Мне снилось сегодня, что я пишу роман...

Про девушку, которая исполняла какую-то шпионскую миссию в Мексике, а теперь должна возвращаться в российскую глубинку. И я, собственно, пишу главу о ее путешествии — как сначала она радуется, что избавлена, наконец, от пыли и зноя, и всего того, что ее окружало в Мексике — чужого, неродного, ни одной близкой души. Она едет долго, пересаживается с корабля на автобусы, и все предвкушает волшебную встречу с русской природой, и каждую ночь видит во сне березы...

Последняя часть пути — поезд дальнего следования, она едет несколько суток, пытается не обращать внимания на неудобства и усталость, гладит пальцами подстаканник — но в нем такой невкусный чай, смотрит в окно - но стекло тусклое, заляпанное, так что бесконечные серые поля рождают только тоску.
Она чувствует себя очень уязвимой - привыкла на чужбине запирать свою душу от внешних воздействий, а тут, ну все ж таки, все ж таки — родина... Это просто невезение, что первые люди, говорящие на родном языке — грубые проводники, что выйдя, наконец, на конечной станции она вдыхает полной грудью — запах мазута...

А там, куда она приехала — что-то такое неопределенное: когда-то дворянская усадьба, потом пионерский лагерь, сейчас — какое-то поселение. Везде наслоение эпох: роскошный лепной камин топят прошлогодними газетами и томами Ленина под рекламу йогуртов из телевизора.

Она бродит из комнаты в комнату по рассохшемуся паркету, водит пальцами и глазами по разнородным элементам родной страны, прислушивается к разговорам: о "политике", о болезнях, о соседях — все динаковые с тоской и раздражением, всё-то у нас — хуже, чем не здесь, хуже, чем не сегодня. И всё какое-то брошенное, да и люди — давно раз и навсегда брошенные, так что даже не замечают...

И ото всего этого ее как ножом внутри режет, ведь приехала — чтобы любить, ведь лелеяла свое возвращение, ведь думала, что не обольщается, что сможет принять свою неустроенную, некомфортную, нелепую родину в свою распахнутую душу — вот дура!

И идет по грязи, промокая до колен, туда куда-то, в никуда, за ржавый забор к мокрой, ободранной, обезлиствевшей березе, прижимается к ней щекой и плачет — оттого что нет на этой планете для нее точки опоры, и некуда больше идти, и не о чем больше мечтать...