В сумерках

Весь тот день я искал нужное слово. Не для очередного рассказа в газету, не для кроссворда, конечно, - для человека, который сегодня, как и вчера, как и третьего дня, появится в нашем дворе.
Мужчина этот не молодой на вид, но и не старый. С наступлением сумерек он регулярно приходит на нашу помойку. Стая покорных бродячих собак сопровождает его. Он появляется как бы ниоткуда и уходит в никуда. И картина эта смотрится нереально. Будто оживший литературный герой Достоевского, Горького или Короленко бродит в святки по нашим дворам. Впрочем, герой этот нашего времени.
Простуда заперла меня в квартире. Времени - предостаточно. Я то смотрел телевизор, то читал газеты. Но тревожные сообщения о неплатежах, катастрофах, убийствах только усугубляли моё желание: найти это нужное, простое человеческое слово.  Сегодня я выйду погулять на улицу, а заодно и вынесу мусор. Я уже положил несколько бутылок в полиэтиленовый пакет, сухари, косточки... Бедняга разберётся, что взять себе, что отбросить собакам. Свёрток подброшу незаметно, чтобы не унизить человека. А потом скажу:
- Здравствуйте!
Ну, а дальше что?
Всех бездомных в дом не приведёшь, всех нищих не накормишь... Что сказать бедолаге, каким, словом утешить?
Я выключил телевизор, отложил газеты и подошёл к окну. Перед глазами вдруг поплыли эпизоды собственной жизни.  Вспомнились страшные военные годы, мой дед Кирилл, по линии матери...
Было нечего есть. То есть вовсе нечего. Мать с узелком пожитков отправилась по деревням выменять там хоть что-нибудь съестное.
Мне было тогда лет пять.
Под вечер мать вернулась с тем же узелком.
- Ничего… - еле проговорила она в отчаянии и заплакала.
А дед Кирилл подошёл к ней и буквально тем же словом утешил:
- Ничего! Валентина… Оно ведь нынче так – война. Ничего…
Он долго чертыхался в кладовке то ли на старость свою, то ли на Гитлера, оделся потеплее и вышел в морозные сумерки…
А на завтрак мы ели душистую зайчатину, запивая её горячим бульоном.
- Ничего!
А, может, это и есть то самое, нужное мне слово?
Летом того же года я тяжело заболел.  Окна почему-то плотно завешивали, разговаривали шепотом… В горнице было сумрачно и душно. Мне казалось, что я уже умер и очень жалел, что не простился с дедом Кириллом, который на неделю уехал на лесоповал.
Но вот вернулся дед. Он широким шагом вошёл в горницу.
- Ничего, сынок!
Дед сорвал одеяла с окон, выхватил меня из постели – сильный и ласковый, пахнущий лесом.
За окнами полыхало солнце, и пели птицы.
- Дедушка, а я не умер?
- Ничего, внучёк, живы будем, не помрём. Ничего!
И уж, конечно, не забыть, как в наш дом пришла похоронка на отца.
- Папаня-я-я! – запричитала мать. –  Да как же мы теперь? О, Господи!
А дед Кирилл снял шапку, которую уже редко снимал, перекрестился перед иконой и заходил по комнате. Он долго ничего не говорил. Под его большим телом взвизгивали половицы, звенели стёкла в серванте… А он всё ходил и ходил под причитания матери. То ли дед искал нужное слово, то ли укреплял свой дух прежде, чем сказать это слово. И, наконец, сказал:
- Ничего, Валентина… Не ты – первая… Оно – так: война. Ничего! Они, наши-то… Погоди! Ох, они, наши-то!..
Три эпизода из жизни, как три козырные карты укрепили моё намеренье. И, взяв свёрток с бутылками, я вышел во двор.
Уже спускались сумерки. И человек не заставил себя долго ждать. Как всегда он появился в окружении собак и, не смущаясь, подошёл к урнам. Он быстренько распотрошил мою поклажу и, видимо, остался довольным.
- Ничего! – робко подбросил я ему свою первую козырную карту.
- Да уж как-нибудь. – добродушно отозвался он.
- Ничего! – метнул я второй козырь. – Живы будем, не помрём…
- Конечно. Живым в могилу не ляжешь…
Нет. Не утешало дедовское слово беднягу. За словом не было дела, не было веры и силы духа. И я сказал последнее:
- Ничего! Они наши-то… Вот погоди…
- Кто наши? – вздыбился вдруг бедолага. – Где наши? Это кого вы называете нашими?
Собаки навострили уши. Преданные человеку, они готовы были исполнить любой его жест…
- Да ведь я так, уважаемый… Не может быть того, чтобы человек по помойкам… Они – наши-то…
Не знаю, чем бы закончилась эта встреча, если бы не жена, вернувшаяся с работы. Она буквально оттащила меня от контейнеров.
- Чего ты тут плетёшь?! Ты же весь в жару.
И я размяк вдруг. Ослаб и раскис. Ноги стали ватными, пред глазами поплыли розовые круги. У меня действительно был жар. А значит всё, что произошло в сумерках – видимо, бред.