Прости, господи!

Франция. Июль 1756 года.

В Версале было раннее утро. Густая зелень Оленьего парка роскош-ным пологом укрыла маленький охотничий домик. Дверь была надёжно за-перта, тёмные  шторы плотно задёрнуты, в спальне царила полная тьма. Едва различим был светлый полог, простыня, сползшая на пол, брошенная одежда. Сладкий вздох, поцелуи, скрип кровати…
Грубый стук в дверь! Так не во время!
- Жаннетт, открывай! Шевелись!
         Мгновение оцепенения, и полог был распахнут, кровать пуста, два си-луэта молнией заметались по комнате. Штаны, носки, юбка. Раздражённый шепот.
- Это твоё.
- Вот башмак.
- А второй?
- Не знаю.
- Чёрт!
- Быстрее! Ради Бога!
- Жаннетт, я что, должен ждать!? - гремел возмущённый голос из-за двери.
- Это король.
- Что ему здесь надо?
- Да то же, что тебе.
Полуодетые силуэты замерли.
- Так ты?!
- А ты думал.
- Я выломаю дверь! – весело кричал король.
- Бегу! Бегу!
        Раздался лязг засова, скрип двери, поцелуй, шёпот, шаги.
- Что у тебя так тёмно? Зажги огня, Жаннетт.
             - Минуту, только…
- Что ещё? Неси свечи.
- Найти не могу.
- Так открой окна. Уже светает. Я сам открою. Я всю ночь ску¬чал с Помпадур и Берни. Она опять хворает, а он брюзжит.
       Шторы долой. Комнату залил серый, холодный свет. Людовик XV обернулся от окна и упёрся взглядом в молодое скуластое лицо.
- Кто Вы такой?
       Отчаянное молчание. Минуту, две.
- Вы же видите, это священник. Я исповедовалась, - голос
Жаннетт был так искренне убедителен.
       Король критично осмотрел незнакомца. Волосы взъерошены, глаза бешенные, смазливый, лет восемнадцати, невысокий, ладный, сутана измята, башмаки не на ту ногу.
- Он священник? – переспросил Людовик  недоверчиво.
- Конечно, он молод, - затараторила Жаннетт, - но он известен своей святостью.
- Святостью?
        Король расхохотался. Девушка поспешно оправила платье, пнула под кровать подвязку. Её щеки пылали как закат, а тёмные глаза смот¬рели с вызовом.
- Что же ты не причесалась перед исповедью, Жаннетт?
        Она  поджала губы, священник густо покраснел.
- Так тут исповедовались, а я помешал, - Людовик был на¬строен бла-годушно. Он завалился в кресло, поправил свои пышные кружева, поманил к себе Жаннетт.
- Поведай теперь свои грехи королю, детка. Юноши слишком тороп-ливы и неопытны в таких делах. Ступайте, святой отец, – он снова рассмеял-ся, - чудно вы меня позабавили после дворцовой скуки. И даже на исповеди не рассказывайте, что я вас отпустил. Идите! Нет, стойте. Благословите Ва-шего короля.
Дрожащая рука очертила крест над улыбающимся Людовиком XV. На  ватных ногах, пятясь и шепча молитвы,
молодой человек поспешил исчезнуть. Жаннетт звонко смеялась на ко¬ленях у Людовика.
- Вам понравилась моя шутка, сир? Признайтесь, в Версале никто Вас  так не смешил.
- Твоя правда. В Версале скучища, - охотно согласился король.
- Одна я умею развеять Вашу скуку. Я что угодно готова сде¬лать.
- Только не лги теперь, что устроила это всё специально, чтобы меня позабавить. Грешно врать своему королю.
Жаннетт скорчила обиженную мину.
- Я никогда не лгу.
- Плутовка. Ты любишь своего короля?
- Люблю.
- Ох, лгунья. И не изменяешь?
- Как можно, - улыбнулась Жаннетт и сделала наивные глаза.
- Так докажи мне. А то…
Жаннетт нежно обняла Людовика, и её губы не дали ему дого¬ворить.
А изгнанный из рая любовник хмуро шагал по дороге, пиная пыль. Шедший ему навстречу мальчишка-оборванец, нагло рассме¬ялся ему в лицо и шустро улизнул. Оскорблённый семинарист на¬гнулся,  чтобы поднять ка-мень и послать его вслед обидчику. Но  уви¬дел  свои стоптанные туфли, явно обутые не на ту ногу, и рассмеялся.
- Это же надо! Поздравляю Вас, Этьен дю Пейран, первая ау¬диенция у короля прошла блестяще. Вы были неотразимы, блистали остроумием и манерами, Ваш костюм затмил придворных щеголей. Идиот!
Он уселся прямо на тропинке и принялся переобуваться. Встал, от-ряхнулся и отправился дольше, продолжая рассуждать вслух.
- Хорошо ещё, что я учусь в семинарии, а то закончилась бы моя  карьера, ещё не начавшись. Всё-таки есть свои преимущества в том, что я младший в семье. Был бы военным, как Жан – Кристоф и сидел бы где-нибудь  в окопе  на  Минорке. Вот, года через два приму сан, стану аббатом, потом кардиналом и первым министром, как Ри¬шелье и Мазарини. Король тогда и не вспомнит эту встречу. Припе¬кает, денёк сегодня будет отменный. А, чёрт, что же я скажу в семи¬нарии!? Аббат опять прочтёт проповедь о гре-хах человеческих…
- Тяжелы грехи человеческие! – гремел голос аббата Кулона. - Бой-тесь, дети мои, гиены огненной! Вам нести слово божье, а вы сами погрязли в тяжких грехах. Вспомните слова апостола Петра, вспом¬ните долг свой перед господом нашим. Отриньте прах земной! Ду¬майте о  Боге, дети  мои!
Этьен уже второй час слушал длиннющую проповедь аббата Кулона, стоя на коленях и опустив голову. Рядом прикрыв нетерпение длинными чёл-ками, смиренно ожидали обеда другие семинаристы. Аббат репетировал речь, которую вечером прочтёт перед королем и придворными. У Людовика был очередной приступ благочестия, и он лечил его такими вот речами.
«Надо было упасть на колени перед королем ещё у Жаннетт и молить его не посещать нашу церковь. Теперь колени были бы целее, - зло думал Этьен. - Интересно, он меня узнает? Я ведь буду держать чашу со святыми дарами. Нет, в парадном облачении не узнает. Он видел-то меня всего пять минут и то в потёмках. Чёрт! Коленей не чувствую».
-…Терпение, дети мои! Наш удел терпение и покорность божьей во-ле. Бог милостив!…
«Да лучше бы я сидел в грязном окопе, чем слушать этого мерзкого святошу. Здоровый как бык: ручищи, плечищи! Плохо он что-то свою плоть умерщвляет. Больше день ото дня. Медведя завалит голыми руками, а годен только воздух сотрясать».
-… Трудитесь, дети мои! Ибо труд наш угоден Богу. Как ска¬зал свя-той Августин…               
 «Опять латынь! Все сейчас взвою!».  К счастью проповедь не¬ожиданно кончилась. Этьен поспешил встать, но затёкшие ноги не слуша-лись, и он ухватился за скамью. Тщетно пытавшиеся подняться семинаристы представляли жалкое зрелище. Они кряхтели, стонали и чертыхались, как по-следние грешники.
- Господне воинство,- усмехнулся Этьен.
        Семинаристы двинулись в трапезную. Наступил час, когда аббат принимал прихожан.
- Теперь у него не будет времени меня воспитывать, - рассла¬бился Этьен. – Поем и спать.
        Но судьба не давала ему ни минуты покоя. Аббат во всем своём ве-ликолепии шествовал ему на встречу.
- Этьен, сын мой, я должен поговорить с тобой. Ты сбился с истинно-го пути, - начал он ещё шагов за двадцать.
        Тут его отвлек отец-привратник, и Этьен успел шмыгнуть в испо¬ведальню. Он прикрыл дверцу и затаил дыхание. Громкий голос аб¬бата стал удаляться. Этьен вздохнул с облегчением и хотел выскольз¬нуть наружу, но неожиданно услышал из-за занавески, разделявшей исповедальню, мягкий женский голос.
- Вы уже здесь, отец мой?
          Этьен откашлялся.
- Я слушаю Вас, дитя мое, - сказал он, как можно солиднее.
- Я давно не была на исповеди, святой отец. Я очень грешна.
- Расскажи мне всё, дитя мое. Бог милостив.
- Дело в том, что я  замужем, - начала дама, волнуясь.
- В этом нет греха, дочь моя.
- Мой муж очень хороший человек. Он богат, он меня любит, ревну-ет, он старше меня, но дело не в этом.
Этьена на части рвали страх и любопытство. Страх велел бе¬жать, ведь Кулон должен вот-вот вернуться, и если он обнаружит его здесь, в луч-шем случае запрет в подвале на хлебе и воде, а в худшем и представить жут-ко, что выдумает этот фанатик. Но голос был так мо¬лод, нежен, взволнован. Да чёрт с ним, с аббатом! Когда ещё выдастся такой случай. Он осторожно заглянул за занавеску. Греческий про¬филь, точёная ручка, дрожащие губы, светлые локоны. Он глаз не мог отвести. Она поднесла к глазам кружевной платок. Этьен задёрнул за¬навеску и весь обратился в слух.
- Бертран очень благочестив, добродетелен, набожен. У него высокий пост, но он не любит бывать при дворе. А я в свите королевы, я не могу там не появляться. Он ревнует, дико ревнует меня ко всем придворным.
«Еще бы, я его понимаю», - подумал Этьен.
- Я уже давно привыкла не обращать на них внимания, - про¬должала дама, - только бы не злить его. Я верна мужу, ни один щёголь даже не увлек меня.
- Так в чём же Ваш грех? – с интересом спросил Этьен.
- О, мне особенно трудно признаться в этом Вам, святой отец, - замя-лась дама. – Это так ужасно.
- Напротив, мне Вы можете сказать всё.
- Мы часто посещаем монастыри, - гораздо тише и неуверен¬ней про-должала незнакомка, помолчав. – Я сопровождаю мужа. И не¬давно я стала замечать ужасные вещи…
- Какие же? – оживился семинарист.
- Я заметила, что молодые монахи пробуждают во мне те мысли, ко-торых я так стараюсь избежать при дворе. Молодые муж¬чины в сутанах бу-дят во мне греховные желания, и мне всё трудней совладать с ними. Я пред-ставляю себя в их объятиях, в маленькой тёмной келье. Я вижу во снах как целую красивого семинариста, сни¬маю с него сутану… О, простите, святой отец, - спохватилась она.
          Этьен аж задохнулся. Незнакомка молчала, ожидая ответа, а он хва-тал воздух ртом, не в состоянии говорить.
- Дочь моя, - выдавил он, наконец. – Твой грех не в этом, но
в  том, что ты судишь себя за то, о чем дано судить только Богу. Ты осужда-ешь себя, но подумай, нет ли в твоих мыслях кроме плотского влечения свя-того желания быть ближе к Богу через слуг его? Видишь ли ты в священни-ках только мужчин или служителей божьих?
«Господи, что я несу!», - думал Этьен, вытирая пот со лба.
- О, не только моё тело стремится к ним, моя душа рвётся в стены монастыря.
- Мужского, - тихо дополнил Этьен.
- Что? – не поняла она.
-А не воплощала ли ты, дочь моя, свои мечты?
- Нет, но как страстно я этого желаю!
Это было уже выше сил бедного семинариста. Он торопливо про-бормотал прощение грехов и пулей вылетел из испове¬дальни. Жадно хлебнул из чаши со святой водой и оглянулся на звук лёгких шагов. Незнакомка смотрела на него с нежной улыбкой. Ей оказалось лет двадцать пять – два-дцать шесть, она была очень кра¬сива, роскошно одета, золотистые волосы были собраны в высокую прическу под нарядной шляпкой, в маленьких уш-ках сверкали бриль¬янты, в тёмных глазах было что-то опасное.
- Так это с Вами я беседовала? – лукаво спросила она.
- Со мной … То есть нет. Исповедь принимает аббат Кулон, - расте-рялся Этьен.
- Где же он? – сощурилась дама.
- Вот он идет.
- Этот громила? -  незнакомка удивлённо подняла брови и от¬правилась навстречу аббату.
          Этьен готов был сквозь землю провалиться. Незнакомка поцело¬вала руку священника  и оживлённо заговорила с ним о чём-то, указы¬вая на Этье-на. Он не сводил с них глаз, наконец, аббат жестом велел ему подойти. Мо-лодой человек повиновался весьма неохотно.
               - Подойди сюда, Этьен. Я хочу дать тебе поручение. Баронесса слы-шала, что наша семинария расположена в старинном монастыре и пожелала осмотреть его,  помолиться в уединённой келье. Такова воля её мужа. И хотя это и не принято, мы исполним её. Баронесса желает, что бы именно ты про-водил её. Покажите мадам верхнюю келью, воз¬вращайтесь и займитесь чте-нием священного писания. О твоём пове¬дении поговорим позже, сейчас я за-нят.
«Пронесло, - подумал Этьен. - Положительно,  мне сегодня ве¬зёт».
        Он повёл незнакомку по монастырю, показывая старинные фре¬ски и барельефы, и объясняя традиции. Она слушала невнимательно, смотрела не на стены, а на своего провожатого, да так, что он сму¬щался.
- Ваш аббат, должно быть, ненавидит женщин, - неожиданно сказала она. – В нём есть что-то отталкивающее. Ну что ты меня всё водишь по ка-ким-то закоулкам? Где эта ваша знаменитая келья?
Этьен был бы рад ещё долго водить её по коридорам старого мона-стыря. Ему ужасно не хотелось покидать незнакомку и возвра¬щаться в свою унылую келью.
- Ну же, что ты застыл как статуя, пошли.
«Почему она мной командует и обращается со мной так фа¬мильярно? Я же будущий священник, - подумал юноша. – Хочет оби¬деть».
Но баронесса улыбалась.
- Идем, мой юный святой.
        Она протянула ему руку. Озадаченный Этьен взял её тонкие пальцы в свою горячую ладонь. И она сама повела его, только изредка спрашивая на поворотах.
- Сюда? Направо? Налево? Эта лестница?               
Этьен покорно плёлся за ней, совершенно сбитый с                толку. В самом тёмном месте винтовой лестницы она остановилась.
- Как тебя зовут, монашек?
- Этьен, только я не …
Баронесса подошла вплотную, так, что он оказался в облаке её пря-ных духов. Благодаря своей вычурной прическе, она была выше его, а пыш-ный кринолин прижал его к стене. Она заглянула в его глаза.
- Ты уже был с женщиной, монашек? Только не лги мне.
- Часа четыре назад, - признался Этьен.
Баронесса разочарованно отстранилась.
- Жаль. Значит, семинаристы так развратны?
- Не все, - пожал плечами Этьен.
- Ты так молод, так хорош, - баронесса приблизилась.
       Этьен растеряно молчал. Она провела ладонью по его щеке.
- Ещё не бреешься? Да ты покраснел. Какая прелесть! Ты уме¬ешь смущаться. Это такая редкость теперь. Ты покорил меня! Идём же, я хочу… молиться, - улыбнулась она.
Этьен повёл её дальше, на ходу соображая, что из одной исто¬рии тут же влип в другую, ещё того хуже. Здесь, в стенах семинарии, где всюду шныряют любопытные, всегда готовые донести на това¬рища. Только этого не хватало! Чёртова стерва! А как хороша! Все сдохнут от зависти. А если кто-то из старших застукает? О, Господи! Что делать!?
- Доверься мне, - ответила на его мысли баронесса.
- Вот эта келья, мы пришли.
- Что ты остановился, смелее, - подтолкнула его в спину баро¬несса.
Они вошли в тёмную, низкую комнатку, большое окно выхо¬дило на север и почти не давало света, да ещё его закрывал огромный клён.
- Как неуютно, - поморщилась красавица, - только куча со¬ломы. Это всё?
- Сухая солома, распятие и плети - все, что нужно отшельнику.
- Плети,  чтобы истязать плоть?- спросила баронесса задум¬чиво. – Моя плоть не для этого. А ты любишь плети?
- Кто их любит?! – возмутился Этьен. – Ну, я пойду, я Вас привёл…
- Что я здесь буду делать одна, - рассмеялась баронесса. – Ни¬куда ты не пойдешь!
Она обвила его шею руками и поцеловала с такой страстью, что Эть-ен разом забыл все свои сомнения. Она чуть отстранилась, за¬пустила пальцы в его волосы.
- Улыбнись, терпеть не могу серьёзных мужчин. Ой, у тебя ямочки. Ты мой ангелочек!
        Баронесса принялась целовать своего ангелочка безо всякой скром-ности. Потом она сняла шляпку и повернулась к нему спиной.
- Что-то не так? – не понял Этьен.
- Корсет.
- Что корсет?
- Расшнуруй, он мне мешает.
- Сейчас.
        Он стал на ощупь шарить по тугой шнуровке.
- Ты что, первый раз?
        Этьен промолчал, но Жаннетт всегда его встречала без корсета. Он нащупал завязки, потянул и только запутал. Стал развязывать, торо¬пился, даже вспотел от волнения, наклонился, потянул узелок зубами, он поддался. Её кожа резко пахла фиалками. Он нервничал, как в пер¬вый раз, и плохо со-ображал, а баронессу его неловкость только забав¬ляла. Она мгновенно спра-вилась с юбками и возлежала на соломе по¬добно Венере, и, улыбаясь, смот-рела, как он барахтается в своей су¬тане.
- Ну, иди ко мне, мой ангелочек. Только не торопись. Мо¬литься я люблю медленно…
        Уф, как же он устал от этой молитвы! Глаза слипались, не было сил шевельнуться. Он валялся на соломе как в раю на облаке и хотел только од-ного – спать.
Не тут-то было! Сам аббат Кулон громко топал,  поднимаясь по вин-товой лестнице, ведущей в келью. Хорошо ещё, что он счёл не¬обходимым предупредить о своём появлении.
- Мне жаль прерывать Вашу молитву, баронесса, но Ваш муж ожида-ет Вас внизу, - громогласно объявил он ещё где-то ниже эта¬жом.
Баронесса, уже успевшая надеть часть своих юбок, даже бро¬вью не повела, продолжая одеваться. А бедного Этьена, словно в про¬пасть сунули. Он вскочил, оделся на одном дыхании и замер, мёртвый от ужаса, поняв, что бежать некуда. Баронесса верно поняла его за¬травленный вид и величествен-ным жестом указала на окно.
- Придётся прыгать.
        Он бездумно кивнул и ринулся в окно. Только на краю подокон¬ника он понял, что внизу ещё шесть этажей. Он с детства боялся вы¬соты, голова закружилась, подоконник закачался, Этьен повернулся, чтобы вернуться об-ратно, сорвался и каким-то чудом повис на руках, держась за край. Послед-нее, что он увидел, была баронесса в расстёг¬нутом корсете, встречающая аб-бата невинной улыбкой.
- Прошу Вас, святой отец, - услышал Этьен её голос, - помо¬гите мне справиться со шнуровкой. Мой дух оказался слабее моей плоти. Я хотела прибегнуть к бичеванию, взяла плеть, но не смогла ударить себя ни разу.
- Твой путь в другом, дочь моя, - наставительно ответил аббат.
Этьен не слушал, его пальцы разжимались сами собой, по спине струился холодный пот. Он сжал зубы и горячо взмолился Богу. Никогда в жизни его молитва не была ещё такой искренней и страст¬ной. Он не шептал, он кричал о пощаде! Про себя, конечно. Он раска¬ялся во всех грехах и уверо-вал во все заповеди, он молился на фран¬цузском и по латыни. Он был крас-норечивее самого святого Петра. Он молил Бога не дать ему упасть и умереть с позором, и всё же его пальцы ослабли, и он полетел вниз, как спелая груша. Этьен стремительно падал, сшибая ветки, обрывая листья, пытался ухва¬титься, но всё выскальзывало из рук, как сама жизнь. Клён хлестал грешника по лицу. Этьен приготовился к смерти. Но тут, в метре от земли его сутана зацепилась за толстую ветку, и он повис, раскрыв рот и выпучив глаза. Пере-став раскачиваться и переведя дух, он пламенно возблагодарил Господа за сотворённое чудо, кое-как отцепился и бла¬гополучно спрыгнул на землю.
Мир преобразился для Этьена. В своём невероятном спасении он увидел знак божий. Его душу наполнил дивный свет. Он был без¬мерно счаст-лив и как-то по-новому спокоен и горд. Этьен улыбался и шёл легко, словно не касаясь земли. Жаркий день клонился к вечеру. Заходящее солнце золоти-ло всё кругом, небо было лазурно и без¬брежно, зелень нежна, трели птиц звучали божественной музыкой. Собор вздымал к небу своё готическое вели-колепие в раззолоченном солнцем кружеве резьбы и ослепительном сиянии вокруг башен. Пре¬жде он казался Этьену мрачным и серым, как надгробие. Теперь же лёгкий и лучезарный храм божий парил  над площадью, роскош-ный и строгий. Огромные двери были открыты, он вошёл, и вихрь органных каскадов подхватил его. Он чувствовал себя новым и счастливым. Всё радо-вало его душу. Раньше Этьен и сам бы не поверил, что способен испытывать подобное. Он величаво и с удовольствием готовился к службе, с улыбкой смотрел на всеобщую суету перед приездом ко¬роля, и был так странен, что друзья семинаристы посмеивались над ним.
- Эй, Этьен, что это с тобой? Сияешь, как медный таз.
- Я счастлив.
- С чего это? Тебя осчастливила молитва баронессы?
- Я решил посвятить свою жизнь Богу.
- Смотрите-ка, святой Этьен! Да за тебя твой отец всё решил, когда ты ещё в люльке валялся. Вот новость!
- Я сам принял это решение! – изрёк Этьен торжественно.
- А что тебе ещё оставалось-то,  четвёртому сыну мелкого дво¬рянчика? Папаша всех не прокормит, вот и спихнул младшего братьям во Христе. Военными да придворными становятся только первые.
Этьен кулаки сжал от таких комментариев, первое облачко на¬бежало на его  благость. Но тут объявили о приезде короля со свитой, и все засуети-лись, как муравьи в горящем муравейнике. Придворные влились в собор яр-кие, шумные, в алмазах и золоте, кружевах и перьях. Даже в глазах зарябило. Этьен сразу узнал короля, и едва по¬давил смех, стараясь сохранить серьез-ную гримасу. Зрелище вышло комичное. И именно в этот момент его запри-метил Людовик XV. Ви¬димо, для него утренние воспоминания тоже не были неприятны, и он подмигнул семинаристу, на удивление своей свиты.
«Какая умница Жаннетт», - подумал Этьен.
И совсем было отвлёкся от своей набожности, но тут, в толпе фрей-лин он увидел пышные формы баронессы, во все глаза смотрев¬шей на него. Она уже успела переодеться и сияла всеми цветами ра¬дуги. Придворная ко-кетка послала ему воздушный поцелуй, а Этьену захотелось перекреститься, так ярко он вспомнил свое падение. Гости из Версаля слушали мессу рассе-янно, шептались, передавали записки. Зато Этьен был полностью захвачен службой. Он словно впервые увидел всю её торжественность и великолепие, услышал громаду ор¬гана, а слова мессы звучали для него как глас божий. Он и не заметил, как завершилась служба, разъехались нарядные кавалеры и да-мы, и погасли свечи. Из транса его вывел грубый толчок в спину.
- Что ты торчишь здесь как соляной столб?
- А, это ты, Ганс,- медленно обернулся Этьен.- Что тебе?
- Ступай к аббату, он велел тебя звать. Ох, и влетит тебе за прошлую ночь! Гляди, выпорют.
- Я раскаялся в своих грехах и готов страдать! Заявил Этьен с таким видом, что Ганс попятился и даже перекрестился.
- Ну, тебя! С ума ты спятил, что ли. Ночью шлялся, Бог знает где, а теперь мучеником прикидываешься. Иди быстрей, аббат из тебя эту дурь бы-стро выбьет.
Этьен не спеша отправился к аббату Кулону, размышляя о своём чу-десном спасении и величии Бога. Вид у него был странный, и никто из семи-наристов больше не решился подойти к нему. Он бес¬препятственно поднялся на второй этаж и остановился перед дубовой дверью. Сейчас он расскажет аббату всё, и, упав на колени, станет мо¬лить о прощении. Нет, пусть лучше его накажут, а он будет думать о Боге, сидя на хлебе и воде. Полный столь пафосных мыслей, Этьен постучал.
- Входи, сын мой.
       Келья аббата Кулона скорее напоминала кабинет вельможи, чем убежище скромного монаха. Красивый резной стол, кресло, шкаф, ог¬ромная кровать в нише. Кулон поднялся из-за стола, уставленного ди¬чью, вином и фруктами.
- Я долго ждал тебя, сын мой, - мягко начал он, - что тебя за¬держало?
- Я размышлял, отче.
- О чём же?
- О своих грехах, - честно признался юноша.
- Так ты грешен?
- О, да.
- Ты сам признаешь это?
- И раскаиваюсь.
- Искренне ли твое раскаянье?
- Бог явил мне чудо.
- Неужели?
- Да, отче.
- Какое же?
- Чудо спасения.
- Кого же он спас? – недоверчиво спросил Кулон.
- Меня, святой отец.
       - От чего ты спасся?
- От смерти.
- Неужели? – повторил аббат.
- Да, и моё чудесное спасение так укрепило мою веру, что я пришел покаяться Вам во всех моих грехах.
- Так ты не всё рассказал на исповеди?
- Кое-что я утаил, - Этьен покраснел.
- Что ж, - вздохнул аббат, - разговор долгий, нам лучше при¬сесть.
        Он сам пододвинул Этьену кресло и усадил его.
- Выпей вина, сын мой, это облегчит рассказ.
- Нет, нет, - запротестовал Этьен, - Я…
- Вино – кровь господня. Или ты не помнишь святого писания? Пей.
       Этьен жадно отхлебнул из высокого бокала жаркой багряной жидко-сти.
- Бургундское? – удивился он.
- Ты разбираешься в винах. Старое бургундское – Бог среди вин.
        Уставший, голодный, невыспавшийся Этьен сразу  захмелел. Аб¬бат снова налил ему.
- Выпей ещё, ты очень бледен.
       Он провёл своей огромной лапищей по щеке юноши.
- Выпей, это пойдет тебе на пользу.
       Этьен покорно выпил и совсем опьянел. Комната растеклась, стала огромной, стены накренились, предметы поплыли, аббат пропал. Этьен тупо уставился на вазу с фруктами.
- Хочешь винограда?
«Какой странный голос, - подумал юноша, - и какой вкрадчи¬вый».
- Виноград очень сладкий,- выговорил он заплетающимся язы¬ком. – Я такой не люблю.
       Тут он опустил голову и увидел свои руки, они все еще держали бо-кал уже опять полный. Он выпил и тут только понял, что виноград ел из рук аббата. Он поставил бокал и хотел встать, но в голове кача¬лось вино. Он сно-ва сел.
- Куда ты собрался? Вино ещё не выпито.
- Я пришёл исповедаться, - вспомнил Этьен.
- Успеешь.
- Нет, я очень грешен. Я проклятый грешник. Ой, я так грешен.
- В чём же, сын мой?
- Я прыгал из окна.
- Не велик грех.
- Я прыгал из окна на клён.
- Зачем? – удивился аббат.
- От Вас.
- Я так страшен? - аббат поднял за подбородок повисшую го¬лову Этьена, но он ему не ответил.
- А еще я развязывал узлы зубами, - заявил он.
- Какие узлы?
- Маленькие такие, - Этьен сощурился, - я торопился, там столько за-вязок, а запах, у-у… а Вы так топали…
- Ты совсем пьян. Тебе следует прилечь.
- Зачем?
- Тебе плохо, - участливо сказал Кулон.
- Да? Не-е, мне хорошо. А можно ещё винограду? Он такой против-ный.
- Пожалуйста, ешь.
- Я Вас так боюсь, - признался Этьен.
- И сейчас? – спросил аббат, положив руку ему на плечо.
- Не, теперь не боюсь. Вы меня простили.
- Конечно, друг мой.
- Да, я Ваш друг, - с гордостью отметил Этьен.
- Конечно, конечно.
        Аббат склонился над его креслом, приобнял за плечи, погладил по голове… и хотел поцеловать. Не по-отечески!
Хмель как ветром сдуло! Этьен вскочил на ноги, ещё плохо сообра¬жая.
- Вы, Вы что?!
- Что с тобой?
- Что Вы сделали?
- Ты много выпил. Вино ударило тебе в голову. Оно очень крепкое. Ты ещё молод для него.
Этьен старательно соображал, но не мог понять, не причуди¬лось ли ему всё после столь бурного дня. Он действительно был сильно пьян, голова гудела, а аббат абсолютно трезвый смотрел на него, снисходительно улыба-ясь.
- Ты пришёл поведать мне о своих грехах, - напомнил он. – Лучше сядь, ты еле держишься на ногах.
Этьен сел, но всё не мог собраться с мыслями.
- Я говорил о женщинах? – спросил он.
- Да, да, ты говорил, что все грехи наши и несчастья от жен¬щин. Что из-за них мы изгнаны из рая.
- Это я говорил?
- Ты, сын мой.
- А что ещё?
- Ты хотел бы очистить землю от их скверны.
- Я?!
- Разумеется. Ты был очень красноречив.
- Я ругал женщин?!
- Ты твердил, что ненавидишь их.
- Сколько же я выпил!
- Выпей ещё и всё вспомнишь.
- И голова пройдет?
- Безусловно.
        Этьен глотнул терпкого вина, поставил бокал и снова увидел со¬всем рядом носатое лицо Кулона.
- Женщины - зло, но Бог велел нам любить друг друга, - про¬шипел он. – Любовь прекрасна, мой мальчик. Я люблю тебя!
Этьен изо всех сил оттолкнул его, вскочил как ошпаренный, кинулся к двери, заперто, ключа нет. Чудом миновав лапищи аббата, он ринулся к ок-ну, распахнул его и, не глядя, прыгнул вниз в темноту.
Свалившись в кусты, он весь ободрался, но остался жив. Бе¬зумный день, так рано начавшийся, окончился последним, неимовер¬ным безумием. Этьен  бросился бежать от освещённого окна, прочь от семинарии. В светлом квадрате, падавшем на землю, выросла огром¬ная тень аббата. Этьен ломился сквозь кусты, пытаясь убежать от неё, и всё не мог убежать. В голове так гремело и грохотало, что казалось, она вот-вот взорвётся. Ноги подкашива-лись, воздуха не хватало. Зло¬вещая тень осталась далеко позади, а он всё бе-жал, сам не зная куда.
Когда последние силы покинули его, он повалился на траву у какого-то большего дерева. Опёршись спиной о его шершавый ствол, Этьен сел и попытался собраться с мыслями. Первым, что он подумал, были одни меж-дометия. Потом появились ругательства, все какие он только слышал и до сих пор не решался произнести вслух, но их хва¬тило ненадолго.
- О-о-о! – только и осталось выть ему, схватившись за голову. – Ведь аббат хотел… О-о-о! Боже! Боже! - выговорил он, наконец, с презрением, достойным самого мерзкого насекомого. – А я, я-то идиот! Канделябр цер-ковный! Осёл в сутане! Напился, как свинья, и соображать перестал! Тьфу! Вспомнить противно! Гадость какая!
Он ещё посидел, морщась и отплевываясь, пока не почувство¬вал оз-ноб. Этьен поёжился, встал, чтобы согреться, попрыгал, похло¬пал себя по бо-кам руками – не помогло, опять сел, нахохлился.
- Чёрт! Холодно! Сейчас бы к камину.
И только тут из ночного серого тумана, неотвратимый и жут¬кий, встал вопрос:
- Что же теперь делать?
       Он отчаянно замотал головой.
- Не, в семинарию я не вернусь ни за что! Чёрт с  ним! Пусть себе любит, кого хочет, но я буду держаться подальше. Да, чем дальше, тем луч-ше.
Он решительно встал, встряхнулся и быстро зашагал … об¬ратно к семинарии. Пробраться в свою комнату за вещами Этьен не решился, он прямиком нырнул в открытые ворота конюшни. Там было тепло, сонно пере-ступали кони. Он отыскал в темноте серую крапча¬тую лошадь, которую его отец привел в дар аббату, отвязал её, поша¬рил сбрую, не нашёл, вскочил без седла, задрав рясу, и принялся под¬гонять. Сонное животное упрямилось, трясло головой, но сдалось под градом ударов. Лошадь выбрела из конюшни, миновала двор и с мел¬кой рыси перешла на галоп.
Этаким чёртом в рясе он нёсся сквозь ночь по дороге в Вер¬саль. Че-рез час такой езды он уже горько жалел об отсутствии удоб¬ного седла. К его великой радости, впереди показались бесчисленные огни. Это Людовик XV со свитой устроил поздний ужин, ещё не дое¬хав до своего дворца. Не сумев сдержать разошедшуюся лошадь, он на всем скаку влетел в королевский ла-герь, разогнав слуг и перепугав дам. Он сам был в ужасе. Кругом стояли ве-личественные экипажи, были накрыты столы, горели сотни факелов, мета-лись лакеи, при¬дворные, парики, перья, кружева. Лошадь встала у самого стола под алым балдахином, Этьен буквально свалился с неё под ноги бра-вым гвардейцам. Едва поднявшись, увидел перед собой Людовика и снова плюхнулся на колени.
- Ваше величество!
       Король грозно поднялся, смерил его надменным взглядом: он не уз-нал Этьена. К счастью, его вид снова насмешил Людовика и напом¬нил ему утро. Ещё мгновение он смотрел строго, но не выдержал и прыснул со смеху. Король смеялся до слез.
- Это опять Вы, святой отец!? Что с Вами стряслось? Что с Вашей рясой?
- Ваше величество, - только и мог выговорить Этьен.
        - Вы преследуете меня весь день, - смеялся король. – Это на¬глость.
- Это несчастная случайность.
- Несчастная? Я год так не смеялся. Зачем Вы здесь?
- Это лошадь… - пытался объяснить Этьен.
- Я вижу, что это лошадь. Что дальше?
- Аббат приставал ко мне! – выпалил юноша.
- Что? Приставал? А ты убежал? – король покатился со смеху. – И чего Вы хотите от меня, отче?
- Хочу служить Вашему величеству!
- Служить?
- В армии. Пошлите меня на Минорку, сир, или в Индию, к  Бюсси. Я лучше погибну, чем возвращусь в семинарию!
- Из-за аббата?
- Не только, есть много причин. Я хочу жениться.
- Похвально, - согласился король. - Только как же Вы жени¬тесь, если Вас убьют? Оставайтесь лучше в Париже. Вы дворянин?
- Да, сир.
- Встаньте.
       Этьен повиновался.
- Как ваше имя?
- Этьен дю Пейран, Ваше величество.
- Капитан, запишите его в свою роту. И назначьте ему жалова¬ние. Пусть охраняет Версаль. Этот юноша заслужил награду, ему уда¬лось то, на что вы все не способны, - заявил король придворным. – Он сумел развлечь меня. Скука, дю Пейран, ужасна! Никогда не скучайте.  Да, и передайте при-вет Жаннетт.