Часть 6. Глава 2

Глава 2.

Поселили Дениса в приличной комнате со всеми удобствами, даже с отдельным туалетом и душевой. Не оставили и голодным: принесли сносный обед с первым блюдом, напоминающим русские щи. Впрочем, и остальные яства приближались к образцам родной кухни. Именно приближались, отличаясь чем-то сущностным, выраженным в деталях. Например, салат был нарезан крупными кусками, хлеб чёрствый, а квас напоминал нечто перекисшее, скажем, компот. Однако, Денис ощущал голод и с удовольствием подкрепился, мысленно поблагодарив Всевышнего и за это.

Прошло несколько дней...
Режим дня особым разнообразием не отличался: кормёжка, прогулки и беседы с Куртом, вернее, его консультации.
Постепенно вырисовалось, что его задача – быть спарринг партнёром в беседах-диспутах с определёнными лицами (что за люди и чем они собираются заниматься, Курт не объяснял). Цель беседы: приобщить немецкого оппонента к манере русских (в данном случае, представителя дворян) говорить, спорить, выражать своё суждение и т.д.
- Ты должен, не смущаясь, как бы ты это делал, скажем, на диспуте в мирное время, отстаивать свою, русскую точку зрения. За последствия своих доводов, умозаключений, выводов – можешь не беспокоиться. Чем более они будут русскими, характерными для дворянского сословия, тем лучше, - твёрдо глядя в глаза, пояснял Диббельс.
Денис слушал наставления своего куратора и терялся в догадках. Однако было в его новом положении и что-то интригующее. Неужели, его выбрали для натаскивания агентуры немцев на предмет лучшего понимания русского человека, сути его души, мировоззрения и мироощущения? Тогда эти агенты должны ориентироваться на задания высокой степени сложности. Что это могут быть за задания? Стоит призадуматься...
Ещё через день Курт объявил, что Дениса познакомят, как работают его соотечественники.
- Они не будут знать, что ты наблюдаешь: смотровое окно застеклено особым стеклом с односторонней прозрачностью. Мне важно, чтобы ты понял, как нужно работать, поскольку эти люди выполняют свою работу так, как я требую. Нелегко это далось... – криво усмехнулся немец. – Первым я тебе подкину коммуниста.

Ночь прошла беспокойно. Денис обдумывал своё положение, строил варианты, даже спорил с собой, и болезненно ворочался с боку на бок. Вокруг стояла напряжённая тишина, её прерывал лай сторожевых собак да отдалённые раскаты, вероятно, грома. В открытое зарешечённое окно влетали острые запахи.
Они сидели с Диббельсом в маленькой комнатушке перед небольшим окошком, как экраном телевизора. Перед ними разворачивался мини-спектакль с двумя действующими лицами. Кто есть кто – угадывалось просто: коммунист в форме советского офицера и с красным бантом на груди изображал, очевидно, политрука. Звали его Яков Железякин. Мужик он был плюгавенький, с бордовым картофельным носом, короткой причёской и сталинскими усами. “Учат общаться с матёрым коммунистом...” – отметил Денис с удовлетворением, что его догадки начинают подтверждаться.
Очень скоро он позабыл, где находится: ощущал себя, как в театре! Оппонент Железякина, грузный, среднего возраста белесый мужчина, одетый в чёрный костюм, начал первым:
- Вот, вы, большевики проповедуете марксизм, основы которого были разработаны у нас, в Германии. Как это соотносится с вашим чувством национального достоинства? Неужели не  хватило собственного ума и позаимствовали чужое, не национальное? Теория коммунизма лжива, - настойчиво продолжал немец. – Её суть – уничтожить ваше государство, подчинить нацию и установить масонское господство. Эта часть мирового заговора! – помпезно выкрикнул белесый, явно цитируя Гитлера.
Железякин в нетерпении даже заёрзал на стуле, однако терпеливо ждал словесной концовки.
- Мы, немцы, несём освобождение, а вы сопротивляетесь. Это признак низшей расы. Расы, которая не осознаёт своей пользы, а тупо следует диким инстинктам огрызаться, даже когда бросают корм.
Тут коммунист не сдержался - вскочил с места, облокотился на стол и чуть ни боднул немцы лбом:
- Товарищ Сталин, во-первых, пересажал всех контриков, в том числе и начальников, больших и маленьких.  Троцкий и его последователи объявлены главными врагами трудового народа. Но, главное, все работает у нас на победу добровольно... в отличие от вашей, занюханной, Германии! Во-вторых, вождь разработал свою теорию построения социализма, которая из марксовой взяла только суть: власть трудящихся! Кстати, ваш фюрер, как национал-социалист, многое перенял от товарища Сталина. Посмотрите, как фюрер организовал экономические преобразования, которые в корне изменили ситуацию в Германии! Тут же всё по-нашему: железная властная рука, твёрдая работа, зарплата, нулевая безработица, контроль сверху донизу. Народ перестал голодать!...
Коммунист, Яшка Железякин, очевидно хорошо был подкован в вопросах теории и практики идеологической борьбы, поскольку своими доводами явно поставил в тупик испытуемого немца. Тот стал бледнеть и делать робкие попытки вклиниться в эмоциональную речь матёрого большевика. А тот накалял ситуацию:
- Вы, ё... мать вашу через плетень, пытаетесь повернуть вспять то, что взойдёт неумолимо, как солнце с утра. Коммунистические идеи так же просты, естественны и понятны простому человеку, как необходимость дождя в засуху. Что это за идеи? Ась?...
Железякин уже давно отошёл от стола и, по-сталински заложив руку за лацкан пиджака, гордо выпрямив голову, менторски развивал свои мысли. Очень скоро его речь стала перемежаться матами...

В комнате обозрения атмосфера тоже менялась.
Денису становилось весело. Этот изворотливый коммунистический пропагандист явно ломал комедию, цель которой – подавить своего оппонента риторикой, запутать идеологически и показать, что советский политрук, это вам не  безусый солдатик, которому можно внушить что угодно. Трюк с матами выглядел особенно эффектно, поскольку дополнительно распалял самого агитатора, а немца оглупил окончательно: тот плоховато ориентировался в ненормативной лексике русского языка.
Лицо Курта давно покинуло благодушное выражение. Он нервно делал какие-то пометки в блокноте, часто дёргал себя за ухо (была такая привычка у начальника центра) и недовольно сопел.
Тем временем обстановка в испытательной комнате накалилась до бела. Немец вскочил, грубо ткнул рукой расходившегося большевика и попытался силой перехватить инициативу. Яшка устоял на ногах и злорадно загоготал, пошатываясь и утирая картофельный нос:
- Чё, немчура, жилка тонка супротив идей товарища Сталина? Аргументов не хватает? На рукоприкладство решил уповать? Да, мы, истинные сталинцы, ё... вашу в кочерыжку мать, и не такое проходили в гражданскую!
Непробиваемая коммунистическая стойкость, замешанная на откровенно издевательской наглости, вконец добила немца. Он вскинул руку в нацистском приветствии, намереваясь выкрикнуть здравицу фюреру и схватился за сердечную половину груди. Затем покачнулся, закатил болезненно глаза и медленно улёгся на кушетку. Яшка сразу же угомонился, воровато оглянулся и лихорадочно кинулся делать оппоненту искусственное дыхание.
Денис прикрыл рукой рот, сдерживая и смех, и изумление, а Курт среагировал на ситуацию соответственно: нервно засунул блокнот в портфель и пулей выскочил из комнаты. Вскоре испытуемого немца нашатырём привели в чувство, а матёрому большевику Железякину объявили благодарность и премировали рюмкой настоящей русской водки.
Какова дальнейшая судьба испытуемого немца – осталось неизвестным, но в центре он больше не появлялся...

- Как видишь, среди нас, немцев, ещё немало таких, которые не могут дать достойный отпор большевистской пропаганде. В том и есть одна из задач центра, отсеивать слабых и воспитывать сильных! – патетически вещал Курт на очередном собеседовании с Денисом.
“Кажется мне, что не единственная это задача... – думал тот, разглядывая возбуждённое лицо куратора. – Что-то немцы тут задумали?”
- Железякин отработал великолепно, что характерно для русских: за рюмку водки, они иногда готовы продать и мать родную, - изобразил ухмылку немец.
Денис внутренне передёрнулся, но промолчал.
- Сегодня посмотришь, как работает священник, отец Вячеслав. Ему, конечно, далековато до Железякина, но батюшка старается...
“Они и православие русское привлекли! Серьёзно развернулись...” – подумал Денис и уточнил:
- А зачем вам священник? Сталин православие загнал, фактически,  в подполье.
- Где-то так, но в народе православие популярно. Чтобы понять душу нации, нужно исследовать все стороны её жизни, - назидательно провозгласил немец и повернулся к окну.
За окном стояла берёзка. Дерево было ещё молодым, с тонким стволом. Берёзка шелестела на лёгком ветру точёными листиками и слегка покачивалась. Денису показалось, что и эта берёзка подневольна и её, такую девственную, русскую, заставляют работать на немецкую идею...

Отец Вячеслав сразу же вызвал симпатию у Дениса. Это был настоящий священник: проникновенный умный взгляд, густая борода и ровный нос. Чёрная ряса и позолоченный крест выглядели неестественно в этом месте и создавали ту интригу, которая захватила Дениса. Тем более что оппонентом Вячеслава был здоровенный немец, в котором выделялся бульдожий подбородок, толстая шея и нависающий живот, отчего мужик  напоминал породистого хряка. Однако внешность оказалась обманчивой...
Немец неестественно скромно для громоздких габаритов умостился на диван, казалось, он стеснялся своей массы. Вячеслав смиренно расположился у окна.
- На Руси христианская вера, вернее её православная ветвь, появилась позднее, чем в Европе. Это, вместе с азиатским, татарским влиянием лишний раз подчёркивает отсталость вашей нации, - вешал немец размеренным тоном, в котором проскакивала глубокая вера, убеждённость и недурное знание темы. 
- Православие, по сравнению с европейским христианством, скажем католическим, выглядит примитивным, приземлённым, я бы сказал, рабским. И это нам на руку. Русские в своей глубинной, народной массе быстро поймут бесполезность сопротивления и легко, следуя постулатам своей веры, подчиняться германской силе, физической и интеллектуальной. Большая слабость вашей веры – её непоследовательность. Служили царю-батюшке, а потом переметнулись к нехристям-большевикам. И сейчас пытаетесь им помогать, вместо того, чтобы образумить, показать бессмысленность потерь, бесперспективность всякой борьбы против германского гения.
Диббельс с трудом сдерживал улыбку удовлетворения. В паузе, пока толстяк-немец наслаждался эффектом своей речи, он обернулся к Денису:
- Видел бы ты, каким был Ганс (так, оказалось, звали борова) неделю назад: его Вячеслав просто растоптал. А теперь... послушай только, как человек подковался, а?
“Подкованный”  ещё долго и упоённо разглагольствовал. От своей пламенной речи он даже устал, что проявилось в голосе: появилась хрипотца. Немец прервался, взял графин с водой,  очевидно, приготовленный для таких случаев и, не наливая воды в стакан, приложился к горлышку. Отец Вячеслав наблюдал с невозмутимым лицом. Только в глубине глаз, что, скорее интуитивно, почувствовал Денис, у него появилась ироническая искорка. Наконец, зазвучал голос Вячеслава: в  нём преобладала, как ни странно, грусть. Будто не доказывал он  своё, а только размышлял:
- Бог един для всех вер. И каждый человек сам выбирает форму верования и поклонения ему. Мы, русские, выбрали православие.  Вы – католическую, протестантскую ветви христианства...  Суть ведь не в этом. Главное, Бога не забывать в деяниях своих...
- Вот, именно! – закончив питие, шумно облизнувшись, засветился торжеством немец. – А большевики, которых вы поддерживаете, богохульствуют, храмы и священников ваших уничтожают. Только рабская натура может прощать такое! – не унимался толстяк.
- Рабская?... – собрался возразить Вячеслав, но ему не дали продолжить.
- Да Вам, отец святой, нечем и возразить!
Немец поднялся и вытянулся во весь свой немалый рост. Впившийся в живот ремень, казалось, вот-вот лопнет. Толстяк не собирался отдавать инициативу и решил дополнительно надавить массой. Священник перед ним казался кукольным, даже карикатурным. Ход немца удался: Вячеслав стушевался почему-то, опустил глаза. Его оппонент вскинул руку и продолжил наставлять, как учитель провинившегося школяра.
Курт по ходу лихорадочно что-то записывал в блокнот, с упоением жевал губы, дёргал за ухо.
Сеанс подходил к концу...

На ней выделялся цветастый платочек и ситцевое платьице с оборочками. Округлое лицо, неестественно большие ресницы, вздёрнутый носик и ржаные волосы навевали родной образ. Ну, истинно девушка с Рязанщины! Когда она повернулась в профиль, Денис заволновался – он узнал ту девушку-видение, образ которой запечатлелся в начале пребывания на этом “курорте”.
- Нравится? – торжествовал Курт, лоснясь от самодовольства. – Представляю: Хелена Войтич, сербка с русскими корнями. К сожалению, чисто русской девки, которая бы отвечала нашим требованиям, найти не удалось. Пока...               
- Неужели ей нужно соблазнить вашего... подопытного, в смысле, испытуемого? – внутренне напрягшись, спросил Денис.
- Да. Но не традиционным образом, - расплылась в масленой усмешке физиономия Диббельса.
- Интересно... – повернулся к окошку Денис.
Оппонентом Хелены был тот самый Ганс-боров, который состязался с Вячеславом. Успехи окрылили немца. Он с ухмылкой смотрел на девушку и заученно вещал:
- Русские женщины, ещё в большей степени, чем мужчины отличаются ленью и грубостью в поведении. Отсюда вытекает главная задача для нас, как носителей высокой европейской культуры: поднять уровень русских, впрочем, как и других славянских наций, до величины, когда можно приемлемо общаться с ними как работниками. О каких-то там иных отношениях, скажем сексуальных, любовных, не может быть и речи. Впрочем, любовь может быть, как ко всякому рабочему... материалу.
- Неужели?... – мягко перебила Хелена. – История знает немало случаев, когда короли влюблялись в пастушек. Более того, женились на них!
- Как говорят русские, и на старуху бывает проруха. А более цивилизованно звучит: нет правил без исключений, - мгновенно парировал Ганс. – Я говорю об общем, а не частностях.
Девушка мило улыбнулась:
- Но жизнь состоит из частностей. Вот, послушайте, что скажу...
Лицо у Хелены было удивительно выразительным, чувства на нём отражались тотчас, без задержки. С грустью она продолжила:
- Моя русская мама любила песни и танцы, особенно народные.
Девушка вдруг взмахнула рукой, склонилась перед немцем в низком поклоне, плавно, грациозно выпрямилась и лебёдушкой прошлась по комнате. Развернулась, сложила ручки на груди и – трогательно запела:
- Мой костер в тумане светит
        Искры гаснут на лету
        Ночью нас никто не встретит
        Мы простимся на мосту...

Голос у неё был чистый, грудной. Песня полилась, как ручеёк среди лугового раздолья, который укрывался нежным туманом. Звуки, слова завораживали и волновали.
Денис был поражён! Он взглянул на Курта: тот скукожился и давил пальцами ручку, а левой рукой выворачивал кончик уха, очевидно переживая за своего земляка. Действительно, и Ганс не ожидал такого поворота. Он вдруг стал тереть лоб и губы, очевидно, соображая, как поступить в этой ситуации.
А Хелена проникновенно пела далее:
- ... Кто-то мне судьбу предскажет
        Кто-то завтра милый мой
      На груди моей развяжет
      Узел стянутый тобой...
Удивительно, но Ганс дождался конца этого спонтанного вокализа. Очевидно, в его голове и душе что-то нарушилось, поскольку он смотрел на Хелену непонимающим взором и часто дышал. Девушка не стала прерываться и продолжила: она сняла платочек, встряхнула волосы, и они жёлтым водопадом рассыпались по плечам. Затем выпрямилась, театрально чуть отвела голову назад, очаровательно улыбнулась, взмахнула платочком и поплыла, напевая:
- Во саду ли в огороде...
Такой переход к танцу окончательно смутил немца. Он подпёр кулаком свой мощный подбородок и с упоением вгляделся в нежданную артистку,  со стороны казалось – он впитывал в себя и этот танец, и его исполнительницу. Глаза у немца заблестели, а дыхание стало ровнее, но глубже.
Интрига разворачивающегося действия захватила Дениса. Он явственно ощущал внутреннюю борьбу, которую вела эта неизвестная девушка против своего, по сути, врага. То, что это так, было видно по её глазам: маска соблазнительности, игривости украшалась взглядом, в котором прятались огоньки отчуждённости, настороженности и неприятия.
Всё кончилось неожиданно – Ганс поднялся, нервно подошёл к замершей Хелене, торопливо пожал её руки и стремительно вышел.
Курт пробурчал что-то по-немецки, разочарованно сложил блокнот и тоже выскочил из помещения. В голове Дениса продолжала звучать песня...