Перекрёстки
(Мой пьяный папа)
"Что означает, когда морда застывает, даже не проглотив коньяк, держит его во рту, а глаза на этой морде стеклянеют и округляются, никуда не смотря? Что означает, когда останавливаются часы под белым замызганным потолком или, наоборот, бегут огромными кусками времени, как будто скачут, а человек закрывает глаза на мгновение, потом открывает, а прошло уже полтора часа, резко закрывает, опять открывает - ещё два часа двадцать восемь минут пролетело, потом опять, ещё сорок минут, и ничего не успело произойти, ничего не было, одно только время неслось, как будто бы оно товарный поезд? Что значат знаки на всех углах, внезапные трещины и объявления, заборы там, где их не должно стоять, номера на карточках и телефонных блокнотах, резко совпадающие с номерами трамваев, и трамваи, по форме напоминающие эти самые прямоугольные телефонные карточки и звенящие на перекрёстках точь в точь, как твой домашний телефон, трубку которого ты схватить никак не успеваешь, впрыгивая в квартиру с бешеными глазами? Что значит небо и землистые тучи, которые в такой степени объёмны, что становится тошно, а то запахнет чаем или вспомнится летний дождь под навесом крыльца, а тучи плывут совершенно так, как плыли уже раньше, летели, плелись, ползли и были на небе в день, который не вспомнить целиком, только эти тучи, больше ничего, и ещё почему-то - пальцы в промокшем кармане?
Где добыть, если наука утверждает, что мозг запоминает все увиденное в течение лет, услышанное, чувствованное, где это всё достать, как его выловить, с помошью какой верёвки или специального крюка, "кошки", которой достают утопленные в колодцах вёдра, каким проводом и на сколько вольт нужно замкнуть собственные виски и на какое время, чтобы воздействовать на те зоны, которые - величайший во Вселенной склад чудес и тайн, которые когда-то были не чудесами и не тайнами, а были просто собственной твоей жизнью?"
Бабуся отплюнулась и, одевшись, направилась в сарай подоить козу. Было холодновато; следовало бы протопить печурку - благо вчера Раиса Ивановна получила свои ветеранские дрова, и Лёня свалил их с самосвала прямо к ней на огород. Проходя к мазаной сараюхе, где жили коза, она ещё раз полюбовалась на это долгожданное топливо из осины. Это были не очень хорошие дрова, и даже сыроватые, но тем не менее. Лучше, чем картон-то в печку сувать каждые десять минут.
В лесу ухала сова, и, поскольку лес был достаточно недалеко, оттуда доносились ещё какие-то звуки, больше похожие на тишину, но в то же время резкие и отрывистые, как будто кто-то недвижимый сидел там на дереве и представлял себе бойню войны.
Бабуся зашла в сарай и даже не удивилась, что козы в нём нет. "Нет, да и Бог с ней. Опять, видать, в собес пошла" - подумала Раиса Ивановна и бросила бидон в сено на еще дымящиеся какашки козы. Бидон упал и покатился под кормушку, прямо куда-то туда, где больше всего воняло и на стене налипла шеррсть. "Сама, придёт - подоится - заключила бабуся - Раз такая важная: то в собес, то в сельсовет, чёрта лысого там забыла! Документы, бумажки, ерунды-то... Нет, ну где вы такую козу видывали! Пускай оно как есть бы было, начё нам документы эти: жизнь вон какую прожили и теперь проживём, чем недоеная-то ходить. Вымя треснет, будет знать".
С такимы мыслями в седой голове под платочком бабушка засеменила по тропинке обратно к дому, и даже снова посмотрела на дрова - уж до чего были те красивые и согревающие душу.
Дверь за бабусей закрылась, как только она отряхнула о стенку валенок, сверкнув пяткой.
Из-за двери показались сначала пальцы, ладонь, а затем и вся рука, плечо, тело, светлые волосы, голова и милое личико Ани. Она входила, словно впервые, хотя она здесь была, дай Бог ей памяти, раз шестнадцать. А паренёк в джинсах и чёрной рубашке сидел на диване точно так же, как это бывало и раньше, он ждал её, ждал с утра, он уже не мог. Он тут же вскочил, чтобы поцеловать девушку и обнять её, а потом рука его, как это обычно бывает, сползла ниже спины и стала гладить и залезать пальцами в карманы брюк девушки. Они постояли так с минуту, а потом по всему свету время вдруг остановилось.
Застыли грузовики на перегруженных магистралях и другие машины, все поезда и все самолёты, застывшие в небе, как в цельном кубе стекла; застыли люди, бегущие с работы в этот час, став как ужасные манекены, имеющие выражения лица - фотоснимки чувств, а на другом полушарии точно так же остеклянели люди, только простнувшиеся, застыли в ванных в различных позициях, и вода из кранов застыла, превратившись в хрустальные прутики; вороны и воробьи остановились в полёте, как немецкие истребители на старых неживых фотографиях; висели пули на стрельбище, и кое-где на учениях гранаты только чуть потрескались, стали чуть более неравнобокие, и сквозь трешинки на их поверхности виднелось что-то светящееся, но больше ничего не происходило; какой-то пьяный мужчина, который теперь превратился в изваяние, стоял с открытым ртом посереди дороги на скоростном шоссе и удивлённым взглядом упирался в радиаторную решетку туристического автобуса, до которой ему оставалось две вытянытых руки.
Бабуся стояла в прихожей и охала. Как же это ей так не везёт! Третьи часы за месяц раскокала! И нет чтоб поставить этот раз куда-нибудь подальше к стенке, так нет же - надо на самый край комода. "Вот дурёха-то!"- думала Раиса Ивановна про себя и собирала с пола расколовшийся будильник.
В своей статье "Белые снега и боль утрат" Захаров пишет, что причинно-следственная связь не обязательно должна существовать для всех законов и явлений природы. Нельзя сказать, что в данной статье его объяснения научно обоснованы, скорее, они стоят на этаком поэтическом фундаменте или смеси поэзии и буддизма. Захаров пишет, что некоторые явления могут появляться без причин и особо красочно показывает это на примере человеческих реакций, делая акцент та том, что никакая психология или физиология не может до конца определить, почему человек совершил тот или иной поступок, особенно - почему он сказал что бы то ни было.
"Пчела, - рассуждает мыслитель в своей статье - летящая над весенним лугом, обретает бессмысленность, или, лучше сказать, прекращает полёт, не прекращая лететь, как только мы уберём поле, луг, весенние небеса, дуновение пыльного ветра и всё остальное, если мы оставим просто летящую пчелу. Относительно чего же она передвигается? Безотносительно к чему бы то ни было. Можно ли сказать, что она вообще движется? Нельзя. Куда она летит? Нет возможности определить, ведь пропадают даже понятия "верх" и "низ", "право-лево". Тем не менее, она летит, крылышки её трепещут, сердце бешено колотится. Летящая пчела в абсолютной пустоте, оставляющая нам последний свободный выбор: решить, в полёте она или нет. Каждый решает сам. Вопрос один, вот он перед вами на бумаге, он объективирован. Но ответы получатся разные."
Раиса Ивановна спустилась с чердака, обтирая от пыли старый будильник, который ей подарила на шестидесятилетие Зоя Павловна, бывшая сослуживица. "И почему ж мне всё время одни будильники дарили!? - с улыбкой вспоминала бабуся - Хотя, нет. Юра ведь тогда цветов мне принёс и вазу ещё какую-то". Она поставила буильник на столик в кухне и поставила чайник на плиту, а потом опомнилась, что воды там нет и побежала в прихожую, где стоял бак. Она набрала воды, плеханула её в чайник, сходила швырнула в печь обломки будильника, который недавно разбила, затем она села и принялась заводить новый, только что снятый с чердака. "А ничего, красивые такие часики. Может отслужат маленько, коль не заржевели и не запылились. Пущай бабкино время считают, тут недалеко осталось". Тугая пружина, которая срывается у часовщиков и, бывает, даже разрезает палец, натянулась ещё туже, и будильник затикал. В этот момент в окошко постучалась коза, и Раиса Ивановна побежала отпирать ей дверь.
Автобусы и троллейбусы поехали, люди ринулись как ни в чём не бывало дальше, ибо они не смогли заметить, что только что время было остановлено на целых три часа, равно как и их ощущения, чувства и память; кое-где разорвались недоразорванные гранаты, никого, слава Богу, не ранив, небо резали самолёты и птицы, а мужчина, перебегавший шоссе в неположенном месте, с шлепком отлетел в сточную канаву, остановив своё время вновь уже, пожалуй, навсегда.
Аня почувствовала, что Лёша опять сразу начинает лезть к ней в трусы, но это ведь ничего, она привыкла, только бы он не применял насильственных методов, как в прошлый раз, а то она уже почти испугалась тогда и чуть не начала думать, будто он её не любит, а просто использует, чтобы держать подле себя для удовлетворения своих инстинктов, но это же, наверное, не так, он её любит, почему же он тогда ждёт её каждый день и даже иногда встречает и шепчет ей нежные слова вновь и вновь, вновь и вновь затаскивая её в родительскую спальню и бережно опуская на постель, стягивая с неё майку и начиная брать жестко, жестоко брать своё, которое он хотел, и она хотела это отдавать, но порой он так жёстко это делает, или...
Когда мыслитель Захаров уже был практически невменяем, он выпустил статью под названием "Уедем все в ****у в Орехово", которую сразу же запретили к распространению и она стала доступна только в Интернете, да и то относительно, не вся. Читатели, а вернее, преданные поклонники Захарова как мыслителя, были озадачены той статьёй и особенно расстроены тем, что их любимчик так скоро погрузился в пучины безумия и закончил свою странную жизнь в психоневрологическом диспансере в Петербурге.
Мы попытались разыскать некоторые фрагменты из "Уедем все в ****у в Орехово", но наши поиски практически оказались тщетны. Всего лишь один абзац, точнее, два абзаца, как кажется, являющиеся окончанием одной из глав (хотя, может и нет, имея в виду общий характер статьи), попали в наши руки. Нам кажется, они заинтересуют тех увлекающихся творчеством ушедшего в лучший мир писателя людей, которым повезло меньше, чем нам, и эту странную статью они не читали. И здесь редкий отрывок приводятся нами в точности.
"Быть легендарным человеком. Возвыситься не пья, не жра, не ебавши. Околотки сумерек - обойти их разодранные смачные пустыни попросту постом. В вопросах, впивающихся в глаза, не допускать попускательства. Не ласкать свою попу ни разу. Грешить ласково, под Божьими глазами снега и града в городе, вывернутом однообразием наизнанку. Святотатственно сморкаться при виде ясного помешательства и неправды мира сия. Сиять. Ультрамариновый взгляд, направленный в улей. Легендарность не наследуется - в этом персонализм. Не щадить себя, клевера небесного. Лизнуть щей из миски, заставив кошку возмутиться и встать в некоторую позицию. Все твои слюни и шапошничество одинаково будут приравнены к трусости, как в случае разросшегося и впившегося тебя в каждый атомик Вселенной, так и наоборот.
Открывайте мне, я стучусь. И, что самое главное: прошу, нет - умоляю, молю Вас, молю, пожалуйста: открывайте себе".
Посвящается светлой памяти Орасио Оливейры и Владимира Владимировича Путина, а также понятию "ложный центр" в металлообработке.
Свидетельство о публикации №210120701443