Путевые заметки странствующего обывателя

Сборы и проводы
Все! Решено! Едем на юбилей в Пруды. К любимой сестре Валентине. Билеты заказали через Интернет. Удобство - лучше не придумаешь.
Провожали у подъезда сноха Ирина и муж - гр-у-у-стно - печальный. Зато радовался Артемка. Везут бабушку к поезду, заодно можно пробежаться по магазинам, купить обновки к школе. И он с мамой-папой, вечно занятыми на работе, вырвался в большой город. Себя показать, людей посмотреть. Но тут мама Наташа решила сына оставить для утешения опечаленного деда, но  Темка, как и полагается, уперся: «Пусть с дедом побудет брат Андрей. А он, без пяти минут первоклассник, сам будет выбирать школьные причиндалы».
 В слепящем сиянии закатного солнца мчимся с сыном Дмитрием курсом на Самару. Сестра Евдокия, усевшись на заднем сиденье, развлекает разговором Тему и Наташу. И у нас с сыном свои разговоры. Пятый год он  не видит просвета  ни дома, ни на работе. Не помнит, когда был в отпуске. Уговариваю и поругиваю, мол, стукни начальнику по столу или пригрози уволиться. Нужен отдых, а еще более всего нужен своим домочадцам, особенно сыновьям.
Самара встретила нас вечерней суетой загруженных транспортом улиц. Заруливаем на площадку гипермаркета «А-ШАН». Мы с Темкой пытаемся расшифровать столь экзотической название, но на ум почему-то приходят какие-то дурацкие сравнения типа Масяни. Да и некогда голову ломать  над такими пустяками. С людским потоком торопливо вливаемся под высокие своды магазинного царства.
По времени закупок товара и стояния в очереди к кассе затраты оказались почти одинаковыми. Наташа с Димой - частые посетители  этого магазина, - уточняют для нас, непосвященных, что обычно в вечерние часы «Ошаня» всегда многолюдна, а тут еще и конец недели, и канун Дня знаний.
 Да и мы сами убедились, что в основном народ клубился около отсеков-отделов со школьными принадлежностями. И чего тут только не было! Глаза у Темка разбежались: простые тетради не привлекают его взор, нужно с «навороченными» картинками. Ну и, конечно, всякие канцелярско-ученические прибамбасы. И судя по полной корзине, к началу учебного года у внука все будет новехонькое. А еще мебель в недавно отделанной в европейском стиле комнате, ранец, подаренный при выпуске из детского сада, а теперь вот еще и книжки, альбомы, линейки, органайзер.
 Глаза, да что там глаза, вся круглая мордашка внука в обрамлении кудряшек, сияет! И от прилива чувств его слегка знобит. Бабушка ворчит: « Это потому, что плохо ешь, вот и трясет тебя. На живот жалуешься. Надо немедленно перекусить». «Потом, потом!- торопит нас Наташа.- Едем на вокзал. Лучше раньше подъехать, чем потом торопиться».
Nоу - Вавилон
И вправду.  Пока зарегистрировали билеты, пока нашли свободные места, пока перетащили сумки, время ожидания подачи нашего поезда на перрон сократилось на час.
 Вокзал города Самары в любое время суток  бодрствует и светится огнями по всему фасаду, словно новогодняя елка. Это высотное здание, взметнувшееся  к небу, как перст, напоминает Вавилонскую башню. А может быть,  в современном понимании это и есть Вавилон -  разноязыкая масса народу спешит-торопится уехать или прибыть к месту назначения.
Кругом чистота, покой, словно это вовсе и не вокзал, каким он мне помнится по студенческим годам,- шумным, неряшливым, а какая-то лаборатория для отбора путешественников.  Кстати, жаждущих отбыть в разных направлениях  в залах немного в этот полуночный час, от того, наверное, и нам как-то поспокойнее сидится в  креслах. Горят табло.  Мурлычет радио, сообщая, какой поезд прибыл к перрону.  И для нас вскоре прозвучало сообщение: «Пассажирский поезд №7 «Самара-Санкт-Петербург» стоит на первом пути первой платформы. Просим пассажиров пройти на перрон. К вашим услугам - эскалатор».  Нагруженные сумками, мы двинулись  к выходу. Моя сестрица, несмотря на преклонные годы, смело шагнула  к самодвижущейся лестнице. Ну а я, с сумками   побоялась. Отвыкла что ли от таких благ цивилизации. Мы уж по – старинке…  Поклажа  вроде бы не тяжелая, но пока дотопали до нашего 13 вагона, употели. Вечно мы, русские, нагружаемся до краев, вот и расплачиваемся отдышкой и усталостью.
Обязательная проверка билетов уже у самого вагона. Проводницы в красивых форменных костюмах вежливы и милы. Приятно и нам, мигом улетучивается наша суетливость и озабоченность. Особенно после того, как увидели, что в вагоне чисто, уютно, а после того, как состав тронулся в путь, заработали кондиционеры. Раздали постельное белье, пригласили отведать свежезаваренного чаю. Не жизнь, а сплошное удовольствие. Но на часах уже полночь. Звонок домой с коротким сообщением, что мы устроились на ночлег благополучно. Гуд бай, Нефтегорск!
Рельсы, рельсы,
Шпалы, шпалы.
Едет поезд запоздалый...
Из справки: Куйбышевская железная дорога — одна из крупнейших магистралей страны, связывающая центр и запад России с крупными регионами Урала, Сибири, Казахстана и Средней Азии. Эксплуатационная ее  длина — 4751,9 км. Со станций дороги ежедневно отправляются в путь более 100 тысяч пассажиров, производится погрузка свыше 180 тысяч тонн грузов. Ее стальные пути пролегают по территории трех республик и семи областей. На Куйбышевской магистрали более 170 вокзалов и остановочных пунктов.
Обожаю ночное время поездки,  когда в вагоне  поселяются покой, умиротворение, и только под ногами - тук да тук- перестук - колеса поют колыбельную. Тебя укачивает, убаюкивает этот  извечный  и завораживающий ритм движения вместе с планетой Земля и  ее обитателями. Сладкая истома,  ощущения далёкого детства, вселенской любви окутывают все твое естество.
И все же… Ночь в вагоне – это перерывы между сном, дремой и бдением в ожидании, когда очередная партия пассажиров погрузится и угнездится на своих местах. Свет слегка притушен. И голоса попутчиков тоже приглушены. За окном глухая ночь. Темень, хоть глаза выколи. И только кое-где вдали мелькают одинокие  огоньки, силуэты мостовых перекрытий, темные провалы  лесополос и меж ними -   светлые оконца полей и лугов.
 Велика матушка Россия, ох как велика, просторна, многолика и разнообразна!  Даже ночью чувствуется, как прорывается через расстояние в тысячу с лишним километров наш скорый 107-й, то, замедляя, то, ускоряя ход, выстукивая колесами на стыках рельсов одну и ту же фразу: « Быстрее, быстрей!».
Под самое утро меня сморил крепкий сон, а когда разомкнула очи,  поняла – проснулась оттого, что мы стоим. Откинув занавеску, взглянула на перрон. Какая-то станция. Название невыговариваемое.   Беру в руки свой верный «OLIMPYC»  и устраиваюсь так, чтобы не отсвечивало стекло  противоположного окна. Моя «цифра» ухватывает пейзажи даже на приличной скорости состава. Правда, все, что попадает  на  первый план,  порой бывает смазано, но это  так даже интереснее. Чувствуется движение, смена картинок, экспрессия…
От моей возни  проснулась Евдокия. Спросонок ничего не поймет. Удивленно спрашивает:
- И чего там такое  интересное высмотрела, если глаза от фотообъектива не оторвешь?
-А  сама посмотри…
Из огня да в полымя
Все окрестности окутала сизая дымка, и с каждым  перегоном она делается все гуще и синее.
Пожары. Горит Россия-матушка, и видно по всему, плохо спасают родимую, если на протяжении нескольких сотен километров по обе стороны полотна то там, то тут видны горелые проплешины луговин, черные проталины лесных полян. А вскоре, в районе Берестянок задымились, заполыхали прилегающие к железной дороге  березки. Стволы с высушенной летним зноем  корой занимаются как спички. Прожаренный лес - как порох и горит чадно, словно облитый бензином.  Даже  могучие дубы – силачи сдаются под натиском всепожирающего пламени. Практики-специалисты знают, что при устойчивом верховом пожаре огнем  поражаются не только кроны, но и стволы деревьев. Пламя распространяется со скоростью 5—8 километров в час, охватывая весь лес от почвенного покрова и до вершин деревьев.
 Видеть всю эту безотрадную картину мучительно больно. И мы со старшей сестрой вспоминаем, как в детстве и юности ходили в  башкирский лес за ягодой малиной, как по берегам  юркой горной речушки собирали смородину, лакомились в  долах и оврагах ежевикой. Лесная обитель нас кормила, поила, баловала, а большей частью  спасала от голодухи и недоедания. Своими драгоценными  дарами она поднимала нас, детей военного и послевоенного времени, и мы старались не оставаться в долгу. Весной, как только стаивал снег, всей школой снаряжались в дальние башкирские  деревеньки,  в окрестностях которых в начале 60-х годов закладывались сосновые посадки. Они давно выросли, превратились в большой и надежный дом для многочисленных его обитателей.
 В десять лет мы, третьеклассники, помогавшие взрослым на заготовке дров для школы, стали свидетелями лесного пожара и самыми  активными участниками  борьбы с огнем. Помнится, как яростное пламя изгоняло  со своих мест всякую птицу, тварь, мелких насекомых.  Мы словно собственной кожей чувствовали, как жухли, сникали под  всепожирающим натиском  цветущие травы, кустарник, а черемушник и калина, росшие по краю полянки, вспыхивали разом, превращаясь   в огненные шары.
В это знойное лето не обошла беда стороной и лесные окрестности малой моей родины. Районная газета сообщала, что пожары полыхали сразу в нескольких местах, подбираясь к нашей деревеньке почти вплотную. Выходит, никто не застрахован от этой страшной напасти. На одном из сайтов прочитала вот такое горькое резюме: «Окончание сверхжаркого июля 2010 года "ознаменовалось" огромным лесным пожаром. Очевидными причинами стали: разгильдяйство отдыхающих ("бычки", костры, мусор - бутылки), неподготовленность населения к ликвидации возгораний, неспособность государственного аппарата организовывать работы, как по предотвращению чрезвычайных ситуаций, так и по их ликвидации, глобальное потепление, возникшее в результате парникового эффекта, который прогрессирует благодаря загрязнению окружающей среды продуктами и отходами человеческой деятельности.
Эти причины очевидны. Вопрос - как дальше жить? Как исправлять произошедшее и как бороться с нашими недостатками? Научила ли нас чему-нибудь сложившаяся ситуация? Кто что думает об этом?»
Пока  все эти жгучие вопросы  остаются без ответа, если не считать некоторых правительственных мер по  усилению  пожарной и лесной  служб кадрами и техникой.  Давно бы пора! В 60-70-е годы даже в нашей маленькой деревеньке был лесник, и попробуй без его разрешения срубить хотя бы осинку. Пожары в лесу  по вине людей считались чрезвычайными. Если что-то загоралось, то только из-за грозы. Сегодня российские  леса буквально заполонены туристами, отдыхающими, а то и всяким  бродячим сбродом…
Ну а те, кто никого и ничего не боится, после пожарных авралов устроили свои авралы. Спустя неделю, когда мы возвращались домой тем же маршрутом, увидели, как  на многих километрах вдоль железнодорожного полотна работают с горельником. Спиленные стволы  сосен были подготовлены к погрузке. «Вот это оперативность!- удивился кто-то из пассажиров нашего вагона.- Слышали версию о  поджогах? Скорее всего, кое-где и такое было. Они выгодны эти злоумышленные поджоги, прежде всего тем, кто за копейки скупает обгоревший лес и продает кругляк на пиломатериалы. А потом ещё и неплохой навар имеет с обустройства и восстановления спаленных участков леса. Так-то вот на пожарах греют руки наши оборотистые дельцы».
… Подъезжаем к Сасово – крупной железнодорожной станции. Дымка усиливается, ближние дома еще видны, дальние едва угадываются. В клубах дыма на просеке  маячит какая-то техника. Около тягача  толкутся  два мужика и… все. Километров через тридцать – новый очаг лесного пожара.  Сообщения портала «Карта помощи пострадавшим от лесных пожаров 2010 в России»  подтверждают наши визуальные наблюдения: «По состоянию на 14 — 15 августа в районе Сасово действует шесть больших очагов пожара. Некоторые из них блуждают по лесам. Пожары заходят из Нижнего и Мордовии. Если на неделе будет ветер — будет все очень плохо».
 В вагоне, благодаря работающим во время движения кондиционерам, прохладно, зато за окном -  под сорок с плюсом. И все же, самые  заядлые курильщики, несмотря на духоту в  тамбурах, выходят курить. Открывают двери и бросают окурки, которые  подхватывают воздушные потоки и уносят прочь,  к  лесным дебрям, мелькающим за окном. Вот вам и первые поджигатели. Проводница  почему-то помалкивает и  показывается  из своего купе только на редких остановках. Молчит и поездное радио. Особенно жутко стало на душе, когда наш состав прорывался через  огневые рубежи, которые  держались  до самой Рязани.
Сидим и обсуждаем ситуацию с пожарами и прикидываем для себя, а как поступили мы на месте начальника поезда, если бы отвечали не только  за безопасность пассажиров, но и за то, что происходит в непосредственной близости движущегося состава? «Да тут все просто,- рассуждает сосед. - По всему пути есть свои вешки – километры. Разве трудно сообщить на ближайшую станцию, что там-то дымит, а здесь - горит и полыхает. Не думаю, что на такие сигналы местные власти не отреагировали бы…»
 За так называемое «реагирование» правительство расщедрилось поощрить собственные ведомства. Всего на премии было  выделено без малого два миллиарда рублей. Эта сумма сравнима с расходами на создание системы видеонаблюдения строительства  новых поселков погорельцам в   регионах России. А всего на тушение пожаров  было израсходовано  19 миллиардов рублей - почти в десять раз больше, чем было заложено на эти цели.
 … И снова после короткой остановки наш экспресс мчит нас, уже  по пензенской земле. Проезжаем   старинный город Ломов. Дымка пожарищ по-прежнему густая, темно-сизая, затем тона ее постепенно меняются, светлеют, притухают. Пошел березняк, липы, клены. От  жары ветки понурые, с наметившейся желтизной, хотя до наступления осени еще целых два месяца. Природа как бы приказывает белоствольным красавицам сбросить свой убор во имя спасения и сбережения сил  для будущего сезона.
Среди лесного царства видим  много завалов сушняка. Не случайно в первую очередь начинают полыхать порубочные остатки, сухая трава, не вывезенная древесина, деревья, усохшие после предыдущих пожаров.  Лесники знают, что на таких запущенных гарях и вырубках лес практически не возобновляется.  И когда еще появится  надежда, что ростки новой жизни все-таки со временем возродятся на этих запущенных участках?..
 Дорогая, милая Россия, объятая  огнем пожаров, распростертая на пепелищах сгоревших поселков, деревень,   весь этот жаркий сезон лета и  ранней осени не в состоянии мобилизовать всех твоих обитателей на повсеместную бдительность и осторожность везде и во всем. Не доходит до  нашего «рассейского» сознания, что не  столько жара спровоцировала пожары, а наше наплевательское отношение к природе, к миру, дарованному нам Создателем.
Глаза радуются и отдыхают, когда видят и созерцают купы деревьев, цветочные поляны, нивы с созревающими хлебами. И хочется крепко зажмуриться, когда взор натыкается на седые проплешины, где еще вчера колосилась пшеница, а сегодня похозяйничал «красный петух».
Легкие нашей страны серьезно повреждены  огнем. Когда еще затянутся каверны? Упадут ли на обожженную землю спасительные капли дождя, уронит ли птица, принесет ли  попутный ветер семечко, чтобы  хотя бы через десяток лет поднялся  на гарях подлесок? Какой невосполнимый урон нанесен птахам, их молодому потомству, зверям, насекомым, травам, злакам… Масштабы бедствия будем подсчитывать годами, а то и десятилетиями.
Все мое и во мне …
  Путь, каким бы  долгим  не был, когда-нибудь да заканчивается.  Присев ближе к вагонному окну, смотрю, как меняются пейзажи  на просторах Рязанщины. Полянки с выгоревшим травостоем сменяют перелески. Вот блеснула серебром речка, огибающая двумя рукавами зеленый островок. Быстро промелькнули  сенокосные угодья с десятком рыжих копешек. А там,  у кромки дальнего леса, снова затуманилось и задымилось. То ли опять  разгулялся пожар, то ли мгла жаркого августовского дня накинула свою вуаль. Мимо  окон  поплыл пологий склон луговины с редкими березками, усеянный холмиками, густо поросшими травой. Что это может быть? Скорее всего,  домики каких-то земляных обитателей. Жаркое лето загнало  в глубину нор и сусликов, и кротов, и мышей-полевок. Тишина вокруг вселенская, только перестук вагонных колес   нарушает покой этого   пустынного пространства.
Неброская красота среднерусской равнины таит  в себе неизъяснимое очарование,  рождает чувство светлой грусти и  нежной улыбки. Природные ландшафты всегда притягивают мой взор, - будь то склоненная над прудом  в прощальном поклоне ивушка или золотящееся на фоне заката пшеничное поле. Под впечатлением увиденного в памяти всплывают сладкие картинки юности.  После поступления в Казанский университет мне в редакции дали очередной отпуск, и я, окрыленная, поехала на свидание в родную деревеньку. В один из светлых и теплых  дней октября мама, со своей подругой Аришей и я отправились за калиной на Ирыклу. Мы  долго поднимались в гору,  заметно  устали и чтобы передохнуть перед новым марш-броском,   присели на теплые рыжие камни.
Перед  нашими взорами предстала живописная картина словно нарисованная  кистью искусного художника. Вдали, в седой  дымке вырисовывался изгиб Коростовой Горы,  чуть ниже обозначился четкий  прямоугольник кладбища, а еще ближе  сияли окна домов, расположенных вдоль речки в виде серпа, острие которого  упиралось в  Пленную Гору.  Кусты черемушника и осинника, вяза и кленника, росшие  в  речной пойме, полыхали желто-багровыми и оранжевыми красками. В воздухе плыли серебристые паутинки - верные спутники бабьего лета. Пахло  иссушенными на солнце чабрецом и шалфеем.
 Мои спутницы, казалось, не замечали этой красотищи, ну а для меня, успевшей за пять лет разлуки соскучиться по родным местам, будто вновь   открылись все  видимые и невидимые красоты башкирской земли.  Оглянувшись на маму и тетю Аришу, я  с грустью сказала:  «Придет день и час, когда вас, оторванных от насиженных гнезд, поселят на этажи бетонных многоэтажек. Так захотят ваши дети, и вы согласитесь. А потом  будете до последнего вздоха вспоминать  и эти заветные полянки,  и тенистые долочки, и крутые  подъемы в гору, и тропинки к дому. И станут   они  для вас несбыточным сном». Мне ли, двадцатилетней, было  предрекать такое для поживших и повидавших   многое родных мне людей? Наверное, что-то неизъяснимо трагическое  зрело тогда в судьбах наших матерей и тетушек, если я осмелилась сказать такие слова. И они,  к сожалению, сбылись. Мама после переезда к нам, в  степной Нефтегорск, так и не привыкла называть нашу  девятнадцатиметровку квартирой. Четыре стены с двумя  окошками на восток и север она величала избой или горницей. Пока были силы, бегала на дачу, радовалась, когда мы брали ее с собой на Самарку или в лесопосадки за грибами. И  сильно тосковала по родным местам, но виду не подавала, а только пересказывала сны, в которых она, еще молодая, сенокосничала или  рубила  талы вдоль речки, полола картошку или вместе с  такими же, как она сама, вдовами,  работала на колхозном току. И всегда в ее рассказах звучали  названия местечек: Каннуникова гора, Бишкабан, Ускалык, Касаткина пашня, Варганово стойбище, Сборная речка.
…  Под стук колес думается  хорошо и  вспоминается многое, но пора и нам собирать вещи, готовиться к выходу. Скоро наша станция. Встречали нас  сестра Анна, ее внучка и тезка Анюта вместе с мужем Александром и маленьким сыном Артемом. Наши объятия   теплые, легкие, приятные – родня приехала! Улыбки до ушей, в глазах поблескивают слезинки и речь наша тороплива, сумбурна.  Реплики-возгласы. Расспросы-пояснения... «Как  доехали?». «Да с комфортом!». «А почему  не взяли с собой  своих мужчин?». «Нам и без них хорошо!». Вот так,  пересмешничая, домчались до Серебряных Прудов.
Занятая разговорами, забыла про фотоаппарат, и не смогла запечатлеть красивые окрестности  юго-запада Подмосковья. Ну, ничего, успокаиваю себя, на обратном пути наверняка появится  такая возможность. Забегая вперед, скажу,  всю  неделю, пока мы гостевали у сестер, дымка от пожаров на торфяниках - как по заказу -  почти совсем исчезла, и наши родичи все время подшучивали, мол, вот волжане привезли нам ясную погоду. Но как раз в день отъезда налетели тучи, всю ночь громыхала гроза, а утром на землю опустился густой, как вата, туман. Сосед сестры Валентины вызвался отвезти нас на станцию, и мы переживали, что в последний момент он может отказаться ехать именно из-за погоды. Но Владислав, бывший военный офицер, сдержал обещание. Быстро доставил нас по назначению и  даже  помог нам с посадкой на поезд. Под лучами утреннего солнца  туман и дымка от пожара стали рассеиваться, и я успела сделать только пару снимков окрестностей Узуново.

В семейном кругу все корни твои
…Юбилеи и другие знаменательные даты в нашем семействе - это  всегда сборы-приезды  желанных гостей, долгие и приятные разговоры, подготовка праздничного угощения. Все заняты, всем весело и радостно, и в этом  шумно-веселом и суетном хороводе заглавной фигурой всегда была наша мама. С ее легкой руки  удавались и пироги, и блинцы, и другие яства;  все получалось по-домашнему вкусным, ароматным, поэтому съедалось, как говорится, в один присест.
Но не это было самым главным в наших встречах. За столом, когда уже  подали горячее, выпили по рюмочке,  испили ароматного, настоянного на травах, чаю,  воцарялась атмосфера песенного настроя. Вспоминали самое заветное,  задушевное. Просили маму вспомнить  особо запомнившуюся  нам с детства, когда еще был жив наш отец, любивший стройное и сильное исполнение старинных песен. Недавно прочитала, что деревенских хранителей песенной культуры называли не иначе, как  лирники.
С возрастом  голос и память  мамы  стали приугасать,  и она, отговариваясь от наших просьб, вскоре сдавалась. Подперев седую голову сухой ладонью, запевала нежно, словно голубка: «На сере-бряной реке, на зла-а-том песо-о-чке, где гу-ля-аа-ла   да   мо-о-оло-да, сле-е-ди-ила те сле-е-до-о-оч-ки…» Затем следовали другие напевы: из маминой  старинушки, из юности  старших сестер, из общего  для всей деревни песенника, когда дружной гурьбой все усаживались в кузов «газончика» и ехали на Сборную речку. Непременными попутчиками в тех поездках на сенокос были песни, причисленные сегодня в ранг «шансона». Мы, еще детвора, учились у старших, чтобы не «боронить», а подлаживаться под первую или вторую партию.
Прошли годы. Наша певческая компания уже не нуждалась в подстраивании,  но вот беда, годы у всех не молодые,  нет той прежней легкости, звенящего в полете мелодии голоса.  Для репетиции ставлю диск с записями наших песен, сделанными еще в мае, на юбилее младшей сестры Любаши. Здесь звучит голос  самой лучшей запевалы нашей деревни Шуры Мамоновой. Ей уже далеко за семьдесят, а поет, по-прежнему, как соловей, и ее старшая дочь Валя в подголосках помогает матери выводить мелодию особо нами любимой «Ох да распуховая подушка» на самых крутых подъемах.
Пока готовим,  накрываем столы,  потихоньку подпеваем и заодно вспоминаем и уговариваемся, что на этом празднике исполним непременно весь  любимый репертуар.
Так и получилось! Как всегда, на выручку пришел Геннадий – Валин супруг. Несмотря на слепоту, он считает себя зрячим во всем, ну а уж в песнях – особенно. Голос у него с возрастом тоже изменился, немного осел, но стоило только затянуть его любимого «Охотника», как  наш солист встрепенулся, поднапрягся и выдал такую замечательную партию, что всем стало жарко и весело. Приобняв жену за плечи, он с упоением выводил: «Поехал охоты-ник на  те быстры  во-о-ды, где гуляла рыбка при ясной пого-о-о-де». Ну а затем пошли застольные. Семейными давно стали песни  на стихи Сергея Есенина,  а из репертуара Эдиты Пьехи «Билет в детство» и «Хочешь я пойду с тобой рядом» стали  нашей «визитной карточкой». На полный диапазон  включила голос племянница Верочка,  исполнив любимую песню своей свекрови. Вот уж не думала, что так ярко  прорежется в ней наша песенная струна!
Песня…Она, как  наша жизнь, дарована нам Господом для утешения и озарения, для продолжения рода-племени. Песня - хлеб для сердца и  души.   Приснившаяся песня толкуется  не иначе, как символ воспоминаний.  Однажды услышала от руководителя детского хора такое необычное толкование полезности фольклорного исполнения. Оказывается. Именно  мелодичный и стихотворный строй  наших русских напевов ( вздох и выдох не грудью, а животом) готовил юную певицу к будущему материнству.
 В этот раз песня  вольной голубицей выпорхнула за пределы четырех стен дома Корчагиных. Прямо у крыльца  яблони раскинули ветки с наливающимися плодами, и под их сенью мы расположились тесным и уютным кругом. Тут же на столе появилась закуска, стопки, расписные чайники с кипятком и заваркой, медок и  домашний коньячок.  На наши голоса прибежала соседка Светлана, подъехал друг семьи, уроженец Кавказа. Поздравить юбиляршу пришел еще один сосед Владислав. Он живет рядом - достраивает красивый дом. Забот невпроворот, но, махнув на все рукой, присел на лавочке да так и остался до глубоких сумерек, заслушавшись нашими напевами.
А они, родимые,  из живительного родника нашей памяти просились и рвались на серебрянопрудский  простор. Ушло на покой раскаленное светило. Чуток посвежело. От ближнего озера потянуло прохладой. Зазвенели комары, вторя  цвирканью сверчков.  Божья благодать опустилась на землю, и даже запахи гари  куда-то отнес легкий ночной ветерок. Звезды,  словно умытые специально к Валиному юбилею, ярко сияли над нашими головами. И так покойно  всем нам, так сладко-приятно пребывать в тесном окружении родных лиц, что никак не можем заставить себя  нарушить это сердечное  единение. Вспоминаем, какие песни еще не спели, какие почти позабыли, но остались отрывочные куплеты, едва угадываемая мелодия. И нас окутывает легкая печаль. Ах, как жаль, что вместе с нашей памятью  уходит что-то очень важное и значимое. Наши дети не споют вот так, в тесном кругу  ни «Голубя»,  ни «Ах, как вспомню твой стан»,  ни «Вьюн над водой», ни  «На серебряной реке»... И приходят на память благословенные строки Анны Ахматовой, посвященной песне:
Она сначала обожжет,
Как ветерок студеный,
А после в сердце упадет
Одной слезой соленой.

(Продолжение следует)