Глава 38. Байка о том, как Юрочка участвовал...

                БАЙКА О ТОМ, КАК ЮРОЧКА УЧАСТВОВАЛ В ПРАЗДНИЧНОМ КОНЦЕРТЕ 

   Праздники, ну, сколько их тогда было?! Церковные, эти праздновали в основном старики и старухи. Их справляли не броско, не широко. Исключением была Пасха. Её отмечали всенародно, но не явно, не официально. Без поста и молитв, но с крашеными яйцами, куличами, пирогами и хлебосольным застольем. Власть иногда вспоминала, что празднование Пасхи это пережиток прошлого и вяло напоминала об этом народу. Народ единогласно соглашался с властью, но весь год копил луковую шелуху для окраски яиц. Накануне Пасхи  в магазинах возникал повышенный спрос на яйца и куличи. В каждом доме была своя сердобольная старушка, которая собирала у неверующих соседей крашенки, куличи и несла их в церковь святить, а потом со словами: «Христос Воскресе», раздавала обратно. Такой старушкой в Юрочкином доме была баба Соня, родная бабушка Веньки Соландта. От неё Юрочкина мама узнавала обо всех церковных праздниках и всегда просила её помолиться за неё и за детей. Юрочка тогда не задумывался не о вере, не о религиозных праздниках. Его больше интересовали яйца, куличи, пасха из творога и вкусные пирожки и булочки.
    Светские праздники или,  проще говоря, обычные, гулялись шумно и многолюдно. Иногда соседи объединялись за одним столом, как, например, на 9 Мая в День Победы, или 1 Мая или 7 Ноября. Были ещё такие всенародно любимые праздники, как 23 февраля День Советской Армии, 8 Марта Международный женский день, и конечно, Новый Год. В эти праздники из окон лились голоса народных хоров, тогда люди за столом любили не только  пить, но и петь. И как же пели! Заслушаешься. Порой гулянье вырывалось из тесных комнат на простор улицы, и тогда гуляли всем домом. Юрочка помнит, как однажды,  9 Мая в День Победы на улице уже было тепло, народ, подогретый застольем, высыпал во двор. Тут же организовали общий стол с закусками и, спев пару песен без музыки, решили организовать небольшой самодеятельный оркестрик. Юрочкин папа взял в руки семиструнную гитару. Дядя Коля по кличке «Нос» взял трофейный итальянский аккордеон. Дочь старика татарина,  бывшего дворника – домру. Старики Спиридоновы из второй квартиры принесли балалайку и заливистую гармошку с колокольчиками. Отец Женьки Ласковича удивил всех тем, что оказался не только научным работником из закрытого НИИ, но и приличным скрипачом. А памятный Юрочке по некоторым событиям моряк-десантник из соседнего дома притащил барабан и лихо отбивал на нём такт. Был в этом немыслимом по составу оркестре и свой, играющий на трубе дирижёр. Это одноногий и однорукий то ли товарищ, то ли гражданский муж учительницы музыки из 16 квартиры. Вместо правой ноги у него был хитрый, диковинный по тем временам протез. Поговаривали, что протез заграничный, но, как и за что он достался ничем не выдающемуся музыканту-инвалиду, про то никто не знал. Отсутствующей левой руке на такую роскошь не повезло, и потому пустой рукав пиджака был заправлен в карман. Но и одной правой рукой он так виртуозно играл на своей трубе, что никто не мог остаться равнодушным. При этом он ещё взмахами трубы, кивками головы управлял оркестриком. Вот таким чудным составом, без единой репетиции, на одном энтузиазме и природном мастерстве они играли весь день и весь вечер. Они играли, а окружающие пели. Пели русские народные, популярные песни разных лет. Даже Юрочкина сестра Маринка со своей подружкой Зойкой спели песенку про Акулину, а сам Юрочка под папин аккомпанемент на гитаре сплясал «Цыганочку» с выходом. Было так весело, что даже Котькина глупая выходка никому не испортила настроение. Он спел частушку:
    - Балалаечка без струн,
      Кто играет – тот дристун.
    Но женщины на него так зашикали, что он тут же скрылся с глаз долой. А гулянье всё разрасталось и разрасталось. Подходили всё новые и новые люди, а с ними начинали звучать новые песни. Спели любимую песню Юрочкиного папы «Имел бы я златые горы…» и мамину: «Хасбулат удалой…». Пели песни революционные, довоенные, военные и послевоенные. Песни лились, сменяя одна другую, а люди пели и порой смахивали слезу  грусти, навеянной в одной, или пускались в пляс от удали, звучавшей в другой. Сколько же в тот день песен перепели и танцев перетанцевали – не сосчитаешь! Расходились за полночь и клялись, что в следующий праздник опять соберутся вместе и опять также сыграют и споют. Жаль, что этому не суждено было сбыться.
    Через несколько дней погиб старик Спиридонов, который играл на заливистой гармошке с колокольчиками. Он жил на первом этаже. Когда у него собрались гости, а в доме, на беду, не оказалось хлеба, он решил быстренько сбегать за ним в булочную. Чтобы не беспокоить гостей, тесно сидящих за столом, он выпрыгнул в окно. Надо же было случиться такой нелепице? Около стены стояла 5-ти метровая водопроводная труба. Как она там оказалась – никто не знает. Спиридонов, выпрыгнув из окна, задел её рукой и нарушил её устойчивость. Остановись он  хоть на секунду, и остался бы жив, а он прошёл эти последние в своей жизни пять метров, и его хлестануло по голове концом упавшей трубы. Он умер мгновенно, прямо на глазах у жены и гостей.
    Жена старика Спиридонова, та, что так лихо играла на балалайке, не перенесла увиденного  и сошла с ума.
    Третьим исчез инвалид-дирижёр. Просто он вдруг перестал появляться у учительницы музыки, а та никому ничего не захотела объяснять, считая, что её личная жизнь никого не касается.
    Вскоре переехали на новую квартиру Ласковичи и оркестрик лишился скрипача, а Юрочка – своего друга Женьки.
    Затем расселили соседний дом, где жил барабанщик, тот самый моряк-десантник, от которого столько раз доставалось Юрочке.
    Потом умер старик татарин, добрейший человек, его знали в доме все от мала до велика. Он когда-то работал дворником, но даже немногие старожилы Юрочкиного дома помнили его уже стариком. Всем казалось, что он будет жить вечно, и когда он умер, ощутили невосполнимую пустоту в душе, а дом словно осиротел. Старого дворника всем двором  с почестями проводили в последний путь. А после похорон заметили, что его дочка тоже пенсионерка. Сырой климат города плохо влиял на её лёгкие, и врачи посоветовали перебраться на юг. Она совершила сложный, дорогой по тем временам обмен, и уехала в Крым. А в её квартиру приехала семья хохлов. Семейка оказалась такой вредной и скандальной, что её невзлюбил весь дом. Фамилия их не задержалась в Юрочкиной памяти, но если честно, он её никогда не знал, потому что за вредность и неуживчивость все называли их по кличкам. Мамашу звали хохлушкой, папашу – хохлом, а сынка хохолком. Юрочка тогда не знал, что хохол это ироническое прозвище украинцев и искренне считал, что в прозвищах содержится намёк на куриное семейство. Мамаша бестолково суетилась и говорила такой скороговоркой, словно курица кудахчет, потому и прилепилось к ней прозвище хохлушка. Папаша тоже был не подарок. Сам от горшка два вершка, а нос задирал, словно петух в курятнике. Он презирал всех русских и евреев, называл их не иначе, как клятыми москалями и вонючими жидами, а так как русских и евреев  в Юрочкином доме хватало, то ходил тот папаша вечно битым и напоминал ощипанного петуха. Может быть, поэтому кличка хохол подошла к нему, как никакая другая. Сынок их был вовсе - не рыба, не мясо, а разваренная курица. Он постоянно ныл, скулил и ябедничал. Фигурой напоминал большую рыхлую грушу, засунутую в штаны. Он ничего не умел, ничего не знал, ничему не хотел научиться, но гонором был весь в папашку, а так как драться он тоже не умел, то бегал жаловаться своей мамашке, и та, раскинув руки, как крылья и кудахча, словно курица, неслась на его защиту. Так и жило это семейство, отравляя всем жизнь до 1975 года, когда весь дом расселили. И что с ними стало в дальнейшем, никому было не интересно, а Юрочке тем более.
    Возвращаясь к оставшимся участникам дворового оркестрика, Юрочка с печалью вспоминал, что через несколько лет после того памятного концерта умер и аккордеонист дядя Коля по кличке «Нос». Был дядя Коля человеком пьющим, но в меру, никогда ни с кем не ругался, а если выпьет, то обязательно начнёт хвастаться своими военными трофеями. Это итальянским аккордеоном и кожаным чёрным плащом с пристёгивающимся на зиму меховым воротником и подкладкой. По рассказам дяди Коли плащ он добыл в Берлине, сняв его с крупного эсэсовского чина, а аккордеоном его наградило командование. Сколько Юрочка помнил дядю Колю, тот так и ходил и зимой, и летом в своём кожаном не то пальто, не то плаще. А «Носом» его звали за собственный нос столь выдающихся размеров и с такой большой горбинкой, что тот скорее напоминал орлиный клюв. Несмотря на грозный вид, который ему придавал огромный носище, дети его обожали и ходили за ним, как привязанные. А тот развлекал их историями, прибаутками и мастерил для них свистульки, пищалки, трещалки. Но было в дяде Коле что-то такое, что тянуло к дружбе с ним и мужиков. Его нельзя было назвать заводилой и душой мужской компании, но с его мнением всегда считались и очень его уважали. Наверное, дядя Коля в своей жизни повидал и испытал такое, что иному бы и на три жизни хватило. Но, пережив всё, не озлобился, не очерствел и не замкнулся, а остался человеком добрым и общительным. С ним было просто и надёжно. Часто в его компании Юрочка видел и своего отца. Они любили после рюмочки или двух о чём-то основательно поговорить. Один раз Юрочку поразила поза, в которой папа с дядей Колей разговаривали. Они сидели на корточках и держали папироски не между пальцев,  как многие курильщики, а как-то по особому, в кулачке, словно скрывая от посторонних глаз. Через много лет Юрочка узнал, откуда в те годы у мужиков была такая привычка. Так сидели и так курили зэки на коротких передышках, когда их гнали по этапу. Видимо много общего было в судьбе Юрочкиного отца и дяди Коли. Сколько их тогда было таких мужиков, прошедших огни и воды! Всё претерпели, всё вынесли. А вот наступили времена, когда жить бы, да жить, а ресурс-то и кончился. Сказались те лихие годы и мужики стали умирать, не будучи старыми. Так в одночасье от сердечного приступа умер дядя Коля, а через пару лет умер от рака Юрочкин отец. А было дяде Коле 56, а Юрочкиному отцу 48лет.
    Так и не сбылась их мечта собраться оркестриком и сыграть ещё раз. Но остались люди, что на всю жизнь запомнили тот стихийный единственный концерт, и среди них Юрочка.