Драгунские байки. Гусар в масонской ложе 1

    «ГУСАР В МАСОНСКОЙ ЛОЖЕ»  -  прочел я,  и буквы тут же истаяли – и я оказался  по ту сторону  пергамента. Оглядевшись, я обнаружил, что нахожусь в старинном дворянском особняке. Удобно расположившись в кресле и посасывая кольянчик, я принялся листать записки оставленные прежним хозяином усадьбы, которую вместе с библиотекой и конюшней я приобрел недавно через земельный банк. В  камине потрескивали полешки, за окошком мело, сквозь раму заглядывал в кабинет похожий на тощего обмороженного француза  клен.  Я развернул  записи, сделанные красивым каллиграфическим почерком  с нажимом  - такие шедевры каллиграфии исключительно плод тренировки руки на гусиных, требующих специальной тренировки перьях. Отодвинув в сторону засушенный василек, я начал чтение.


***
 Побили мы Басурмана-Буанапарта и догнали его с его императорской гвардией до самого городу Парижу. Служил я тогда, почтенные господа, в гусарском лейб-гвардии полку князя Драгомилова. Ну а вообще-то мне приходилось и с Дениской Давыдовым партизанить, бить француза в хвост и в гриву, да што уж там! Теперь вот на радость теще Марфе Даниловне Ростопчиной в отставку вышел, посиживаю у камина, почитываю Дидло, романы кропаю, кальянчиком балуюсь да перекидываюсь с Марфой Даниловной в дурачки. А то слушаю толкования ее пасьянсов на манер французской севиллы мадмуазель Ленорман про казенный дом, дальнюю дорогу и червовый интерес, пока mon chere, голубушка моя Евпраксюшка с гувернанткой и дочурками делают в соседней зале дансе и дребезжат клавикордами.

Надо сказать, что я и прежде был наслышан о франкмасонах; о том, что в Москве, Санкт-Петербурге и даже Киеве есть такие господа в высшем свете, кои очень увлекаются этой чертовщиной, но будучи сам спокойного пиитического складу никогда не помышлял стать вольным каменщиком для улучшения человечества. И коль бы не война, сидел бы я в своем поместье, бродил меж античных Венер, Сатиров и Дафнисов по аглицкому саду, любовался бы фонтаном, писал бы стишки Алине - тогдашней моей зазнобе, да хаживал бы по ночам в девичью, чтобы между писанием стишков потешиться утехами Эпикура со здешними крепкобедрыми нимфами.

Но опасность, нависшая над отечеством, сделала меня человеком совсем другого характеру. Вместо мягкого китайского халату с золотыми драконами - конь быстрый и летучий да ментик гусарский, да доломан. Вместо ленивого кальяну с пахучим табаком - вострая шашка. Вместо Алины и жарких Венер из девичьей, столь же каменнотелых и молчаливых, как и обломки антиков в моем аглицком саду с зарастающим прудом и белоконной беседкой, фонтанчиком да лодкой, в которой катал я предмет моих пиитических упражнений, разгребая веслами кувшинки и распугивая лягушек, - разбитные обозные маркитантки, которым не давали покоя мой курчавый чуб и ус, заверченный на палец.

И вот -- мы в Париже. Сам ли Бог меня хранил? Или образок Георгия Победоносца на шелковом снурке, надетый мне на шею маменькой перед отбытием из дома рядом с крестиком? Но в каких бы переделках ни бывал я -- не брали меня ни пуля, ни сабля, ни черт, ни дьявол. А однажды пришлось же мне, судари, спознаться и с самим дьяволом. Тут дело -- плевое и на одну раскурку кальяна не стоящее, но все же презабавная вышла комбинация навроде тещиного пасьянсу с казенным домом, дальней дорогой и червовым интересом.

Мы остановились в предместье Парижа недалеко от Les Champe Elissei, то есть натурально -- Елисейских Полей. Мне с моим приятелем поручиком Ланским  досталось квартироваться у старого поляка-аптекаря в его доме с простыми лавками и столом -- бедного и постоянно жалующегося на французскую империю, мародеров, драгун и Буанапарта, но не радующегося и нам, русским. У поляка этого была некрасивая жена и на удивление красивая дочка, сверкающая очами, как драгоценными каменьями. Но, завидев то, какие взоры бросаем мы на его Зюню, поляк засуетился и начал выпроваживать нас на конюшню, едва мы выпили бутылочку бургундского и закусили петухом, запеченным с яблоками. Особенно по вкусу пришелся мне зажаренный петух. Но вот ведь штука: пока обгладывали мы с поручиком его кости, я видел в окно другого петуха на спице башни с часами невдалеке от дома и аптекарской лавки, и металлический привкус на зубах как бы подсказывал, что эти два петуха недаром примерещились мне чем-то схожими между собой.

После сытной трапезы, все так же жалуясь на бедность, спровадил нас аптекарь на конюшню. Мы не противились такому обороту, но молодость искала развлечений -- и не сидеть же весь день на конюшне! И потому отправились мы  на Елисейские Поля  --  поглазеть на француженок.  Императором Александром был  издан указ проявлять к местному населению максимум галантности.  И мы не могли ударить в грязь лицом.
Чем займемся? Пойдем куда-нибудь,попытать счастья в карты? Отправимся к госпоже Леноман, спросить своей судьбы или же сходим на площадь, где были гильотинированы  Людовик XVI? Мария Антуанетта  и Робеспьер? -- спросил я совета у Ланского.
-- Не спеши, mon chere, -- посоветовал он со всегдашней невозмутимостью. Не знал я, что оставалось ему жить не дольше этого вечера. И что кончина его будет пострашнее чем лежать отчлененной от тела головой в вонючей корзине палача. Мы прогуливались под каштанами.               

Рядом с нами совершали дефиле почтенные, избавленные от ига диктатора буржуа, и восстановленные в правах дворяне. В отдалении мели платьями тропинку две модистки, что-то щебечущие друг другу с чрезвычайной живостию. Я прекрасно слышал, о чем они говорят. Я должен сказать, господа, что у меня феноменальный слух. Этим слухом я пользовался в пору лихих набегов на французишек с партизанами Дениски Давыдова. Меня высылали лазутчиком, и я разгадывал пасьянсы вражеских планов, похлеще сивиллы Ленорман предсказывая исход сражения. Подкрадываясь к  штабу неприятеля и слушая аж за версту в скрытном схоронке о их диспозиции, я был незаменимым шпионом.  Ну а там -- шашка да топоры и вилы молодцов-мужичков доделывали дело.

Из романа "Сновидения Алисера Кроули"