Друг

Господа, глаголю истину от первого лица! Если бы меня сбила машина, то я бы предпочла минутки три-четыре торжественно поваляться на асфальте, овеваемая прохладным дуновением московского ветерка. После чего, открыв глаза, чем, конечно же, несказанно обрадовала бы ошалевшего от груза совершённого преступления водителя, залезла бы на капот машины и с хрипотцой в голосе прочла бы финальный монолог Чацкого. Нет-нет, вы только представьте себе: ночь, свет блеклых фонарей, создающий интимный покой театральной сцены, восторженный от внезапного воскрешения своей хрупкотелой жертвы зритель,и торжественное Грибоедовское: 

Не образумлюсь…виноват,
И слушаю, не понимаю,
Как будто, всё ещё мне объяснить хотят
и т.д. и т.п.
И читала бы я с яростью и упоением, подражая всем величайшим актёрам современности. 
А когда бы мой, ещё недавний убивец, а ныне верный зритель, совершенно убедился бы в моей невменяемости и с облегчением для себя заключил, что в суд я подавать не буду, и даже не решусь вытребовать от него возмещения за мою будущую моральную ущербность, то как бы я закричала в этом месте: 
Карету мне, карету!
Он не зааплодировал, а жаль! Я ждала, я действительно ожидала аплодисментов, но, вероятно, он ещё не отошёл от своего чуть не совершенного грешка. Нет, какой же всё-таки нерадивый зритель попался! Ну, что ж, так и быть… после моего «представления» я спрыгнула бы на землю, по-бендеровски закинула бы за плечо шарф и побрела бы домой.   
И в тот миг, когда я, совершенно убедившись в своём променадном одиночестве, представила бы затхлый запашок своей дряхлой комнатёнки и уже мысленно увидела бы свет в дверном проёме парадной колдобины, называвшейся по-старинному чертовски аристократично -  «парадным входом», я бы услышала топот ног бегущего человека. Да, господа, это бежал бы он! Он всё же оценил моего Чацкого – недаром я с такой яростью выкрикивала строчки финального монолога…    
В этот морозный, покрытый коркой одиночества вечер, я нашла бы друга… 
Между ним, тем, что называется мужчина, и между мной, той, что называется женщина, началась бы дружба, самая величайшая, что только можно себе представить на этом свете. 
Вот так, господа, я найду себе друга!