Автопортрет

                Автопортрет

Я не выношу журналистов, даже лучших из них. Давно ли? Я не могу нащупать в своей памяти ту заветную тропинку, которая привела бы меня к началу, истокам, той самой «мертвой точке»… Злость, безразличие. Вот и все. Закрыть глаза и провалиться в сон, мечтая о том, чтобы он длился вечно, потому что только во сне мне по-прежнему тепло и уютно. Апатия. Равнодушие. Тяжелая, осложненная признаками других болезней, депрессия.
Почему меня бесит вся эта пишущая братия? Для них все так легко. Они напоминают зрителей гладиаторских боев тем бездушием, с которым смакуют подробности биографии спортсмена, певца, балерины… подумаешь, травмы, подумаешь, стресс, подумаешь, боль… главное – бесконечное продолжение развлекательных шоу.
Если это для них, то я – пас.
Меня раздражают даже сочувствующие.
Я бы предложила новый закон – писать об определенных видах деятельности имеют право только те, кто на собственной шкуре испытал, что это такое. Сам занимался спортом и набил достаточно шишек, такой не будет с легкостью бросать камни и вешать ярлыки, поостережется, он знает, каково это. И что человек – не Железный дровосек из детской сказки. И его организм и нервы – не повод для шуток записных зубоскалов. Их нужно беречь. Никаких денег такие жертвы не стоят. Здоровье не купишь обратно – потом.
Помню одну чемпионку по спортивной гимнастике из СССР. Она достигла небывалых высот, но какой-степени у нее был запуганный, затравленный взгляд. Тогда я смотрела и плакала. Елена Мухина говорила, что, наконец, обрела покой – от нее все отстали. Но какой ценой? Парализации. Теперь она сможет лежать спокойно и спать, сколько вздумается. Здоровая часть ее жизни – была ли она меньшим адом? Стоило это того? Она ведь мечтала уйти, но ей не позволили. «Кошмарное рабство», - вот как она говорила.
Была ли хоть одна счастливая минута, которая искупала бы все страдания? Она смогла бы на это ответить?
Да, мы не бьемся так, как они, но перегрузки… с раннего детства. Вокал – танцы, танцы – вокал, ансамбль, диета, гимнастические упражнения… нас дрессируют как обезьянок. Беззаботное детство? Не знаю, что это такое. Поэтому втайне, несмотря на нацеленность всех моих родственников на мой успех, мечтала о блаженном отдыхе… от всех, от всего.
Деньги? Они нужны, чтобы позволить себе роскошь послать всех к черту, и жить так, как хочется мне, а не кому-то, кто желает мне добра на свой лад.
Стоит ли говорить о том, что профессия журналиста таких эмоциональных и физических затрат вовсе не требует?
Усталость копилась, напряжение усиливалось, я улыбалась всем деревянной улыбкой и думала: ну когда же я отдохну? Но время шло, возникали все новые планы, казалось, конца этому не будет. Обезьянка по имени Сидни, заводная кукла в руках умелых продюсеров, должна была делать вид, что она на седьмом небе от счастья  (надо же было мне показать, как я ценю свое невероятное везение).
Не знаю, может быть, где-то в странах третьего мира и существуют звезды, которые поют под фонограмму и не умеют двигаться, при этом зарабатывая очень много… но не у нас. Материал может быть и не оригинальным, но все сделано тщательно и высококачественно. И это – каторжный труд.
На своей свадьбе я почувствовала, что попала в новую ловушку – и дверца захлопнулась. Теперь я должна отрабатывать свое в качестве идеальной жены и матери – и все будут наблюдать за каждым моим чихом. Это не передышка, не отдых, как думала я. А новое шоу.
Тогда еще я не дошла до какого-то своего предела, когда люди чувствуют такую усталость, надорванность, что им просто плевать даже на элементарные правила приличия. Я еще была «в образе» Барби, а Джо – ее Кена. И мне не терпелось поиграть в эту игру, которая, как казалось тогда, будет легче, приятнее всех предыдущих.
Я просто не знала, каких сил требует беременность, что такое круглосуточно вопящий ребенок… думала, это не сложная роль. И ее можно сыграть.
Нарисовать свой точный портрет, развернуть его во времени – дает ли это что-то полезное? Мне посоветовали поступить именно так, и я послушалась. Я теперь слушаюсь, сама Покорность, Покладистость. И не могу без дрожи воскресить в памяти период своего безумного бунта.
Откуда во мне столько смелости? Робкой, забитой, на сцене изображающей искушенность, тоску по взрослым страданиям… Во что это вылилось в результате? В такую ярость ко всему миру, в бурную ненависть. Мне хотелось набрасываться на людей, если они пытались меня ограничить хоть в чем-то… особенно на репортеров с камерами. Одну я разбила. И не уверена, что жалею. Не могу я жалеть обо всем этом. Моя злость, копившаяся годами, требовала какого-то выхода.
Но в детстве я не понимала, что значит повышенное внимание, и каково – быть в его центре. У меня развилась мания преследования. Даже когда понимала, что никто за мной не следит, думала: как я выгляжу, как хожу, как сижу, что говорю… Хотелось понравиться тем, кто якобы может видеть меня сейчас. Ежесекундно тряслась от страха – а вдруг я сделаю что-то не так, скажу лишнее, выдам свое состояние? Паника. Ужас. Кошмарные сны. Снотворное. Экстази…
Так я докатилась до возбуждающих таблеток… Спиртное – коктейль за коктейлем… опьянения не замечаешь. Но эйфория – это что-то неописуемое… страхи как рукой снимает, расслабляешься, наконец-таки, и становится наплевать, кто что подумает, скажет… хочется в упоении выплеснуть содержимое бокала на первого встречного и смеяться, смеяться, смеяться…
Меня не пугали угрозы лишиться детей, вообще ничто не пугало… ради того, чтобы почувствовать себя счастливой, я оказалась готовой на все. А, только напившись, я была счастлива. Мне казалось, что я всех люблю, все-все-все могу сделать… чихать мне на всех, я свободна, всесильна…
А не больна.
- Ты не была тогда счастлива, но болезни еще не было, тебе надо вернуться в то состояние… Выбирай – несчастливый, но здоровый человек, или сумасшедшая эйфория… - так мне сказал врач.
Я задумалась. Он не стал читать мораль, просто точно обозначил словами суть происходящего. Смогу ли я вынести всю гамму отрицательных эмоций без спасительного бокала вина или таблетки?
Здорова, несчастлива. Именно так.
Ну, конечно, смогу. Это не адская боль, и терпимо. Тем более что привычно. Ведь длилось годами.
Ради детей… хорошо, они еще маленькие, и не понимают, что такое газеты, а по телевизору видели только мультики. Они повторяют чужие слова и не понимают, что они значат. Когда поймут, я пойду на поправку. Я выздоровею.
Пусть у меня получается косноязычно, но надо выплеснуть это – уж как получится, постепенно, освобождаясь от негативной энергии. Уйти в слова, сформулировать, наконец, что же мне нужно. Пусть меня временами по-прежнему трясет от страха, который до конца не прошел, и мерещится, что какие-то репортеры следят за каждым словом и жестом. Я этот страх вытерплю.
Всего-навсего – мужество быть несвободной, недовольной и несчастливой. Говорить себе – сделаю, потому что так надо, и пусть мне самой и не хочется этого… мне вообще ничего не хочется, но дети – они все же лечат. Смотришь на них, спящих, и успокаиваешься. Пусть видят во сне чудеса. Так должно быть.
- Скандал – это не так уж и плохо, черный пиар тебе не повредил. Если твоя мать до поры до времени заботилась об имидже невинной золушки, оно и понятно, семья у вас пуританская… но я опасался, что публике станет скучно. Самые долгоиграющие звезды – это скандальные звезды. Осознающие свои ошибки, кающиеся марии магдалины… так что… у тебя тоже есть шанс.
Я не собиралась делать шоу из своего выздоровления, хотя… главное  - результат, а мне самой это может помочь. Я перестала спорить. Все вернулось на круги своя. Слушаю маму, молчу и киваю в знак согласия, слушаю продюсера и наклоняю голову, как послушная девочка… Пусть идет время… а уж на пользу все это мне или нет… меня вымотала, опустошила эта маленькая личная безумная война со всем человечеством. Чуть не убила собственная, даже моему разуму не подвластная, ярость.
Помню, с каким трудом я достигла нужного звучания – то, что голос у меня резкий хриплый скрипучий, оказалось интересным. Сладкоголосая сексуальная кошечка – это слишком банально. Я могу петь как ангелочек – но только верхние ноты, нижние у меня получаются резко. Музыканты, которые много лет потратили на стилизацию «АББы», написали мне первые шлягеры.
- Это облегченный вариант, танцевальный, молодежный, более современный, - говорил продюсер. – Чистотой звуковых линий «АББы» многие восхищались, видели в них чуть ли моцартовское прозрачное звучание.
Вот как получается – все по отдельности среднеарифметическое. Мои внешние данные, тембр, репертуар… если разобрать все это на маленькие составляющие, получится – ничего особенного, ничего нового…  А все вместе «выстреливает». Бывает и наоборот – составляющие уникальные, но если собрать все в единое целое, результат не кажется интересным.
Петь и танцевать – очень трудно, надо правильно дышать, да еще не забывать о своей «фирменной» интонации, никто не знает, чего мне это стоило. Что стоит за всей этой развлекательной легкостью. Сколько я ни слышала «живых» концертов, всегда испытывала разочарование – в записи звучание кажется лучше. Хотя были и исключения. Элтон Джон. Соул-вокалисты слишком увлекаются импровизацией, в результате из-за их голосовых фиоритур мелодия совсем утрачивает привычные очертания, ее просто уже не узнать. Импровизация – величайшее искусство, но и им можно злоупотребить, если нет чувства меры.
Продюсер пошел по пути Мадонны – новый альбом, новое стилистическое лицо. Учитывать все модные веяния, не замыкаться в рамках одного стиля. Хотя критики иронизируют: «Постоянно меняющаяся стилистика – это отсутствие стиля». Но нам было важно не получить рецензии элитарных журналов. Главное – рейтинг продаж. Угодить молодежи. Цель чисто коммерческая, ну такой и проект. Немного хип-хопа, всего ровно столько, чтобы не пересолить… это должно было быть съедобно для всех.
Лишние килограммы я набираю довольно быстро – пара недель, и поправилась. Сбрасываю так же – отказываюсь от мучного и сладкого, еще пара недель, и их нет. Для сцены нужен такой вес, чтобы я выглядела тростинкой. Пришлось совсем отказаться от сладкого. Что я предпочла бы, если бы не выступала? Наверное, есть. Это ведь хоть какое-то, но удовольствие. Много я не наберу, но и не буду производить впечатление существа невесомого.
В какой-то момент я испугалась, что из больницы просто не выйду. Хотя понимала, всю жизнь здесь никто не живет, но страх поглотил меня. Как представила себе эти однообразные дни, сеансы психотерапевта, не дающие результата… комната, мокрая от слез простыня, кровать… Тогда я решила схитрить – притвориться, что согласна с матерью, обожающей все контролировать, продюсером, адвокатом. С каким облегчением все вздохнули! Вернулась родная, до боли знакомая послушная Сид. С ней-то было понятно, что делать.
Решила побороть свою неприязнь к репортерам, которые караулили меня как стервятники, вообще перестать с кем-либо спорить.  Надо забыть о собственном мнении. Может, когда-нибудь мода на меня и пройдет. Я не смирилась, я просто отложила момент своего освобождения от материнского контроля. Не нужно больше эпатировать публику и делать глупости, свобода таким путем не дается. 
Я уже и не помню, радовалась ли своей популярности, славе… когда все это началось, я была слишком испугана, подавлена ответственностью перед матерью и продюсером. Они вдвоем взялись меня воспитывать, от меня требовалось – улыбаться и отвечать на вопросы тех журналистов, которых они ко мне подпускали. Так создавался имидж воспитанной девочки. Мать все спланировала, вплоть до моей помолвки с Кейтом, который казался ей подходящей партией. Детская любовь, которая трогательно переросла во взрослое чувство. Все умилялись. Меня называли «Мисс Непосредственность», хотя трудно было бы себе представить человека более продуманного, чем я. Ни одного слова я не говорила, не взвесив.
Когда рухнул план моей матери, потому что Кейт просто увлекся другой, она впервые испытала приступ паники. Ей хотелось руководить всеми, она уже все продумала – до мелочей. Такие люди не выносят неожиданностей. Пока она пыталась договориться с семьей Кейта, я потихоньку начала развлекаться одна. Осторожно, так, чтобы это не бросалось в глаза. Начала делать шажки в сторону – от моей матери, я от нее слишком устала.
Привыкнуть к вниманию невозможно. Будь я обычной девушкой, мне не пришлось бы придавать такое значение мнению окружающих, никому не было бы до меня дела. Бросил жених. Но это ведь дело житейское… а в такой ситуации… я стала посмешищем. И никакие успехи меня уже не утешали.
- Это к лучшему, Сид, тебя будут жалеть…
Я понимала это. Но именно в тот момент осознала четко: лучше какая угодно ненависть, неприязнь… но не жалость. Я ее не выносила. Кейта можно было вернуть, но долго бы мы не прожили, я хорошо его знаю, его тянет  к женщинам постарше, он ищет вторую мамочку, за юбку которой можно цепляться. Снисходительность и всепрощение – вот чего он хотел. Я должна была закрывать глаза на его интрижки и всегда за него заступаться. Но не настолько я, видно, была влюблена.
Хотя было жаль, что уходит и навсегда (я понимала это!) ясная детская привязанность, я теряю того, кто знал меня с малых лет и воспринимал как обычную девочку. Без тени зависти и недоброжелательства. Здесь надо отдать ему должное – он не мелочный тип.
Я боялась, что мать подберет мне мужа-руководителя, и придется плясать под его дудку, полностью подчиняться ему, поэтому и согласилась выйти за Кейта. Когда он ушел, я задумалась. Мне захотелось самой управлять своей жизнью. Я не искала сильного и уверенного в себе человека, скорее, такого покладистого, как Кейт, но без его популярности и амбиций. Звездой в этой паре должна была быть я, а он… не то, чтобы побаиваться, но ни в чем мне не противоречить. Даже в какой-то момент решила, что разрыв с Кейтом может обернуться для меня благом. Ведь я, наконец, стану лидером, буду рулить…
Но оказалось, что все не так просто. Я недооценила свою мать – далеко не такую прямолинейную, как я, действующую, если надо, исподтишка, умеющую договариваться с самыми разными людьми. Она поладила с Джо, одним из моих танцоров, я и не подозревала, что он обо всем ей докладывает. Не знаю, хотела ли мать, чтобы я с ним связалась – на словах она была против. Мне казалось тогда, что я проявляю смелость и независимость, выходя замуж за Джо. Бросаю ей вызов.
Может, отчасти так было… но Джо оказался хитрее. Он понял, с кем ему выгоднее иметь дело. В отличие от  меня он получил свою порцию юношеских развлечений – в достаточной мере погулял и развлекся, его не так уж и привлекали все эти шумные вечеринки, которые привели меня в восторг. Я мечтала о том, чего недобрала, мне хотелось насладиться атмосферой вечного праздника, забыть о своих обязательствах и о том, что мне нужно следить за каждым своим чихом, граммом лишнего веса, не позволять себе ни одной лишней рюмки… тотальный самоконтроль так надоедает. Я хотела расслабиться – полностью. Абсолютно.
Все девять месяцев первой беременности я мечтала о том, как родится малыш, и я, наконец, смогу позволить себе все, что угодно. Но не успела прийти в себя после операции, как выяснилось, что я снова беременна. Раздражение копилось во мне, нарастало… пусть это и было детское глупое недовольство жизнью, да еще послеродовая депрессия, снова токсикоз… Я ждала рождения второго ребенка, наблюдая за Джо. Тот ничуть не изменился после женитьбы, он продолжал названивать своим подружкам, чувствовал себя холостяком. Все газеты издевались надо мной, намекая, что я единственная, кто умудрился увидеть в нем своего принца, остальные женщины знают цену его сладкоречию. В результате звезда № 1 выглядит полной дурой.
Джо не то, чтобы нуждался в любовницах, просто он не был способен на серьезную привязанность. Мог изобразить ее, но на короткое время, надолго его не хватало. Моя мать еще до второй операции начала заговаривать со мной о разводе – она видела, что все к этому идет, и даже перспектива стать отцом второй раз на него ничуть не повлияла.
- Больше никаких выкрутасов, Сид. Я сама буду думать о твоем будущем. Когда ты слушалась меня, все у тебя получалось, а когда решила вдруг жить своим умом… знаешь, это еще надо уметь. Иметь жизненный опыт, характер… а у тебя… ты же сама видишь, что с собой сделала и со своим имиджем.
Что я могла возразить? Так и было. При одной мысли о том, что все возвращается на круги своя, я пришла в такое отчаяние, которое никакие слова не могут выразить. Кто-то завидует звездам, я стала мучительно завидовать счастливой свободной безвестности, как какому-то чуду.
Дети – я оказалась не готова к тому, что это такое в реальности, а не в моих фантазиях. Я играла в любовь, свадьбу, семейную жизнь, представляла себе красивые картинки… все это было как-то бестолково, по-детски. Я сама еще не стала взрослой – может, потому, что этого от меня и не требовалось? А надо было слушать, что говорят другие, и подчиняться. Я не доросла до материнства. Мысленно видела фотографии себя и младенцев, сама на себя умилялась, думала, это изменит мой сценический образ, появятся новые песни… как все это глупо! Но этими игрушками, которыми дети были в моем воображении, я и жила.
Не знаю, что лучше – родить в сорок лет, когда чувствуешь, что созрела, или же в двадцать, как я… Послушать врачей, так лучше, когда организм молодой, и ты не успела навредить себе вредными привычками. Нет идеальной ситуации. В любой можно найти свои минусы.
Любовь к ребенку приходит не сразу, должно пройти время, пока привыкаешь к нему, узнаешь о нем все. Разве можно любить кого-то, кого ты не знаешь? Я не понимаю матерей, которые говорят о своей неземной любви еще до их рождения. Это надуманное, фантазия, игра воображения. Со мной тоже такое было, я с удовольствием сюсюкала, покупала им новые вещи… и была поражена, что после их рождения все так переменилось. Я смотрела на первого ребенка как на незнакомца, с которым не ясно, что делать.
- Тебе повезло, что серьезно все-таки организм не пострадал, все твои развлечения привели к нервному срыву, но не к глубоким нарушениям психики. Ты не превратилась ни в алкоголичку, ни в наркоманку, даже в начальной стадии. Смогла вовремя остановиться. Пусть ты ругалась со всеми, злилась, закатывала скандалы, требуя абсолютной свободы, но самого худшего с тобой не произошло. Несколько недель в клинике и затяжная депрессия. Этим могло бы все ограничиться, если бы Джо не пошел в суд требовать опеки над детьми. Такого от него никто не ожидал.
Мы с ним чуть было не подрались. Я превратилась в мегеру, которая пребывает в перманентном бешенстве. Мать шарахалась от меня как от фурии. Я не верила ей, считала, она и Джо сговорились.
Убеждала саму себя в том, что ничего плохого не делаю. Я тоже хочу отдохнуть и развлечься, а за детьми есть, кому присмотреть.
Драгоценные мгновения их жизни – я их упустила. Надо созреть, чтобы понять, что они значат для матери, как все выражения их лиц запечатлеваются в памяти, это бесценные сокровища. И я себе не прощу, что столько времени потеряла, думая, что должна наверстать упущенное, жалея о недостатке свободы и развлечений.
Ради них я стала хитрить – в то время, когда еще надеялась настоять на своем, не признавая своей неправоты. Я стала тише воды, ниже травы, когда поняла, что реально могу их потерять. И что угрозы Джо – не пустословие. Я даже готова была вновь сойтись с ним. Но этого от меня никто не потребовал. Процедуру развода мы отложили. Он по-своему заботился о детях, но я видела: ему это выгодно, он рассчитывает на крупные выплаты в будущем. Стать моим мужем – тоже карьера. А он не особенно самолюбив.
По совету психолога я стала сама с собой разговаривать, брать лист бумаги и вести дневник, описывать свои переживания, чтобы освободиться от такого количества страхов и дурных мыслей. И помогло. Все плохое я, вместо того, чтобы выкрикивать окружающим, стала писать слово в слово так, как сказала бы это в лицо. И негативная волна отступала, я чувствовала облегчение. Так я исписала чуть ли не сотню страниц, сама от себя не ожидала. Но я понимала – мне нужно лечиться. И следовала всем советам с повышенным рвением.
Пусть это банально, избито и получается штампами – главное: найти выход энергии. Она должна покинуть меня, испариться, исчезнуть.
Потихонечку я начала восстанавливаться – заниматься в зале, петь упражнения. Это даже стало доставлять мне удовольствие, как когда-то… я не надрывалась, старалась дозировать нагрузки. Неприязнь к кому-либо, даже к себе – это так разрушает, делает все бессмысленным. Я поняла: от нее надо любым путем избавляться. Ненависть не питает, а обессиливает. И никого никогда еще не исправляла.
Приучила себя читать газетные статьи и слушать новости отстраненно – как будто не обо мне речь, а о какой-то одуревшей от звездной болезни свихнувшейся звездочке. Думать о себе в третьем лица – она такая-то… но это не я. И пусть все так считают, мне даже проще. Наверное, я не вынесла эту психологическую нагрузку, не смогла справиться с ней. Какой-то чертенок будто нашептывал мне: «Делай все им назло».
Мама мечтала, чтобы я стала звездой, она все для этого делала. А я просто не представляла, что это такое. Каково это – быть на вершине и слышать злорадный хор, который желает тебе упасть. Наступает момент, когда перестаешь понимать – то ли мир действительно против тебя, то ли твое воображение до такой степени заигралось, что ты уже не отличаешь реальность от своих страхов, фантазий. И все это копится, копится, копится… а потом ядерный взрыв в голове. Как случилось со мной.
Всегда найдется «доброжелатель», который будет внушать: ты занимаешь чужое место, ты не талант, ты никто. А я всегда знала, что оригинального дарования у меня нет. Но совсем отрицать способности, сумму данных и труд… перечеркивать всю твою жизнь… я не думала, что это так задевает, так ранит. Когда я лежала в больнице, в интернете держали пари: покончу ли я с собой и как скоро. Хорошо, что я прочитала это сейчас, когда пошла на поправку, тогда это закончилось бы очередной истерикой, безобразным скандалом. До поры до времени это можно терпеть, но потом…
Теперь я, как только наталкиваюсь на такие высказывания, сажусь за ноутбук и начинаю писать… буквально себя заставляю.  Иногда думаю – я и сама смогла бы стать средней руки журналистом, если бы натренировалась хорошенько. Представила себе материалы, написанные о ком-то другом. И мне было бы что сказать.
Хочу ли я бросить карьеру, раз цена  - расшатанные нервы и подорванное здоровье? Думаю, нет. Может, сказалась здоровая спортивная злость и желание что-то кому-то еще доказать. Я не буду больше мечтать и планировать. Пускай время идет… посмотрим, действительно ли оно лечит.
Мои дети мне кажутся разумнее и мудрее меня, они иногда смотрят с такой снисходительностью – как будто заранее много знают, прощают. Вместо того чтобы быть им опорой, я сама тянусь к ним и плачу от осознания своей никчемности. Но они улыбаются, не понимая, что со мной, просто радуются – я же рядом. Кто еще в целом мире способен на это?
Если я и смогу научиться чему-то, то только у них. Дети – шанс прожить заново свое собственное детство, начать свою жизнь с нуля.
Я им желаю счастья, а не карьеры.