольствие.

Говорить-то она говорила, а сама понимала, что вряд ли это случиться. Ее любящее сердце предчувствовало, что больше не встречать Кеше весну, не бегать по молодой зеленой травке. Эти мысли вызывали у нее слезы, кото-рые она вытирала и убеждала себя, что зато ее собака в это славное время уже будет общаться где-нибудь в собачьем раю с тем, с кем он не успел наго-вориться за долгие годы. Вот там-то он, возможно, и скажет Боне добрые слова, на которые ему не хватило слишком короткой собачьей жизни.