Трибьют

И вот ты ложишься с этим мальчиком в постель. Хоть ты и зарекалась спотыкаться о пороги, в
которых пробивается зелень, вялый укроп.

Эта постель огромна, если вы подаете на развод, но еще не
все картонные коробки наполнены.

В этой постели тесно и электризует и
запекает как в духовке, и вертит тарелочку и плавит как сыр в микроволновке, если вам семнадцать и ваши
ночи слишком юны, чтобы оставаться безгрешными.

Он раздевается до татуировок, на тебе – резинка в волосах и
две невидимки.

Шасси убрано. Стюардесса желает приятного полета, развозит
по салону напитки ( только в бизнес-класс, им нужен допинг; а в эконом-класс –
нет, там всем семнадцать). В другом конце борта ее ждет стюард или второй пилот
включил автопилот.

Простынь пахнет кем-то из понедельника, но на часах
полвторого. Вторник.

Твои лопатки почти целуются. Вязкая вязка. Вы в связке. Вы
повязаны. Ты вяжешь крючком кружево липче паутины, легче лески. Он не
рыбак-филантроп. Он браконьер. Крюки не комильфо, у него в лодке динамит.

Оглянись, подруга: в корзине рядом со стиральной машиной
простыни, что пахнут кем-то из воскресенья и остальными с прошлой недели.

Он пользуется «Ласка: магия черного». То, что ты и он –
первый блин всегда комом на пути к «мы» - это не черная магия. Это не в картах
Таро, что пока еще рубашкой вверх. Это потому, что утром он скажет, что его
рубашка смотрится на тебе лучше, чем твое платье. Других он не провожал даже до
двери.

За его дверью дни недели сменяются день за днем и продаются
в универмагах набором девичьего белья «неделька».

Никакой магии.

И вот ты за порогом. Коридор за дверью. Вторник. Полвторого.
Тебе семнадцать уже семнадцать лет подряд. И ты ложишься с этим мальчиком в
постель.