1967г. июнь. Призыв в погранвойска

   
         К службе в музвзводе или в ансамбле мы, мальчишки последнего курса Одесского музучилища, готовились заранее, так как на поступление выше, в консерваторию , уверенности особой не было – там мест на народный отдел было мало, места эти уже заранее были определены под конкретных выпускников, чьи педагоги сначала принимали у нас выпускные экзамены в музучилище, а потом, они же, сидели и в приёмной комиссии в консерватории.
        Выбора особого тоже не было – в Одессе были: штатный ансамбль ОДВО, где служили срочники вперемежку со сверхсрочниками, Духовой Оркестр МВД (милиция и ВВ) и нештатный ансамбль ПО (пограничников) , их руководители  к выпускным экзаменам приходили в училище, беседовали с педагогами и с нами, вербовали к себе баянистов, хоровиков, духовиков, вокалистов.
        К нам на курс пришёл старшина-сверхсрочник (прапорщиков тогда в армии ещё не было) Соколов Виктор Михайлович, руководитель ансамбля пограничников. Их штаб находился в центре Одессы, на улицах Гарибальди угол Жуковского, недалеко от парка Шевченко. Окна клуба выходили прямо на улицу Жуковского ,не высоко, со второго этажа. В ансамбле служили солдаты - срочники, приписанные к комендантскому взводу, в свободное время от репетиций и концертов, несли службу наравне с другими солдатами у знамени части (пост № 1), на улице, около продуктового склада у входа на  хоздвор (пост № 2), и на КПП на входе в отряд.
        Старшина долго рассказывал нам, как в отряде хорошо, что домой будут отпускать в любое время, после службы или концерта, что после армии – в консерваторию можно будет поступить на льготных условиях, только сдать специальность, будет время подготовиться, а если кто захочет учиться заочно, то можно поступить прямо в этом году и совмещать службу с учёбой и т.д. и т.п., пригласил на экскурсию в погранотряд, показал, как проходит репетиция, спальню, где ребята спят, столовую, где едят …
         Спальня действительно ничем не напоминала казарму, как мы её себе представляли, прямо в том же здании, где находился штаб, на втором этаже, рядом с медсанчастью, располагались несколько больших комнат, в одной из них спали солдаты – музыканты, в другой – спортсмены, в третьей – комендантский взвод, в четвёртой – писари, фотографы, спецы разные - телефонисты, радисты, авторота располагалась отдельно – в отдельном помещении внутри двора. Всё как то по домашнему, чистенько, койки в два яруса, заправлены под линеечку, на полу дорожки, тумбочки около кровати.
         Офицеры многие по штабу ходят в штатском, без знаков различия. В здании находился клуб. Начальник клуба – в мундире морского офицера ,капитан 3 го ранга. Все обращаются друг к другу по имени-отчеству, солдат музыкантов зовут  по именам- Витя, Валя ,Саня…Никакой муштры, тупой солдатчины… Здорово, мне понравилось. Одна беда - призыв в погранотряд сразу же, после выпускных экзаменов, точнее даже, призыв уже начался – в мае набирали солдат на южные границы, китайскую, набор в одесский погранотряд тоже где-то набирался, в основном в Белоруссии, Литве, Центральной России, в ансамбль и спортроту – подбирали в основном из призывников-одесситов, поэтому у них с военкоматом была договорённость, что призывники к ним в отряд получат повестки на руки, но призываться будут после окончания экзаменов, в июне.
        Было жаль лета, хотелось ещё погулять чуток до осени, но уверенности, что попадёшь в ансамбль ОдВО не было, так как туда набирали строго по штату, на вакантные места,  а тут почти весь состав ансамбля менялся, все 30 человек.Там журавль в небе, а тут синица в руках. В общем,  я согласился, на меня выписали повестку в военкомате и тут же дали месячную отсрочку до конца сдачи выпускных экзаменов.
        Экзамены я сдал, на выпускной вечер пошёл в новых, не растоптанных туфлях с модными ультра узкими носами, натанцевался и, естественно, натёр на суставе большого пальца мокрый мозоль, который засорил при ходьбе по ночной Одессе и к утру мозоль загноился, на следующее утро нога распухла, закраснелась, налилась гноем, я и залёг.
Согласно повестки военкомата, я уже должен был явиться на сборный пункт для оформления на службу, однако из-за распухшей ноги я не мог даже до туалета самостоятельно дойти. Сроки моей явки в часть уже выходили, когда домой ко мне вдруг приехали два парня из ансамбля, будущие дембеля. Оказывается, пока их не сменит молодёжь, их домой не отпустят, они должны передать свою программу из рук в руки.
Я показываю распухшую ногу.
- Не беда, - говорят.
-У нас в медсанчасти всё и подремонтируют, а то ведь военкомат может под шумок загнать тебя куда-нибудь на китайскую, документы ведь на тебя отложены.Садись в машину, поехали служить. Мама в панике, куда же вы его больного забираете, ай-яй-яй…
Подогнали УАЗик, я собрал вещички и заковылял на службу.
     Привезли в отряд и прямо в медсанчасть, к хирургу, старому, лет под семьдесят, толстому врачу. Тот пощупал и говорит: - везите его скорее в операционную, у него заражение, может пойти на всю ногу, тогда придётся ступню резать. Надо его скорее в госпиталь.
- Так пока нельзя, его там не примут, его документы ещё в военкомате…
- Тогда везите его обратно домой, пусть вызывают «Скорую» и везут в больницу …
            - Тогда  мы можем потерять время, он ногу, а мы баяниста…
      Виктор Михайлович побежал куда-то к руководству, согласовывать, что делать, а нога у меня пульсирует, посинела вся, боль жуткая. Время уходит, уже конец дня, никто ничего не может решить, а я лежу на кушетке перед кабинетом хирурга, солдаты музыканты по очереди ко мне ходят, сочувствуют, затем стали заходить и офицеры, тоже качают головами, но они тоже, кроме сочувствия ничего не могут решить. Наконец хирург, не дождавшись никакого решения, отматюкавшись как следует на всех, наливает мне мензурку спирта, говорит – «выпей».
      Я выпиваю, запиваю водичкой, в голове зашумело…После этого, уложив меня на операционную кушетку, берёт скальпель и …раз!!!, делает надрез на опухоли. Оттуда струёй брызжет гной, прямо ему на халат. Он начинает обжимать ногу, выгоняя гной, затем сделав из марли тампон, загнал его щипцами в образовавшуюся рану и стал шуровать под кожей, в ране, впитывая гной и кровь, выбрасывая  тампон за тампоном.
Боль жуткая.  Хочется орать, но сдерживаюсь. Хирург, поглядывая на меня сквозь очки, говорит, - «потерпи, будешь умницей ещё спирта дам». На хрен мне его спирт, скорее бы закончил, а он всё шурует и шурует под кожей, по живому телу, без заморозки …
Обработал рану, вколол пару уколов какой-то гадости, антибиотик  видимо и говорит: «молись на ребят, которые тебя привезли, ещё б день проволынил, без ноги бы остался.
Выпей ещё вот спиртику и иди в палату, отсыпайся, завтра будем с тобой разбираться ». Померял температуру и, слышу, даёт распоряжение фельдшеру, чтобы через два часа ,если будет температура повышаться, звонил домой, он приедет, будет думать, что со мной дальше делать.
      Меня поместили в отдельную палату, налили ещё спирта, я выпил, без закуски, и сразу отрубился. Ночью ко мне кто-то приходил, ещё раз тормошили, что-то вскрывали, температуру измеряли, я почти ничего не помню.
      Утром просыпаюсь, около моей кровати старшина Виктор Михайлович, ребята-дембеля, которые меня привезли в отряд, фельдшер. Все смотрят на меня виновато, с сочувствием, как будто они в чём-то виноваты передо мной. Ждут моего пробуждения.
Я улыбаюсь, вчерашняя боль прошла. Измеряют температуру. Повышенная, но в пределах нормы. Приходит хирург, все расступаются. Он разбинтовывает ногу. Опухоль опала, нога приобрела прежние формы, синева ушла. Ещё раз чем-то смазал, сделал укол и говорит: - «дайте ему опохмелиться, жалко на него смотреть». Все засмеялись, фельдшер принёс завтрак, ребята тоже чем-то угостили. Старшина говорит: «Поздравляю с первым днём службы в погранвойсках. Сейчас пошлю ребят к твоей матери, пусть успокоят её и приведут под окно, повидаетесь». Ребята действительно поехали, привезли маму в санчасть, ей разрешили меня проведать, она навезла всяких продуктов, показали моё окно, куда можно подходить вечерами. Когда она ушла, ансамблисты пришли меня проведать, я им поделил всё, что мама принесла, они мне тут же ещё заказали, кто сигарет, кто конфет…
          И началось: каждый день под моё окно кто-нибудь приходил, то мама, то папа, то соученики-товарищи, которые ещё гуляли после экзаменов и в армию пока не спешили.
Я сделал из бинтов длинную верёвку, на конец которой привязал сумку-авоську, и целыми днями принимал посылки-подарки, за которыми мои ансамблисты  исправно приходили.
         Всё это каждый день наблюдали особисты из своего окна на первом этаже, через два дня им надоело на это смотреть, пришёл офицер из их отдела, зашёл в палату, спросил кто такой, почему ко мне такое хождение и распорядился, чтобы меня  перевели в другую палату, окнами во двор части. Так для ребят-музыкантов халява кончилась, зато меня уже знал весь штаб отряда, хотя я ещё и службу не начал.
         Выписали меня за неделю перед принятием присяги, повезли на учебку в Ильичёвск. А там… как в пионерском лагере. Отряды, построение, переклички.  За два месяца, которые призывники были на учебке, они уже многому научились, ходили строем, подшивали воротнички, а главное, научились быстро есть в столовой. Я никак не мог привыкнуть: только зашли в столовую, сели за стол, разлили в миски… все как начнут хлебать, я не успеваю ещё и двух ложек в себя впихнуть, как уже команда - «Выходи, строиться».Всё время ходил голодный, полные карманы чёрного хлеба напихаю и хожу.
          Родители меня навестили  в Ильичёвске, их пригласили на присягу. Они приехали, навезли опять продуктов, жареную курицу, картошку, помидоры, сигареты…
Мама познакомилась с мамой Мишки Миллера, еврейского мальчика-саксофониста, которая тоже тащила своему Монечке курочек и апельсинчиков, чтобы тот случайно не похудел. Впоследствии мы с ним подружились.
          После присяги, всех призывников, которых набрали в ансамбль, привезли в отряд. Я уже, как старослужащий, хожу по штабу, везде знакомые, остальные только-только оглядываются, знакомятся.
***