Бант

А на голове у неё был бант. Дурацкий такой бант, какие обычно повязывают на голову фарфоровым куклам; или какие проститутки завязывают на своих сальных волосах, чтобы в них видели какую-то детскую наивность - мол, не я виновата, что стою тут на панели, а они; а кто они - кто их знает?
Бант у неё был красный, неаккуратный, мятый.
И что-то всё-таки в этом банте ей нравилось, хотя и мать, и подруги твердили ей, что он отвратителен.
Она быстрыми шагами вошла в редакцию, будто показывая всем этим журналистам, строгим, придирчивым; всё время желавшим вырезать что-то из её статей; она хотела показать им, чего он стоит. Сколько она стоит.
Короткая юбка еле-еле дотягивала до колен. Точнее, совсем не дотягивала, а её колени были устремлены в сторону одного из редакторов, и каблуками она стучала тоже в его сторону, чтобы он слышал,прямо по паркету железными набойками, хотя железными по паркету стучать не рекомендуется; но она стучала, и редактор тоже начал стучать - ручкой об стол, на нервной почве.
"Да что же она - соблазнить меня решила?" - думал он, - "женатого мужчину, меня! И бант этот дурацкий напялила, и юбку эту короткую..Сейчас ещё наверняка ногу на ногу закинет - и бац! Будто я сразу у неё в капкане. Денег ей выдавать ещё..И колени-то, колени! Слава Богу, губы хоть не намазала.."
-Здравствуйте! - громко сказала она и села возле того редактора, который стучал ручкой об стол, всё ещё размышляя о том, соблазняет она его или нет, а если и нет, то зачем ей этот глупый бант - всё-таки ему уже 25 и маленькие девочки его не привлекают, а она ещё и нарумянена была - так ну совсем как кукла, а зачем ему кукла, если дома жена - молодая, красивая, 23 года, ну хоть она как ребёнок не выглядит; а этой зачем его соблазнять, а если соблазняет - он же умный, взрослый, истфак закончил и имеет право сидеть в интернете на работе; а она, она-то просто пишет к ним в газету, раз в полтора месяца приходит за гонораром, садится рядом с ним на стул и смотрит ему в глаза - а зачем смотрит?
Но он всё же решил улыбнуться.
-Привет! Как дела?
-Нормально, а у Вас? - она тоже ему улыбнулась и хитро прищурилась - нет,ну и какое ей дело до его жизни; до того, как и чем он живет, и до прочих подробностей?
-Нормально. Перейдем к делу, - сказал он и подумал, как же он нехорошо это сказал - "к делу", дел-то у него с ней не было, только деньги отдать и всё, а он - "к делу"! Нет, так определенно нельзя было говорить.
Следующие десять минут она терпеливо слушала его замечания и похвалы; кроме того, он подарил ей значок; причем она совершенно не представляла, куде ей его девать, но сам факт того, что он зачем-то подарил ей значок, её порадовал. Хоть кто-то обратил на неё внимание, даже с этим дурацким бантом на голове; даже просто подарив какой-то ненужный значок, который она вряд ли когда-нибудь наденет.
Он замолк и, поглядев на неё, встал из-за стола, чтобы достать её деньги за статью из дальнего ящика шкафчика. Перебирая конверты с именами атворов, он наткнулся на её гонорар и подумал, что её имя ей соответствует - какая-то она слишком непонятная, в этой юбке, которая так его зацепила; ну и пусть зацепила, он же не изменяет своей жене с этой малолетней нимфеткой, да и вообще она ему не нравилась, хотя сейчас ему показалось, что он себе врал - как она могла не нравиться, даже со своим дурацким бантом, и всё равно, эти её странные ноги, которые она впихивала в туфли на шпильке, чтобы не казаться такой толстой, какой она возможно являлась на самом деле, но какой он её не видел; а грудь у неё всё равно была большая, и ноги накачанные, и это его даже отталкивало - как так, ей 15, хотя выглядит она старше, а уже ТАК выглядит - ТАК даже его 23хлетняя жена не выглядела, а уж он её любил, наверное, хотя женаты они всего год, но это было неважно; скорей даже неинтересно, когда тут сидела эта девчонка с бантом, чей конверт с деньгами он сжимал в руке, зная, что когда он ей его отдаст, она уйдет, и вернется только через полтора месяца.
-Держи, - он протянул ей конверт, сел на место и, долго не думая, сказал, - подожди чуть-чуть, я тебе ещё распечатаю информацию о новом задании.
Она кивнула и он мысленно порадовался тому, что сможет смотерть на неё ещё целых 2 минуты.
-А к нам в класс немец пришел, - произнесла она и засмеялась. Непонятно чему засмеялась, и ему это не очень понравилось - он тут же спросил, как ей этот немец, и, после недолгой паузы узнав, что она находит его "вполне ничего", отчего-то загрустил, хотя продолжал ей улыбаться; и она хитро прищурилась, заподозрив что-то неладное, как будто он её приревновал и ей это оказалось приятно.
Принтер зачирикал и выдал три листа бумаги. Они оба посмотрели на машину.
-В общем - вот, если что звони, - улыбнулся он.
Ей показалось, что он её отталкивает, от себя подальше, чтобы больше не видеть ни красного банта, ни короткой юбки, которую она надела только из-за него, ведь на улице 0, а это холодно; конечно, отталкивает, а лучше бы не отталкивал.
Он поглядел на неё, улыбнулся и уставился в монитор, громко сказав "пока", при этом думая, как же она хороша, даже, наверное, слишком; потому что из его сознания сразу же исчезла Маша,Наташа,Таня,Вика,Розалина - даже эта блондинка с редким именем; Люда, Соня, Галя; даже имя его любимой жены - все испарились, растворились,убежали, презрительно фыркнув в его сторону, показывая ему, что с ЭТОЙ они мирится не будут; она же такая странная, эта, в юбке и с бантом на голове, выпендрежница.
Услышав как за ней захлопнулась дверь, он посмотрел на своих коллег и обнаружил, что все неподвижно сидели за своими столами, уставившись в одну точку, а именно - прямо на него, нервно постукивающего своей ручкой и не представляющего, что же ему теперь делать и стоит ли делать вообще.
Он улыбнулся монитору, встал со стула, огляделся и объявил, что идет на обед.
-Но сейчас же уже 5 часов! Дома поешь, до конца рабочего дня осталось совсем немного, - сказала ему рыжеволосая корректорша, сидевшая в их редакции уже два года и каждое утро проверявшая почту в его ящике, непонятно чем движимая; ведь почту, конечно, проверять хорошо, особенно если самом лень, но рыжеволосая корректорша делала это с таким усердием, что он иногда думал, не маньячка ли она, ведь он сам ей тысячу раз говорил, что на этот ящик письма приходят только по работе, и личных писем там не водится,ан нет, рыжеволосая корректорша из чистого любопытства доставала его письма - мятые, чистые, грязные, из налоговой и из других редакций; и читала, читала их взахлеб, а потом (как-то раз он сам видел, как она это делает) прикладывала письма к губам и кидала к нему на стол.
Он покачал головой, улыбнулся рыжей корректорше и вышел.
Шел он не обедать. Он просто шел, раскачиваясь на ходу и напевая песню, которая так не нравилась его 23хлетней жене, и которую сам он полюбил недели три назад, потому что в ней пелось не о любви, не о счастье, даже не о сексе - в ней пелось о голубом бегемоте, и голубом не по ориентации, а по цвету; и этот самый что ни на есть гиперболизированный персонаж жил на дереве, а спускался на землю только ночью, потому что боялся змею, которая его под этим самым деревом неизменно караулила; и он видел в этом бегемоте себя, так как жену он отчасти боялся, и рыжую корректоршу боялся, а эту девочку в короткой юбке, журналисточку - нет, и даже не думал о том, что можно её бояться - у неё же на голове бант, значит, она ещё маленькая и ничего ему не сделает.
Он поймал себя на  мысли, что снова думает о ней, а красный бант её врезался ему в память так же, как номер его счета в каком-то подозрительном банке - чёрт знает, зачем он положил туда деньги, но ведь положил же, и номер счета помнит, а не на листочке записал. Счет в банке - это же что-то важное, его нельзя вот так вот на листочке записывать, потеряется же. А номер счета, так же, как и деньги, терять нельзя.
Он на секунду остановился - ему показалось, что в толпе промелькнула её спина и красный бант. Нет. Не промелькнула.
Он ускорил шаг и, не задумываясь, по какой-то непонятной внутренней интуиции, начал перепрыгивать лужи и всё это казалось ему глупым - он 25тилетний журналист, в тяжелых кожаных ботинках за 5 тысяч рублей, какие обычно покупают взрослые солидные люди, ужинающие где-нибудь в ресторане и покупающие своим детям только импортные игрушки; он, 25тилетний женатый мужчина, не брившийся третий день для того, чтобы жена его, кроткая и красивая, хоть чуть-чуть начала на него злиться, потому что ему хотелось снова её бояться, как до свадьбы, и знать, что если он ей изменит, жена его не то, что убьет - просто заживо в масле сварит из под жареной картошки, и сожрет на ужин со своей сестрой-стервой, которой он никогда не нравился; которая презирала его и всегда мечтала о том, чтобы он удавился тем галстуком, который она подарила ему на прошлый новый год; он, 25тилетний, молодой, желал по-скорее избавиться от какого-то чувства рутины, которое висело над ним и грозилось испортить его материалы, ботинки за 5 тысяч; рутина грозилась столкнуть его 23хлетнюю жену в яму, кишащую небритыми мужиками; отобрать зарплату, позволить рыжеволосой корректорше откорректировать его письма так, что на его офисный вежливый стиль и похоже не будет!; загнать его самого в угол, а главное, главное-то - рутина грозилась отобрать у него эту девчонку с красным бантом - она же не любит скуку и рутину, а значит уйдет, убежит, хлопнет, топнет, сорвет с себя красный бант и всё, всё, всё - растает и индивидуальность, и подсознание, и всё, а сама она из-за него превратится в Машу, Наташу, Таню, Вику итд итп, и тоже исчезнет в его памяти, и оставит там только 23хлетнюю жену, которую он любил, наверное.
И закончится вся эта песня.
Он добежал до метро, улыбнулся небу и застыл.
Её красный бант маячил перед ним. Она уходила.

Через полтора месяца она, по обыкновению, приехала за деньгами. К тому времени он уже успел купить себе кеды вместо ботинок, побриться в тысячный раз, переписать номер своего счета в подозрительном банке на десяток бумажек, переговорить с Ней по телефону раза три, отослать 9 писем в налоговую и два письма маме в Германию, сказать рыжеволосой корректорше чтобы она больше не проверяла его ящик и купить 23хлетней жене красный бант, который она выбросила через два дня, потому что посчитала, что такое носить немодно и странно; и, кроме того, она не хочет "косить" под малолетнюю наркоманку, а такое, по её мнению, могла носить только девушка, зависимая от всей это дряни.
Она пришла в джинсах,кедах и майке - лето, лето, лето! Волосы её были острижены и банта на ней не было, зато цвет волос был красный.
Он по привычке улыбнулся ей, отдал гонорар и сказал, что на лето заданий не будет.
Она, видимо, расстроилась и поэтому сделала грустное лицо; затем встала со стула и, не улыбаясь, сказала "До свидания"; а он подумал о том, что свидания с ней у него не будет, она его не соблазнит, и вообще зря она тогда этот бант надела - толку-то.