Двадцать копеек

                Владимиру Николаевичу Л.
                3.12.2010

На фото: второй справа - автор.

 
    
       Когда-то в Союзе система подготовки летного состава считалась одной из лучших в мире. В гражданской авиации, например, в зависимости от налета часов молодые летчики проходили несколько ступеней. После училища надо было налетать самостоятельно не менее ста часов с грузом, чтобы тебя допустили к выполнению авиационно-химических работ (АХР). Еще выше требования были при допуске к перевозке пассажиров.
    Летную работу мне  пришлось начинать в отряде  спецприменения. Ранней весной экипажи разлетались по селам области на оперативные точки для выполнения химработ над полями. Помню, как их провожали  шутливым напутствием:

                Пусть летят, они летят,
                Соблазняют колхозных девчат.
            
     В мае подошла моя очередь ввода в строй, на химработах или, как тогда говорили, «на химии». Вводил меня командир звена, бывший фронтовик Александр Семенович Тригуб, человек дотошный и, как я был наслышан о нем, без чувства юмора.  Я убедился в этом в первый же день, когда мы прилетели в село, где мне предстояло осваивать "химию".  Закончив все приготовления к предстоящим завтрашним полетам, вечером я пошел  на танцы.
     В сельском клубе громко хрипела радиола. В зале, на пятачке, освобожденном от стульев, толпились танцующие. Девушек было больше чем парней, и я часто менял партнерш.  Несколько раз  замечал на себе  пристальный взгляд симпатичной, с тугой косой дивчины. Воображение мое разыгралось, и я уже направлялся к ней,  когда передо мной неожиданно возник командир.

          - Ты за временем следишь? –  строго спросил он, - завтра подъем в четыре утра. Давай не будем начинать ввод в строй с нарушения предполетного отдыха.
    Мысленно чертыхаясь, я плелся за ним в темноте до самого дома, где меня определи на постой. Возле калитки он меня предупредил:
          - Не вздумай возвращаться в клуб! А еще я бы тебе посоветовал не приставать здесь к девчатам, а то местные хлопцы  тебе накостыляют.
Я промолчал, а он  направился к соседнему дому, где  квартировал, как потом я узнал, уже не первый год, у пригожей молодицы.
      
   ...Прошла почти неделя ввода меня в строй. В первый день командир дал мне несколько провозных полетов на спарке (самолет с двойным управлением), а потом уже отдельно двумя самолетами Як-12  мы летали с колхозной взлетно-посадочной площадки  на свекловичные поля,  опрыскивая их против долгоносика.   Опрыскивание  начинали с восходом солнца, и летали  пока солнце не прогревало землю, от чего начиналась болтанка, особенно ощутимая при полете у самой земли.   Полеты на бреющем меня захватывали, своим необычным ощущением действительно «птичьего полета».

     Вот как написал об этом легендарный летчик-истребитель  Александр Иванович Покрышкин: «…Желание, как можно ниже пролететь над землей, продиктовано необходимостью тренировать свое внимание, быстроту ориентации…
…А еще – потребностью со всей глубиной ощутить полет, как бы через самого себя пропустить встречный поток живописной земли. На высоте такого удовлетворения от  полета не чувствуешь…»

     Уже на второй день полетов я почувствовал себя уверенно, мне показалось, что я уже все усвоил, и намекнул командиру, что вполне могу обойтись «без няньки». Мне хотелось полной самостоятельности, каждый день я надеялся, что командир улетит на базу, но он почему-то медлил.
    Обычно, чтобы не мешать друг другу, командир  обрабатывал северные участки, а я южные, но в тот день с самого утра  мы начали летать на одно и то же поле, находящееся восточнее площадки. Командир взлетел первым я следом. 
К обрабатываемому полю шли, друг за другом  на высоте пятьдесят метров. Я внимательно следил за впереди летящим самолетом. Вот он выполнил заход, снизился до высоты пять метров, и за самолетом потянулся белесый шлейф ядохимикатов. Я в точности повторил тот же маневр.

Возвращаясь на площадку, мы пролетали над широким вспаханным полем, на котором я заметил лису. Пролетевший  самолет командира она словно не заметила, и спокойно  рылась посреди поля, наверное, добывая пропитание. Такое невнимание меня задело и я, немного довернув самолет, спикировал над рыжей плутовкой.  Она отпрыгнула в сторону, но, как потом оказалось, покидать поле не собиралась. Мы продолжали пролеты над этим полем, а лиса, наверное, считавшая себя здесь хозяйкой и привыкшая к гулу тракторов, самолеты гордо игнорировала.

     Между тем солнце все выше и выше поднималось над горизонтом. В одном из полетов,  как обычно, возвращаясь за самолетом командира, теперь уже  со стороны солнца, я подумал, что он ничего не заметит,  и решил проучить рыжую гордячку.  Заранее снизившись, и едва не касаясь колесами пахоты,  я направил самолет прямо на нее. Заметив опасность, лиса прыжками  понеслась в сторону лесополосы. Ее настигала тень от самолета, и она внезапно опрокинулась на спину, и воинственно выставила вверх лапы, словно отбиваясь от нападения сверху.

     После посадки ко мне подошел командир.  Хитровато  улыбаясь, что не предвещало ничего хорошего, он спросил:
          - Ну  что, показала тебе лиса четыре лапы?
   Я опешил. Как он мог заметить, ведь расстояние между самолетами было приличное, да и солнце слепило, если оглядываться?  После я догадался, что он, наверное, и сам когда-то гонял лис, и, конечно,  знал повадки этого зверя. Но тогда я не нашелся, что ответить.  Спасло то, что в этот момент на мотоцикле подъехал  председатель колхоза, и командир направился к нему. Неприятный для меня разговор откладывался.

    Настроение у меня сразу испортилось. Только сейчас до меня дошло, как неразумно я себя повел. И зачем я гонялся за этой лисой? По существу, это можно расценить, как воздушное хулиганство. Теперь командир еще долго будет торчать здесь, и учить меня уму-разуму. Наверное, еще и формулировку в характеристику  я себе заработал: «требует повышенного контроля при работе в отрыве от базы…» или что-то подобное.
    Последующие полеты я выполнял старательно, как примерный курсант.

    Спустя некоторое время  горизонт начало затягивать облачностью, а с западной стороны, нависла внушительная темно-синяя туча.  Быстро разрастаясь, она наполнялась свинцовым отливом. С воздуха она  выглядела грозно и величественно, но на востоке, куда мы продолжали летать, по-прежнему наблюдались только белые кучевые облака, и я решил сделать еще один полет.
     Ко  мне подошел командир. Я уже приготовился выслушать разнос за воздушное хулиганство,  но он только спросил: 
          - Летишь?
          - Да, еще успею сделать один вылет, - сказал я с облегчением, и попросил загрузчиков самолета поторопиться.

«Наверное, решил не расстраивать меня перед полетом», - подумал я, но
 Александр Семенович вдруг протянул мне монету в двадцать копеек.
          - Держи! - командир  хитровато улыбался.
          - Это не моя, - сказал я, решив, что он нашел монету и теперь возвращает.
          - Возьми, возьми! Только не лети… - неожиданно сказал он.
Я не мог понять, шутит он или говорит серьезно, однако  монету  взял.
          - Тебе сколько платят за летный час на химработах? – еще больше озадачил меня командир нелепым вопросом (уж он-то хорошо знал расценки).
         
          - Ну, рубль двадцать, - я все еще не мог понять, куда он клонит.
Александр Семенович подошел ко мне вплотную и назидательно, как тупому ученику стал вдалбливать:       
          - А сколько полетов ты сделаешь за летный час, если полет длится десять минут? Всего шесть полетов! Правильно?
Я кивнул, а командир, теперь уже снисходительно улыбаясь,  продолжал:
          - Значит, за один полет ты заработаешь... сколько? 
          - Двадцать копеек,  - сказал я притихшим голосом, все еще в душе не соглашаясь с ним.
Если бы не эти разговоры, я бы успел слетать. Двадцать копеек по тем временам – это буханка белого хлеба. И вообще: птичка по зернышку…

Александр Семенович прервал мои мысли и заговорил серьезно:
          - Когда я был таким пацаном как ты, мне приходилось на фронте летать на передовую, вывозить раненых. Садился и взлетал на самолете По-2 среди воронок, под обстрелом. Но то была война, и риск был оправдан, а тебе, зачем сейчас рисковать?
Он кивнул в сторону наступающей грозовой тучи:
          - С грозой не шутят! Всегда оценивай обстановку перед полетом. И если есть сомнения лететь или не лететь,  то помни, что полет тебе, стоит двадцать копеек. А стоит ли рисковать за двадцать копеек?..
     Командир повернулся, и махнул рукой  авиатехнику:
          - Готовь стоянку, будем заруливать!
   
     Нехотя я  поставил  на стоянке свой самолет  рядом с самолетом командира. По-прежнему на востоке висела гряда белоснежной кучевки.
 Но  не прошло и четверти часа, как порывистый ветер, поднимая пыль и высохшую траву, ворвался на площадку.  Внезапно вокруг потемнело. Мы с авиатехником едва успели пришвартовать самолет, как, сверкнув извилистым ручейком сверху вниз, свинцовое небо расколола молния. Следом залпом прокатились громовые раскаты. Мы заскочили в самолет. Косой ливень яростно забарабанил по фонарю кабины. Порывы ветра свирепо били в левый борт, расшатывая легкий самолет. Было слышно, как в кабине и  где-то в фюзеляже что-то глухо скрипело. Казалось, от напора ветра  швартовочные узлы не выдержат и самолет перевернет.
  Наблюдая разыгравшуюся стихию из кабины самолета, я  представил, что в эту минуту нахожусь в воздухе, и мне стало не по себе...

     Гроза закончилась так же внезапно, как и началась. В лучах выглянувшего из-за туч солнца, словно мириадами брильянтов засверкала мокрая трава.  Я вылез из самолета. Стояла необычная тишина, и до самого горизонта местность искрилась яркими красками.
Командир уже стоял возле своего самолета и смотрел в небо. Повернувшись ко мне, он неожиданно спросил:
          - Ну, и как нам сейчас поступить? Дождь ведь закончился.
Я сдвинул плечами. Он командир, он и принимает решение. Ведь площадка наверняка раскисла, да и по технологии сразу после дождя опрыскивать растения  не рекомендуется.
 
С некоторой неуверенностью я сказал, что летать пока нельзя.  Александр Семенович одобряюще произнес:
          - Все правильно. И запомни: если не знаешь, как поступить, поступай по закону, то есть, по инструкции, понял?
Я кивнул, и впервые с уважением  и благодарностью посмотрел на этого мудрого сутулого человека. Ведь вскоре мне предстояла самостоятельная работа в отрыве от базы, когда спросить будет некого, и командир приучал меня,  принимать решения и брать ответственность на себя.



Конкурс «Алые паруса любви» по теме «Дело моей жизни», Двадцать копеек - ДИПЛОМ МАГИСТРА 22.04.2014.