Часть 5. Глава 2

 Глава 2.

В тот же день, к вечеру, его вызвали на допрос. Проводил дознание Голенищев.
Денис за время, проведенное с Аристархом, совсем успокоился. Революционеры – Мира и Голенищев – стали восприниматься в несколько ином свете, чем вначале – они стали интересны своей парадоксальностью, своеобразным пониманием питерской революции. Очевидно, сказалась удалённость городка от центра событий. Денис настроился предметно побеседовать, кроме того, росло желание – поближе рассмотреть “таёжных революционеров”.
Голенищев производил впечатление уставшего пастуха, которого допекла своей бестолковостью вверенная ему скотина. Такой типаж невольно припомнился Денису, когда он уселся на стул и взглянул на следователя, положившего руку на нагайку. Очевидно, он использовал этот предмет в своей следовательской практике.  Глаза у него были воспалённые, а щёки запавшие. Уши оттопыривались настолько явно, что казались ослиными.
- Я, Лукьян Голенищев, следователь по особо важным делам при рабочем революционном совете, буду вести дело о случае проявления контрреволюционной пропаганды на митинге сознательных граждан... Прошу назвать имя...
Начало было, в целом, стандартным, хотя чувствовалось отсутствие соответствующей подготовки у выходца из низов. Но Денис отвечал охотно, раздумывая, когда же появится Мира. В её участии он не сомневался, поскольку комиссар не может оставить без внимания политически опасного человека, каковым он себя уже считал сам.
Закончив формальную часть допроса, Лукьян приступил к сути:
- Вы подозреваетесь в попытке опасного извращения революционных идей нашего вождя. В подстрекательстве к контрреволюционному бунту.  Итак, какую организацию, или партию вы представляете? Место расположения, численность, пароли, явки и конечная цель?
Слова о цели показались Денису наиболее понятными, и он начал с них:
- Цель у меня простая и благая, господин... товарищ следователь. Люди должны получить от большевиков действительную свободу, а не фикцию. Пусть народ сам, без принуждения, на основе тысячелетнего исторического опыта определит свою судьбу. Построит нужные органы власти...
Голеницев посерел щеками ещё больше. Его брови, которые напоминали выщипанные щетинистые кустики, полезли вверх:
- Ты и меня вздумал агитировать? – рука его судорожно сжала плеть. – Что, Советы, избранные народом, - это тебе не опыт из истории?...
- Почему же, похожее было, например, во времена французской революции. Советы неплохо, с моей точки зрения, но соль в том, на какой идеологической основе они действуют? Чьи планы воплощают в жизнь и кем управляются?
- Ты контриш планы большевиков? Чем они тебе и твоим пастухам не по нутру? – сдерживал ярость Голенищев.
- Простите меня, товарищ чекист, но вы-то знаете, что за планы у большевиков?
Голенищев даже передёрнулся:
- Да уж знаем.
- Ну, и...
На серых щёках стали проступать красные пятна, а на лбу объявилась капелька пота. Лукьян чувствовал, что допрос отклонился в сторону, и ускользает из его рук. Он поправил реденькие волосы на макушке, тряхнул головой и решительно отрубил:
- У нас не политический клуб, а следственный кабинет. Попрошу отвечать на поставленные вопросы и не задавать глупые. И так, что за партию вы представляете?
На тупиковый вопрос Денис ответил искренне:
- Если бы я знал...
В дальнейшем допрос напоминал беседу робота и человека, пытающегося найти в сознании этой железяки хоть какие-то проблески природной мысли. Казалось, голова Голенищева была напичкана псевдореволюционными шаблонами, которыми он пытался неукоснительно следовать.
Денис в меру сил и способностей отвечал, подспудно выжидая появление комиссара. Однако в этот раз их встреча не состоялась...

Конвоировали его в камеру два паренька, одетых в разномастную форму, в которой выделялись серо-зелёные штаны типа галифе и не по размеру большие сапоги. Они были обильно смазаны чем-то жирным, остро пахнущим и скрипели при малейшем движении. Винтовки в руках пацанов выглядели неестественно. Они держали их, как держат крестьяне грабли, когда идут на сенокос. Ствол вниз, а приклад на плече. Позже Аристарх рассказывал, что такую манеру носить оружие затребовала Мира после случая, когда один охранник нечаянно нажал на курок и попал в единственную электрическую лампочку в коридоре. “Отсюда и полумрак”, - пояснил он.
Настроение после допроса у Дениса испортилось, и он, несмотря на попытки Аристарха  продолжить беседу, улёгся и попытался забыться. Похоже, это ему удалось, и когда он проснулся, то оказалось, наступила ночь. Философ, укрывшись одеялом, лежал на спине и безмятежно похрапывал. В окошко лился бледный свет - очевидно небо было звёздным и, возможно, лунным.
Денис сел, собравшись раздеться и улечься под одеяло, как послышались странные звуки. Будто кто-то всхлипывал и царапался в углу. Всё было настолько явным, что он приподнялся и попытался рассмотреть этот угол возле окошка. Затем нагнулся и заглянул под нары – на него смотрели неправдоподобно большие, горящие жёлтым светом глаза! Денис невольно отшатнулся и чуть не упал на пол.
Глаза выпорхнули и повисли в воздухе! Оказалось, что они принадлежат неким очертаниям, напоминающим фигуру человека, облачённую в воздушной лёгкости покрывало. Причём оно плотно закрывало лицо, оставив видимыми только фонари-глаза.
Денис усиленно заморгал и завертел головой, а очи зашептали голосом, что ни на есть загробным:
- Вот, появляются новые гости, а меня не спрашивают... Забыли хозяина. Дом-то этот принадлежит мне. Никому я его не продавал, не дарил. Ни один суд его у меня не отнимал, ни одна власть, - глаза слегка померкли и смежились.
Денис открыл рот, чтобы услышать свой голос и удостовериться в реальности происходящего, но призрак продолжил:
- Терплю эти мерзости из-за неё. Дочь как-никак, хотя и непутёвая. Надо же, налысо постриглась, в мужицкую одёжку снарядилась и мужиками верховодит... А какой была в детстве послушной лапочкой, - очи закатились и тут же полыхнули новой порцией желтизны.
- С женой мы мечтали, что Мирослава составит партию князю Вышинскому! Как он за ней ухаживал... – горестно качнулись очи, а из-под покрывала донёсся вздох. – Древнейший аристократический род, а какое воспитание и образованность! – очи закатились в восторге и тут же сузились. – Вместо этого – мужики, ругань, грязь, мерзость!
Призрак сделал движение, напоминающее притоп ногой, отчего покрывало раздулось. Снова раздался скрежет, и Оно растаяло, как дымка на утренней заре.
Денис ощутил себя под одеялом и нудно дрожащим. Судорожные попытки осмыслить увиденное и услышанное ни к чему не привели. Для него так и осталось неясным: был ли призрак на самом деле или это сон с причудливой игрой воображения.

*  *  *
Половину следующего дня Денис провёл в одиночестве: Аристарха с утра увели на допрос.  Парень пытался разминаться: прохаживался, приседал, даже прыгал с переменой ног. В голове суетились мыслишки и образы, навеваемые ночным гостем. С нетерпением ждал философа, чтобы обсудить своё мистическое настроение.
Аристарх ввалился вспотевший и разгорячённый, будто занимался продолжительной физической работой. Без предисловий рухнул на нары, снял верхнюю робу и, махая ей, как веером, накинулся на Дениса:
- Чем ты так допёк Лукьяна, что он отказывается меня понимать, в противовес предыдущим допросам? Мы ведь с ним почти нашли общие точки соприкосновения.
- Не знаю, не знаю... – упёрся Денис. – Ты так и не растолковал мне, за что сидишь. Поэтому трудно определить, что сегодня не устроило Голенищева. Я отстаивал своё понимание революции, считая, что имею право на собственное видение действий новой большевистской власти. Правильно?
- Тогда ясно, - потускнел Аристарх, - у мужика в голове заварилась каша с несовместимыми продуктами. Ты ведь донимал его политикой, а я наукой! Правда, с уклоном на современное состояние человеческого сознания.
Философ выпрямился, лицо у него просветлело, и Денис понял, что Аристарх погружается в свой философский омут. Парень не стал перебивать, а, наоборот, удобнее уселся и внимательно вслушался.
-...представь ситуацию, когда некто хочет разбогатеть. Банальная вещь, присущая практически каждому индивидууму. Главный постулат моей теории глобального равновесия гласит: всё привходящее в сознание извне, нарушает внутреннее равновесие духа. Простая будто бы истина, но сколько в ней смысла! Желание богатства – внешний фактор, выводящий сознание из естественного, заложенного природой равновесия!
Аристарх значительно поднял руку и заблестел выпученными глазами. Его лысина укрылась бусинками пота, а нос покраснел.
- Нам и физика говорит, что система, выведенная из равновесия, может повести себя непредсказуемо. Всё зависит от множества факторов, внешних и внутренних. Например, при периодическом воздействии система может войти в резонанс. И тогда только один Бог знает, каковы будут последствия. Это из физики, но вернёмся к сознанию. Революция – это масса воздействий. Судя по тому, что мы уже знаем о свершившемся в столице, я могу сделать вывод – ситуация близка к резонансной...
Философ понизил голос до шёпота и напряжённо заморгал, опасливо поглядывая на дверь камеры. А Денис воспользовался паузой и тоже прошептал:
- Вот за этот вывод, уважаемый учёный, похоже, Вас и мытарят здесь чекисты. Поскольку социальный, экономический и военно-политический резонанс разнесёт систему новой власти и приведёт к краху! А это опасные контрреволюционные мысли, за которые могут и...
Философ сидел с видом Аристотеля, которого осенила очередная гениальная догадка. Цвет его лица менялся, будто по нему проскакивали попеременно разноцветные полосы света. Наконец на лбу осталось бледная серость. Аристарх обмяк и выдал итоговую фразу:
- А вернётся ли после резонанса система в исходное состояние? Может и не вернуться. Надобно обдумать...
Философ так погрузился в мысли, что прилёг, заложил руки за голову, и будто не замечал уже присутствия Дениса. Тот понял, что беседа подошла к концу, и испытал досаду. Однако долго скучать не пришлось – за ним пришли...

Ещё в коридоре, по репликам конвоиров, Денис догадался, что к Голенищеву пришла Мира.
Действительно, когда его сравнительно мягко втолкнули в кабинет, комиссарша сосредоточенно, заложив руки за спину, прохаживалась перед сидящим Голенищевым. Денису невольно стало смешно – революционеры напоминали разбойников из сказки про Снежную королеву. Роль маленькой разбойницы вполне подходила Мире.
На приветствие, девушка ответила не сразу: она удивлённо взглянула на усмехнувшегося парня и машинально кивнула. Голенищев же ткнул пальцем на свободный стул и вопросительно уставился на комиссара.
- Да, оставь нас. Я сама побеседую с подследственным, - твёрдым голосом произнесла Мира.
Голенищев подхватился проворно, даже подобострастно, и стремительно удалился. Девушка, продолжая ходить, спросила:
- Итак, Вы Денис Кудесин, являетесь родственником известного мракобеса, апологета рухнувшей тирании, этого... Венедикта. Верно?
Она развернулась к Денису, и он увидел, что глаза у неё отдают желтизной. Эта желтизна вызвала неприятный холодок, кольнувший шею. Лунообразная лысая голова показалась бестелесной, неестественной для грязно зелёного полувоенного пиджака.
- Молчите, значит, так и есть. Остаётся выяснить – кто за вами стоит? Кстати, вашего родственничка мы разыскиваем. Новая власть не позволит марать светлые идеалы революции!
Она наклонилась к Денису, и он увидел, что глаза её на самом деле синие, а желтизна исчезла. Аккуратный лоб, прямой  нос и будто нарисованные искусно губы. Парень заволновался – неужели уже встречал где-то эту революционерку?
- Я жду ваших ответов... – она уселась напротив и, не мигая, заглянула в его глаза.
Денис, наконец, очнулся:
- Вас любил князь... Вышинский.
С чего вдруг он заговорил об этом?... Явственно ощутил, будто губы сами, без его участия, произнесли эти слова. А Мира поменялась в лице: по нему пробежалась тенистая волна, сменившаяся бледностью; глаза раскрылись и затуманились.
- Откуда... такие сведения?
- Видите ли, Мира, ваша тюрьма, очевидно, была когда-то домом. Обычным, может даже процветающим. И как во всяком приличном жилом помещении в нём жили добрые домовые, или домовой. Они приютили души бывших хозяев и теперь вместе, бывает и порознь, посещают своих невольных гостей-затворников в ночное время. Ведут душевные беседы... Это как водится в потустороннем мире.
- Что вы мне такое говорите? Не понимаю, - срывающимся голосом перебила Мира. – Говорите прямее, без мистики.
- Ваши родители дворяне? – не стал Денис продолжать рассуждения о призраках.
Она ответила не сразу – уселась напротив, оперлась на обе руки и задумалась. По её лицу проскакивал буран чувств и мыслей. Наконец, встрепенулась:
- В этом нет никакой тайны. Большинство лидеров нашей революции – из аристократических семей. Но... про Вышинского. О нём знали немногие...
- А кто был Ваш отец?
Тон беседы перестал быть официальным.
Очевидно, Денису удалось затронуть нечто сокровенное, которое она прятала не только от посторонних, но и от себя. И это “нечто” уменьшило барьер, разделяющих этих людей.
Мира наклонила голову и прикрыла лицо руками. Денису даже показалось, что она застонала, тягостно, сквозь зубы. Так длилось несколько минут. Потом она подняла разгорячённое лицо и прошептала взволнованно:
- Мой отец был очень интеллигентным и образованным человеком. Когда-то давно мой дед с семьёй приехали в эти отдалённые сибирские края сознательно, чтобы изучать, просвещать и работать во благо своей державы. Но... при царском режиме их взгляды посчитали слишком либеральными и даже революционными, отчего постоянно ущемляли, ограничивали, затирали даже в этом отдалённом городке. Отец очень переживал... Когда началось время революций, он воспрянул душой. Ему показалось, что новое, европейское уже грядёт. Я, младшая дочь, увлеклась коммунистической идеей. Отец увидел в ней то, что и Вы. Меня он не смог переубедить. Однажды, после нашего спора, с ним случился сердечный приступ и он... умер. Мама с сёстрами уехали на Урал к родственникам, а я предоставила наш дом для нужд революции...
Мира задумчиво, грустно смотрела мимо Дениса в окно. В её глазах колыхалась тоска! Парень был в растерянности – такого поворота в их разговоре он никак не ожидал.
Паузу прервал заглянувший в дверь Голенищев. Он подозрительно посмотрел на подследственного, потом на Миру:
- Помощь нужна? А то замаялся я тут... – и осёкся, увидев на лице комиссара тень печали.
- Я позову... – устало проговорила Мира, и Лукьян закрыл дверь, а Денис оживился:
- Мне кажется, этой ночью я беседовал с вашим отцом, вернее, с... его призраком... Он мне и поведал о Вышинском.
- С призраком?... Ах, да. В нашем доме всегда водились домовые, особенно в моём детстве, - не удивляясь, с нотками ностальгии восприняла она слова Дениса.
Девушка явно потерялась. Её воинственный революционный пыл потускнел. И Денис почувствовал, что не стоит пользоваться ситуацией и терзать её вопросами.
- На сегодня хватит, - медленно проговорила она и протянула парню руку. – О нашей беседе, пожалуйста, не рассказывайте никому. Очень скоро мы продолжим, возможно, в другом месте.
На лице у неё снова появилась маска твёрдой комиссарши. Девушка сжала губы, а парень, держа её ладонь, маленькую, нежную, наполнялся новыми ощущениями.
- Ну, всё...
Стремительно поднявшись, высвободив ладошку, она скорой походкой вышла из кабинета. Тут же заскочил Голенищев с охранником. Он внимательно рассмотрел Дениса, будто что-то выискивая, а потом скомандовал отвести подследственного в камеру.

- Быстро тебя попытали, - отдуваясь, кривил губы Аристарх. – Должны были и меня на аудиенцию с комиссаршей снарядить, да видно вышла какая-то неувязка. Отменили визит, -  хихикнул философ. – Гляжу, ты задумчивый вернулся. Неужто поддался на коммунистическую пропаганду этой девки? По моей теории большевики долго не продержатся или выродятся, если удержатся.
Аристарх, очевидно, был на философском подъёме души и разума, поэтому, не дожидаясь ответов, развивал свои мысли дальше.
- Вот, гляди. Человек по своей натуре, заложенной с тех времён, когда спустился с дерева, склонен к необузданной свободе, которая уравновешивала его желания с возможностями природными. Всякие узы, путы нарушают это равновесие. Они заставляют искать новое устойчивое состояние. Одним из противовесов в таком новом состоянии, который используют  тиранические режимы – есть насилие, то есть ущемление свободы. Но последнее, создаёт в сознании человека угнетённое, неравновесное состояние. Которое обязательно проявит себя. А большевики...
Философ горячо развивал свои идеи, всё больше воодушевляясь, а Денис думал о Мире...