Вторая половинка

Вторая половинка
рассказ
Когда мы поступили в институт, среди всех девчонок нашего курса я сразу выделил Люсю Ольхович. Она была невысокого роста, хрупкая, легкая. У нее были овсяные средней длины волосы, тонкая шея, умные карие глаза, прямой нос, высокий детский голос и немного застенчивая улыбка. Она была не столько красивой, сколько обаятельной и милой.
  С первых дней нашего знакомства она проявляла ко мне интерес и стремилась к общению со мной. Я не был красавцем. На нее произвели впечатление серьезность, начитанность, интеллект – качества, которыми я (скажу без ложной скромности) выгодно отличался от ровесников.
Мы сидели кружком на колхозном поле, перебирали морковь. Она рассказывала о себе с неподражаемым простодушием:
- У меня брат умственно отсталый. В школе не смог учиться.   
В другой раз она призналась:
- У меня есть программа. Родить три ребенка. 
Она много читала. Ее любимыми писателями был Лев Толстой и Шукшин.
Шукшин был особенно близок ей.
- Мне нравятся его типы, его чудики, - говорила она. – Но у нас в деревне таких не меньше. Мне тоже хочется когда-нибудь написать о них.
- Ты хотела бы стать писательницей? – поинтересовался я.
- Да. Но для этого нужен талант, а я не  уверена, что он у меня есть.
- Попробовать надо,  - сказал я.
Как-то раз осенью мы вдвоем  с нею  возвращались в общежитие.   
- Давай с тобой встречаться, - предложила она, густо покраснев.
Это предложение меня несколько смутило. 
- Я уже встречаюсь с одной девушкой, - ответил я.
- А ты порви с нею, - сказала она убежденно.
Я заметил, что ее  пальцы дрожат от волнения.
Люся знала о моих отношениях с Тоней, но, как и другие однокурсницы, считала (и не без оснований), что я попал в лапы опытной хищницы. 
Люся мне  очень нравилась. Она превосходила Тоню почти во всех отношениях. Ей  было семнадцать лет (она была на четыре года моложе меня), она была невинна, у  нее был  мягкий характер, она   была очень мила.   Тоне  было уже  двадцать три (она была на два года старше меня); у  нее до меня было немало коротких и длинных связей; она была раздражительна, постоянно ссорилась со своей матерью.  Но я не мог принять предложение Люси.  Я не мог бросить Тоню, которая страстно любила меня и которая сделала от меня аборт. Жалость к  ней, как паутина, опутала мою душу,  мою волю, мой рассудок.
Я  промолчал.  На милом лице Люси отразилось искреннее огорчение. 
Месяца через четыре она предприняла еще одну попытку сблизиться со мною. Она пришла ко мне в комнату в общежитии   23-го февраля. От имени девчонок нашей группы она поздравила меня  с мужским праздником и подарила  оранжевую пластмассовую лисичку. Когда  она произносила слова поздравления, на ее лице блуждала милая застенчивая улыбка. «Ольховичка в Шухова влюбилась!» – иронически сказал  здоровяк Коля Гудков, мой сосед по комнате. Люся не отрицала. У меня еще был шанс изменить свою судьбу. Но, запутавшись в паутине, разбросанной Тоней, я так не сделал решительного шага.
Вовка Гасилов, мой однокурсник,  недоумевал: «Не понимаю тебя. Как ты можешь… Да ведь  ни одна девчонка ей в подметки не годится».
На  занятиях мы с Люсей сидели за одним столом. Основной формой нашего общения  был обмен записками: мы оба больше любили писать, чем говорить.
На втором курсе я вынужден был жениться на Тоне, забеременевшей во второй раз. Люся была у меня на свадьбе.  Тоня, которая раньше слышала о ней, теперь увидела ее, оценила по достоинству, приревновала. 
Уже на первом курсе у Люси появился верный, я бы даже сказал, назойливый поклонник Холодов Игорь, высокий, сильный, общительный, но интеллектуально ограниченный и жесткий парень,  который   преследовал ее до тех пор, пока она, бедняжка,  не забеременела и не вышла за него замуж (в это время мы учились на втором курсе).
Как только Холодов стал ее мужем,  он запретил ей  сидеть со мной за одним столом. К счастью, после родов он, по словам Люси, «поумнел» и отменил запрет. (Я думаю, что ей удалось убедить его в том, что она не любит, а всего  лишь уважает меня). Правда, вернувшись ко мне за стол, она старалась не давать ему повода для ревности. Например, она с удовольствием читала  мои шутливые любовные стихи, посвященные ей, но потом возвращала их мне их со словами:
- Жаль, что я не могу их взять себе.
На первом-втором курсе я оказывал на нее сильное влияние.   Например, она носила вещи такого же цвета, как и я. Вступив в интимную связь до брака, она, несомненно, взяла пример с меня.   
После второго курса, летом, когда наш курс был  в инструктивном лагере,   группа студентов  подготовила концерт-стилизацию. Каждый участник концерта пел от имени какого-либо известного певца или певицы. Люся перевоплотилась в Клавдию Шульженко и спела песню: «Синий платочек». Меня потрясло ее исполнение. «Какая она талантливая», - подумал я, сидя в зале.
На третьем курсе ее развеселило стихотворение, написанное мною после того, как, тяжело переболев маститом, она пришла в институт, исхудавшая до неузнаваемости. Это стихотворение заканчивалось словами:
Хоть ты похудела – так что же,
Ты стала красивей вдвойне.
Ты стала родней и дороже
Намного и мужу, и мне.
Первого сентября (мы учились уже на четвертом курсе)  она пришла на занятия такая похорошевшая, что я изумился. «Ты любого сведешь с ума, - написал я ей на листке. – Я уже чувствую в себе первые признаки безумия. В чем секрет твоего очарования?» «Я подстриглась», - написала она на листке.
Но дело было не только в прическе. У нее всегда было милое лицо, но раньше широкие провинциальные платья портили ее внешность. Теперь на ней был тонкий черный свитер, подчеркивающий ее тонкую талию, изящество фигуры.
На четвертом курсе она вдохновила меня на очередное стихотворение. Творческий процесс так увлек меня, что на лекции по истории советской литературы я сидел с отрешенным видом.
- Вы почему не пишете? – рявкнула на меня Дина Анатольевна, агрессивная, с массивным носом.   
Пришлось на время приостановить работу над стихотворением. Но  на следующей лекции я закончил его. Оно случайно сохранилось в моем «архиве». Вот оно:
Я хочу совершать безумства,
На солидность махнув рукой,
Потому что ты в платье девичьем
Промелькнула передо мной.
Может, это обычное платье,
Но оно напомнило мне
О давнишнем моем невезенье,
О недавней твоей весне.
Стало мне нестерпимо грустно.
Я устал от людской суеты.
Ты Мадонна – Мадонна Люся,
Совершенней Джоконды ты.
Читая это стихотворение, моя соседка жизнерадостно смеялась.
В другой раз мы сидели на занятиях по психологии. Кудинова, наша преподавательница психологии, говорила о порядке чтения докладов. 
Люся подвинула мне свою тетрадку. Я прочитал: «Н.Е. похожа на плюшевого медвежонка». Я посмотрел на Кудинову. Действительно, она была похожа на плюшевого медвежонка: волосы бурые, короткие, с челкой,  фигура медвежья. Сходство было схвачено снайперски метко. Это сравнение сделало бы честь самому Гоголю. 
- Да, похожа, - шепнул я, и Люся замалевала свою  запись.
Она всегда  затушевывала написанное, чтобы запись не попалась на глаза мужу и не дала ему пищу для ревности. 
Наш флирт был вполне безобидным, но он делал нашу жизнь    интересней, сюжетней.
Иногда мы надоедали друг другу. В это время  я хотел от нее уйти, пересесть за другой стол. Но потом возвращалась нежность, и мы продолжали сидеть вместе.
После окончания института она с мужем и маленькой дочкой уехала в родную деревню. Через три года (в это время я был уже разведен) я встретил ее в Везельске, в институте повышения  квалификации учителей. В белой блузке, хрупкая, она по-прежнему была прелестна. Я подумал: «А почему бы не начать все заново? Почему бы не исправить ошибку молодости и не жениться на ней?» Я предложил ей встретиться, но она, пунцовая от смущения, отказалась.  Было очевидно, что  ее полудетское увлечение давно прошло.  Я понял, что безвозвратно потерял ее, и мне стало горько. 
Через четыре года  наши пути снова пересеклись.
Я зашел в книжный магазин, хотел подойти к полкам с книгами по литературоведению и вдруг увидел ее. В черной шубке, в норковой шапке, милая, светлая, она сосредоточенно листала книгу.  Видимо, она приехала в город по делам и попутно зашла в книжный магазин.
Меня она не заметила. Я постыдился к ней подходить: на мне  было надето серое замызганное пальто, купленное еще в студенческие годы;  у меня не было никаких достижений - ни семьи, ни квартиры, ни  денег. Спрятавшись за спины покупателей, я долго смотрел на нее со слезами на глазах. Меня терзала досада на себя и обида на судьбу. «А ведь она могла быть твоей женою, с нею ты был  бы счастлив, но ты упустил ее, проглядел, проморгал, - думал я.- Когда-то бог сжалился над тобой, послал тебе вторую половинку, а ты стушевался, не взял ее. Теперь остается кусать локти. Другого шанса найти свою женщину у тебя никогда не будет».
Вернувшись в общежитие, я лег на кровать и погрузился в сладкие грезы. Я снова шел с Люсей по улице.
- Давай с тобой встречаться, - говорит она своим высоким, почти детским голосом. 
- Давай, - соглашаюсь я. – Я встречаюсь с одной девушкой, но она не в моем вкусе.
- Я знаю.
Я беру ее за руку, и мы идем в общежитие.
- Пойдем ко мне в комнату, - говорю я. – Мои соседи разъехались по домам, я один…
Она соглашается. Возле общежития я, опасаясь скандала, выпускаю ее руку из своей руки. Мы заходим в комнату. Люся заметно волнуется, а я спокоен. 
- Хочешь чаю? – спрашиваю я.
- Да.
Мы пьем чай, разговариваем об учебе, о жизни.
Я приближаюсь к ней, обнимаю ее за плечи. Она не отталкивает. Мои губы прикасаются к ее губам. Она отвечает на мой поцелуй. Я снимаю с нее кофточку, платье, бюстгальтер. Она помогает мне. Зачем играть роль недотроги, если мы созданы друг для друга. Моя рука гладит ее мягкие светлые волосы, губы прикасаются к ее тонким губам, к прямому носу, к маленькой упругой груди.  Мы соединяемся… Я очень осторожен.
- Тебе не больно? – спрашиваю я.
- Немножко…
Всю ночь я неутомимо ласкаю ее тело, а она шепчет мне в ухо:
- Я люблю тебя, Коля.
На следующий день я обнаруживаю капельку крови на простыне. Впрочем, я и раньше не сомневался в том, что у Люси я первый. «Не сохранить ли простыню на память о нашей первой брачной ночи?» - думаю я, распираемый восторгом. – Такой девушке можно хранить верность всю жизнь».
Вечером происходит неприятный разговор с Тоней.
- Прости, - говорю я. – Я полюбил другую.
Она закатывает истерику. У нее, как обычно бывало при моих попытках порвать с нею, холодеют руки, она цепляется за меня, обнимает, прижимается бедрами, падает в обморок, но на этот раз я проявляю твердость:
- Мы не подходим друг к другу. Зачем понапрасну терять время.
Я направляюсь к двери, Тоня  хватает меня за руку, но на этот раз ее попытка удержать меня тщетна.
Вскоре мы с Люсей едем в Губин - город моего детства. В автобусе мы почти не разговариваем. Зачем? Мы и так понимаем друг друга с полуслова. Ее рука гладит мою руку, голова лежит на моем плече, на лице застыла умиротворяющая улыбка.
Познакомившись с Люсей, моя мать приходит в восторг.
- Хорошая у тебя невеста, - шепотом говорит она. – Красивая, обходительная. Вы как будете спать: отдельно или вместе?
- Вместе, - говорю я.
Люся немного покраснела, когда я сообщил ей о своем решении, но спорить не стала.  Всю ночь мы занимались с нею любовью.
Через полгода она прошептала мне на ухо:
- У нас будет ребенок.
Вскоре мы поженились, и у нас родился сын.
Я очнулся. Вернулась мрачная реальность.   «Я пожалел Тоню. Упустил такую девушку.  А не надо было жалеть, - думал я. – Она меня не пожалела, когда наставила  рога с сорокатрехлетним мужиком».
Много лет Люся не попадала в поле моего зрения. До меня дошел  слух, что она  родила второго ребенка (сына).  Но это известие оставило меня равнодушным. Я давно избавился от иллюзии  соединить с нею свою судьбу.
На встречу  выпускников  нашего курса, состоявшуюся через пятнадцать лет после окончания института, она приехала вместе с  мужем.
Внешне она почти не изменилась. Такая же милая, привлекательная. За столом мы сидели рядом. Она упорно отказывалась пить алкогольные напитки.   Я пригласил ее потанцевать.  Ее муж не возражал.    
Я рассказал ей, как семь лет назад встретил ее в книжном магазине.
- Почему же ты не подошел? – огорченно спросила она своим высоким, не утратившим детскость голосом.
- Мне  было стыдно, - признался я. - Нечем было похвастать. Да и  одет я был, как бомж.
- Напрасно….  Ты же знаешь, что мне это  безразлично.  Для меня важно другое.
- Знаю. Но все-таки не решился.
Игорь вышел из зала.  Я смотрел на ее милое лицо и думал, что мы идеально подходим друг к другу – и внешне, и внутреннее, что из нас получилась бы идеальная пара.   
- Уж не беременна ли ты? – спросил я.
- Как ты догадался! – удивилась она.
-  Уже третий ребенок?! – возмутился я.
          - Да.  Помнишь, я тебе говорила о своей программе?
- Помню.
Я сделал вид, что рассержен на нее за ее  «измену».   
  Говорить с нею было легко и приятно. У нас было много общих тем, одинаковый взгляд на мир. Но танец закончился, в зале появился  муж, и Люся вернулась  к нему.
Прошло еще десять лет.  В начале июля была организована очередная встреча бывших однокурсников.
  С тяжелым футляром в руке я подошел к вечному огню, горевшему на центральной аллее города,  и  увидел   много знакомых лиц.   На скамейке в  желто-оранжевом летнем костюме, легкая, изящная,  с рыжеватыми волосами, с длинной челкой, сидела Люся. К моей радости,  ее  мужа  поблизости не было.   Значит,  приехала одна. Значит, можно с нею  поговорить по душам,  а может, и немножко пофлиртовать.   
Я окинул взглядом своих товарищей.  У Сашки Шило не было  половины зубов, а оставшиеся были гнилыми, волосы седые, как у древнего старика, вдобавок  на голове большая плешь. Тимофеев был  внешне крепок, но волосы седые, зубы подгнившие. У Иры Шиковой, в прошлом красавицы,  кожа увяла, зубы  пожелтели и  обломались. Не лучше выглядели и другие. Только Люся совершенно не изменилась. Такая же милая, привлекательная. 
  Наша большая компания направилась  в кафе.  Я зашел в помещение одним из первых.  Чтобы иметь пространство для растягивания мехов баяна, я занял место   с краю. Когда на пороге появилась  Люся, я помахал ей  рукой, приглашая сесть рядом. Она отреагировала на мой призыв сдержанно и пошла в мою сторону с некоторым промедлением.   Я понял, что мне не стоит рассчитывать на интим. Она села рядом, справа от меня. Напротив нас сидели Сергей Доманский – солидный лысый мужчина, ректор  одного вуза, и  Люба Григорьева -  бизнес-леди.
Сергей на высокой ноте произнес  тост.   Он помянул преподавателей, которые ушли в мир иной. Перечислив имена преподавателей, он перешел  к безвременно ушедшим однокурсникам.
- Сергей Усманов… - сказал он и  замолчал, напрягая память.  Но больше назвать было некого. 
Выпили,  закусили.
Я взял в руки баян, заиграл. Хор подхватил песню.  У Люси был несильный, но очень приятный голос, она не фальшивила.  Одну песню – «Цвете терен» - мы спели только вдвоем. У нас получился отличный дуэт.
Я поставил баян.  Снова выпили. Закусили.
- А мы часто поем вместе с дочерью, - рассказывала Люся. -  Чаще всего украинские народные  песни. Они хватают за душу.  Среди русских песен есть такие две-три. Но украинских задушевных песен десятки.
Я согласился с нею:
- Меня самого давно удивлял этот феномен: почему у  веселого  хитроватого украинского народа так много грустных песен.
Загремела музыка. 
Люди разбрелись по залу, по двору, а мы с Люсей, сидя за столом,  тихо разговаривали.
- Ты совсем не изменилась, - сказал  я проникновенно. –  Ты выглядишь, как девушка.
- Да. Я отношусь к людям, которые  всю жизнь похожи на детей, - иронически проговорила  она. –  Детский голосок,  детская  непосредственность…
Она была несправедлива к себе. Девушкой ее делал  не только детский, высокий голос, но и  нежная мягкая кожа, отсутствие морщин.   
Мне хотелось  потанцевать с нею.   Когда зазвучала более или менее медленная музыка,   я пригласил ее.  Я решил вызвать ее на откровенный разговор.
-  Всю жизнь меня мучит мысль, что ты моя женщина, моя вторая половинка, но я тебя упустил,  проглядел.  Когда я познакомился с тобой, я уже был в лапах Тони.  После развода с нею я хотел исправить ошибку.  Помнишь, как я подходил к тебе в институте усовершенствования? Ведь тогда у меня были серьезные намерения.   
- Помню. На тебе была тогда белая рубашка, - улыбнулась она.
- Белая? Не помню. Но я помню, что на тебе была белая блузка.
- После этого вскоре появился Игорь – тоже в белой рубашке. Он словно почувствовал...  – говорила она протяжным напевным голосом. -  Тогда я не могла изменить, не могла  бросить семью. Я же воспитана на литературе 19-го  века.
- Я понимаю. Это как религия, - сказал я.
- Да. Наверно это так.
-   Интересно, а что ты думала все эти годы по поводу наших отношений?
-  Долгое время примерно то же самое, что и ты.  Ты был для меня самым близким человеком. Но полтора года назад я  влюбилась в одного мужчину… - Она просияла, вспомнив о своей любви.
Меня обожгло (правда, несильно).
- Кто он?
- Врач.
- Где живет?
- Между нами триста километров. Он умный и добрый. Больше я ничего не могу тебе о нем  сказать.
- Сколько ему лет?
- Он на два года моложе меня.
«Значит, ему сорок четыре года», - высчитал я.
Я был обескуражен.
- Ты сказал, что я не изменилась. Скажи, в чем это проявляется. Как я не изменилась? – допытывалась  она.
Видно было, что ей хочется выглядеть моложе, привлекательней, чтобы нравится своему врачу.
-  Ты похожа на девушку. У тебя молодая кожа, легкая походка, хорошая фигура.
Ее глаза просияли от восторга.
Потанцевав, мы вернулись на свои места и продолжили разговор.
- Это хорошо, что ты честно сказала обо всем, - сказал я. -  Ты избавила меня  от последней иллюзии. Теперь я понимаю:  с тобой я тоже не  был бы  счастлив.  Если бы ты была моей женой, то сейчас у меня началась бы черная полоса.
Моя последняя фраза почему-то сильно задела ее. Она стала с возмущением и обидой возражать мне:
-  Холодова невозможно любить. Я же тебе говорила, что меня всегда интересовали умные и добрые мужчины.  Если бы я была твоей женой, то  все было бы по-другому.
- Я не уверен. Я ведь тоже не идеал, - сказал я. 
- Нет, ты не такой, как он.
- Всю жизнь ты была рабыней морали, - проговорил я мрачно,  –  в результате твоя жизнь прошла впустую.
- Почему впустую?  - обиделась она. - Я состоялась как мать. У меня трое детей. Игорь  до сих пор меня любит.
Я скорчил скептическую гримасу. Я не сомневался, что он любит ее, но любовь   этого грубого, примитивного мужлана  не бог весть какое достижение. 
  -   Но сама ты к нему равнодушна. У тебя никогда не было интимной  близости с мужчиной, которого ты любишь.
- Была.
- Неужели ты изменила Холодову с врачом? 
 - Да.
 - Не обманывай, - проговорил я, холодея. - Ты бы никогда не решилась.
- Решилась!  - проговорила она уверенным тоном.
Ее признание вызвало у меня приступ депрессии.  Чтобы заглушить боль, я пил водку - рюмку за рюмкой.   Когда алкоголь затуманил сознание,  мне захотелось отомстить Люсе.
-  Сейчас ты  любишь другого мужчину,  но я не могу выбросить тебя из своей жизни, ты слишком дорога мне, слишком близка, -  проговорил   я печально чуть позже. -  До сегодняшнего дня ты была моим идеалом, теперь  станешь моею сестрой.
Чтобы подразнить ее, вызвать  ревность,   я обратился к Любе, сидевшей напротив:   
-  Ты изменилась до неузнаваемости.  Но хуже не стала.  Я помню тебя  худенькой девчонкой. Сейчас ты -  красивая,  роскошная женщина, мечта любого мужчины.
Кажется, я добился цели. Люся  помрачнела.  Тон ее голоса изменился.
- Вас, мужчин, интересует только внешность женщины, а не ее душа, - с горечью,  с досадой проговорила она.
- Нет. Меня интересует  и то, и другое. Одни женщины притягивают своей красотой, сексапильностью, - возразил я,  –  другие –  духовностью, внутренним совершенством. Красивая сексуальная женщина вызывает страсть, а прелестная  одухотворенная женщина    порождает  романтическую любовь.   
Чтобы окончательно добить Люсю, я  решил переключиться на Надю Шарапову,  в которую был влюблен, когда учился на подготовительном отделении.
- Пойду к Наде. Она тоже мне  дорога. Она мне тоже как сестра, - сказал я Люсе.
Она молча, покорно,  с пониманием кивнула головой.
Пообщавшись с Надей, я снова вернулся к Люсе.
Она посмотрела на часы:
- Скоро подъедет Игорь.
Из моих уст вырвался разочарованный возглас:
- Разве он тоже приехал с тобой?
- Конечно.
«Такому не так просто изменить», - подумал я с досадой.
  Поглощенный выяснением отношений с Люсей, я жил по своему внутреннему времени.  Я не замечал, что происходит вокруг. Вдруг  в зале начался какой-то шум, движение. Однокурсники  дружно выходили из зала.  Часы показывали начало десятого.  На прощанье я страстно поцеловал Люсю в губы. Она  ответила на поцелуй.
Вышли на улицу. Было еще довольно светло. Я пожалел, что все так рано расходятся.
Я подошел к Наде,  поцеловал ее на прощанье. Потом снова вернулся  к Люсе. Мне хотелось еще раз поцеловать ее, но она уклонилась.
- Хватит, - проговорила она обиженным тоном.
«Неужели ее задело, что я  поцеловал Надю?» - мелькнуло у меня в голове.
Бывшие однокашники растворились в городской толчее.  Мне ничего не оставалось, как  последовать их примеру. 
Недели через две мне передали снимки, сделанные во время прошедшей встречи. На одной из фотографий мы с Люсей сидим рядом: она мечтательно смотрит вверх, я прикасаюсь плечом к ее плечу; мы   поразительно похожи на супружескую пару.