О, Грузия

 

  Вечером следующего дня наш караван состоящий из семи кемпинг-каров должен  был по программе прибыть в Тбилиси. Я был в этом городе много раз. И каждый раз уже на подлете, глядя в иллюминатор, я чувствовал,  как во мне против моей воли нарастало напряжения. Это напряжение происходило из странной смеси влечения, интереса и страха.

    Весь романтический образ чудесного города и настрой,  чуть ли не с самого детства сотворенный поэтическими, волнующими воображение строками «На холмах Грузии лежит ночная мгла; шумит Арагва предо мною» подавлялся опасением перед встречей с обитателями этого благословенного края. В Тбилиси, отмеченным «лица, не общим выраженьем», я чувствовал себя иностранцем, как редко в каком другом месте на всем обширном пространстве нашей многонациональной страны.

 Хотим мы этого или нет, но мы выстраиваем наше стойкое и непобедимое восприятие к месту и к людям по каким-то иногда совершенно незначительным деталям и случайным положениям. Возможно мне просто не повезло, но положений, оставивших горький осадок, у меня набралось в этом городе над Курой так досадно много.

      Вечером один прогуливаясь вдоль набережной, еще носившей имя самого знаменитого в мире семинариста, я спрашивал себя, почему мое случайное присутствие здесь кажется таким неуютным. Я иностранец здесь ровно в той же степени, в какой я чувствовал себя во время прогулок вдоль Сены в Париже. И это несмотря на известное, щемяще ностальгически звучащее в душе «О, Грузия, - нам слезы вытирая, ты – русской музы колыбель вторая».
 
   В армии в нашей интернациональной роте было несколько ребят грузин, с которыми со всеми я был очень даже дружен. И в то же самое время я чувствовал, что с каждым из них нужно быть очень осторожным и в словах, и в обращении, как с капризной, обидчивой барышней, И это несмотря на всю их красивую мужественную внешность. Причем «барышней», недовольство которой легко оборачивалась в опасную агрессию. У них у всех,  порог, после которого мужская натура начинает  возмущаться и агрессивно реагировать, был явно ниже, чем обычно  у людей.

   Чем это объяснить? Может быть,  обидчивость и предупредительная повышенная агрессия генетически передавалась у этих горцев из-за постоянной борьбы с могущественными соседями, стремящимися вобрать их в себя и растворить в себе. Что же удивительного в том, что в такой отчаянной ситуации реальный вопрос «быть или не быть»  православной Грузии заставил ее прислониться к империи, духовной основой которой была та же вера.

Шаг естественный и спасительный. «И Божья благодать сошла на Грузию! Она цвела с тех пор в тени своих садов, не опасаяся врагов, за гранью дружеских штыков.» А ведь могло бы быть и другое. И сколько примеров тому. И при этом Грузия не растворилась в империи ни под властью царя, ни, как это ни странно,  под гнетом того самого семинариста, могущество которого мало кто достигал во всей мировой истории.
               
                *****

    А тут вдруг мощный ветер перемен подул с севера. Да какой там ветер – ураган. Он разорвал в клочья не только веру в «светлое общее будущее». Он рвал все связи между людьми и заставлял едва не каждого вспомнить, какого он роду-племени и что за кровь течет в его жилах. И само собой  в головах многих родилась мысль, что только сплотив свои племенные ряды, выйдя из-под покровительственной длани большого брата, можно обрести и спасение, и процветание, и всю надежду на будущее, и заслуженное изобилие на столе. Тем более что «большой брат» и без того широко открыл дверь и только что не пинком выставлял всех вон.

     Все развалилось. Для кого-то трагедия, а для кого-то радость необычайная. Как в любом разводе с еще неясными для каждой из сторон исходом перспективы дальнейшей жизни. В эйфории радости от разрыва вековых связей, которые казались тяжеленными оковами, кто там думал о том, кому какую меру счастья или несчастья Бог отпустит. В маленьком древнем народце, наделенного многими талантами, избалованного к себе благостным вниманием прежде всего в годы тоталитарного режима, вдруг стало проявляться более чем у других желание уйти со всеми своими пожитками.

    Кому тогда в горячке обрушившейся на головы свободы думалось о том, что благодаря некогда стальному, а ныне одряхлевшему режиму, только и могли развиться все чудесные таланты сынов «пламенной Колхиды». Ох, ну хоть чуть-чуть оборотились бы назад, и напрягли бы ну хоть на маленькую толику свое воображение, и подумали бы о том, что стало бы со всем этим благословенным краем, если бы не Георгиевский трактат.

   Сейчас ему по части проклятий, помоев, вранья, домыслов достается по самой полной. И кого только в помощники и исторические эксперты не зовут возлюбившие внезапно демократию, свободу и независимость. Даже и незабвенного Карла Маркса. Да только без России мамелюки с янычарами разобрались бы с гордыми абреками без всякой жалости. Иль забыли совсем уж не доброй памяти гостей, прибывших с юга с очень недружественным визитом в Тифлис даже уже после подписания упомянутого договора? А то, как решили национальный вопрос младотурки, вырезав поголовно вплоть до младенцев полтора миллиона армян, неужели не заставляет задуматься. А этим туркам какая разница, армянин ты или грузин. Все одно – гяуры. 

     А еще посмотрели бы сегодня на своих соседей курдов, и сравнили бы свою жизнь с состоянием разорванным на куски злосчастного народа. Того самого, которого, как только представилась возможность, они сами выставили безжалостно вон. Теперь, правда, видимо в целях демонстрации своего гуманизма курдам доверяют подметать улицы Тбилиси. Да и турок месхетинцев, своих же соплеменников по крове, но с некоторым отличием по вере, которых самый известный  грузин рассеял по Средней Азии, не особо-то спешат снова принять в родное отечество. Кому они тут нужны - эти полутурки.

     А еще посмотрели бы на юг через границу и сравнили состояние   не менее древних народов со своим собственным. Да только кому придет это сейчас в голову в обиде  на метрополию после тупо разогнанного митинга на главной улице Тбилиси. Подставили честного вояку генерала Родионова. Погибли люди, в основном женщины. Как выяснилось позже, саперные лопатки были не при чем. Затоптала, задушила их толпа. Но крикливым борцам за правое дело, свободу и демократию нужны жертвы. Мстительный огонь запылал в душах. Я и представить себе не мог, как этот жар вскоре опалит и меня самого.

                *****
 
    Караван кемнинг - каров  ехал уже часа как два. По общему согласию, переговариваясь по внутренней радиосвязи, решили остановиться минут на 15. Я тоже вышел со всеми на запыленный, прогретый солнцем асфальт дороги. Было жарко. Я чувствовал как все моё тело, затекшее от неподвижности, требовало движения. В этот момент, ко мне подошел парень из третий машины, тот самый, что хотел пустится в путешествие в свободном одиночестве со своей подругой без моего гнетущего пригляда.

   - Слушай, там ко мне какой-то moujik подошел. Что хочет от меня - не могу понять. Идем, поможешь, - сказал он.
 
  - Ну пойдем, посмотрим, - ответил я, и направился с ним к его машине, поводя плечами, разминая их. «Мужиком» был местный крестьянин, живший тут же рядом неподалеку от дороги. Его так заинтересовала вся эта вереница необычных, никогда в его жизни невиданный машин, что он, преодолевая стеснение, подошел к одной из них. Тыча пальцем в машину, он спросил по-русски.

  -Ты откуда же приехал к нам, сынок.
 
   Парню французу, увидевшему в лице старика грузина благожелательное гостеприимство, тоже захотелось пообщаться с аборигеном. С этой целью он и потащил за меня, одного переводчика на весь их караван.
 
   Да я и ничего против этого не имел. Наоборот, чувствуя всю свою полезность в деле живого непосредственного познания страны моими  клиентами, я охотно согласился. И даже более того. Мне и самому захотелось поговорить с местным жителем гор, уже подустав от постоянного общения с иностранным клиентом.

  - Вам, что дедушка, - спросил я, подойдя. Темно-коричневое, морщинистое, покрытое седой щетиной лицо деда озарилось улыбкой, когда он услышал понятную речь.

  - Да ты что, с ними будешь.  Кто же вы такие?  -  спросил он. Я понял, что старику захотелось теперь не просто пообщаться, но и на правах хозяина, сделать что-нибудь приятное гостям, пришедшим в его дом.
 
  - Они французы, туристы, вот едут по вашей стране. А я  переводчик, из Москвы.
  - Вах, дорогой. Как далеко. И надолго? Послушай, а вот что я тебе скажу. Бери его с его женщиной и идем ко мне. Я вас вином нашим угощу с лепешками.

   Говоря это, он уже брал его под руку, требовательно увлекая за собой.
 
   - Но послушайте, дедушка. Ну как-то неловко. Да и торопимся мы. Спасибо, конечно.

  - Да, какое спасибо. От души все. Зайдем, дорогой. Куда торопишься. Я тебе дом мой покажу. – Я еще колебался, но уже думал про себя: а почему не зайти. 15 минут не время. Доставим старику удовольствие. Да и интересно же. Ну не всем табором, конечно. У него на всех и вина, наверное, не хватит. Вот только что с этими двумя влюбленными.

    -Послушай, - сказал я парню, - он приглашает нас в гости. Отказать нельзя. Закон гор. Не пойдешь – очень обидишь. Остальные пусть едут. Дорога здесь прямая. Догоним быстро. Да и подождут нас.

   Парень с видимой радостью согласился. Он поднялся в машину и скоро спустился из нее. В руке он держал бутылку красного вина. Караван уже готов был отправиться снова в путь.  Взяв микрофон,я сказал всем по радио, не вдаваясь в детали, что вот такая здесь случилась непредвиденная оказия, и я  вынужден задержаться на несколько минут. Но причин для беспокойства нет. Пусть все отправляются без нас троих. Мы скоро догоним. Но на всякий случай надо, чтобы все  были со мной на связи.

     Потом узкой тропинкой гуськом мы отправились в дом гостеприимного старика грузина. Идти пришлось не далеко. Около ста метров. Пока шли, в моей  голове почему-то навязчиво зазвучала мелодия «Хаз-Булат удалой, бедна сакля твоя». Хотя, кажется, этот Хаз-Булат был чеченцем. Да какая, собственно, разница. Они тут все друг на друга похожи. Одна природа. Горцы. Хотя и навоевались друг с другом тоже вдосталь.

    Саклей оказался довольно приличный крепкий дом, почти весь скрытой листвой деревьев. Ему вся та же песня подсказала, что это, наверное, были чинары. А может и не чинары. Но волшебное слово крепко сидело в сознании и не хотело уступать свое место. И совсем уж удивительно, для полноты картины всё той же казацкой песни рядом с домом в заросшем кустарником овражке протекал ручей, журчание которого на перекате доносилось снизу. Четверо ребятишек, игравших во дворе, при их явлении  застыли на месте, уставившись на незнакомцев своими черными глазами.

   Мне снова стало неловко. Я почувствовал себя объектом изучения этих пытливых глаз со всею их детской непосредственностью.  По двору ходили куры. Девочка лет семи держала в руках рыжего кота. Она крепко прижимала его к себе тонкими ручками.

   Я почувствовал, что помимо моей воли вторгаюсь в особый мир со всем мне неведомым внутренним укладом. Для этих маленьких симпатичных существ этот дом, ручей в заросшем овраге и куры, разгуливающие во дворе – все это было целой вселенной, в котором начиналось их земное существование. Вот отсюда у них начинается постижение всего мира. И это мое явление сюда становится для этих детишек событием, которое несомненно запомниться надолго.

  Французы, по-видимому, испытывали те же чувства. И они тоже были  под очарованием всей этой живописной картины, согретой теплом  человеческого присутствия. Я почувствовал, как меня потянуло к этому теплу и ко всем добрым людям, создавшего его. И я уже начал сожалеть, что всего через несколько минут предстоит с ним расстаться.  Я стал понимать с благодарностью, что мне здесь позволили притронуться к чему-то очень дорогому для его обитателей, и ничем незаслуженным мною. 
 
   В этот момент я услышал вдруг непонятный шум, явно чужой, который нарушал всю мягкую, благожелательную гармонию этой картины. Я обернулся и увидел, как во двор въезжает милицейский уазик. «Странно, - подумал  про себя, - зачем милиция едет сюда? Что им здесь делать?»

 Из машины вышли трое, одетых, действительно, в знакомую милицейскую форму. Один из них в погонах старшего лейтенанта, крепкий малый лет тридцати, с широким лицом направился прямо ко мне, видимо решив, что это я тот самый человек, с которым ему следует здесь разговаривать.

   Еще на подходе к нему он что-то коротко по-грузински бросил старику. Лицо деда как-то перекосилось от страха, и весь он пригнулся, как от удара. Я, ничего не понимая из того, что происходит, уже почувствовал неясную угрозу, которая исходила от этих милиционеров. Но по давней привычке я продолжал чувствовать себя в безопасности. Статус переводчика Интуриста  возводил меня самого в глазах сограждан чуть ли не в ранг иностранца, требующего особой осторожности в обращении. Поэтому я спокойно даже с любопытством ждал приближение старлея в милицейской форме.

    - Ты кто тут? - спросил главный, и я тут же  напрягся. Слегка опешив от такого неожиданного обращения. Но подумал, что это такая манера у местной милиции именно так и разговаривать со всеми. Я ответил, стараясь, однако, быть спокойным:
 
   - Я тут переводчик, а это мои клиенты французы, впрочем,  малая часть от всей группы. Вы хотите мне что-то сказать?

    - Ты подожди, я тебе сейчас, ****ь, скажу. Но сначала я тебя, козла такого, мордой в ручей суну. Ты чего сюда приехал?

   Я понял, что это было только начало, и дальнейшее не предвещало ничего хорошего. А ещё я ясно видел, как этот милиционер намерено взвинчивает себя.

   - Мы ведь давно за вами едим. Тебе кто позволил здесь останавливаться? Кто разрешил уходить от дороги?

  - Спокойно, старлей. Без истерик. Не будь бабой. Посмотри, на тебя тут дети смотрят.  И скажи сначала, кто мне здесь не позволил останавливаться. Пописать нам захотелось. Или и за этим милиция должна присматривать. Кстати, вот мое удостоверение, - я вынул свою красную книжицу. Старлей тут же вырвал ее из моей руки.

   – Ей, послушай, ты что у меня ксиву-то забрал. Ты ведь мне ее не давал. Вот как с нами.  А кто ты сам такой здесь, товарищ. Или, не знаю, как вас тут теперь надо называть. Генацвали, или господин «батон», кажется.

   Такого «господин батон» стерпеть уже никак не мог. Он молниеносно послал здоровенный кулачище вперед. Но я, уже приготовившийся именно к такому ответу, дернул головой вправо и кулак пролетел мимо, чуть задев правое ухо. И в тот же момент двое других милиционеров бросились на меня, заломили руки назад и запихали в свою машину. Через минуту мы все четверо тесной компанией сидели в уазике.

   - Это жаль, что я тебе по морде не попал. Но, погоди, все еще впереди. Ты из России, наверное. Ну здесь тебе не Москва. Всё, хватит. Теперь здесь другая власть. И по-другому теперь с тобой тут будут говорить. Тут теперь свободная Грузия. Или еще не понял? Сейчас поймешь. Я сейчас отвезу тебя в отделение, и просидишь ты там у меня столько, сколько захочу. За хулиганство и за нападение на органы власти. Понял? А вот они подтвердят, - указал он на соплеменников в погонах. – Да и дед этот тоже. Можешь быть уверен.

  - Послушай, чего ты лезешь ко мне со своей свободой. Да возьми ее всю и делай с ней что хош. Или ты думаешь, что такой говнюк, как ты,  мне очень нужен, да и всей России тоже. Но только, если ты такой свободный, то и сиди  тут. И со своими урюком ко мне в Москву не езди, и кушай его сам. И чаем  своим, похожим на хворост, запивай. А мне вот больше чай цейлонский нравится. – « И зачем я ему про чай?» - спрашивал я уже себя, опасливо снова косясь на кулачищи старлея.
 
  - Ну, козлина, похоже я тебя до отделения не довезу,  - И широкая лапа грубо вцепилась в ворот моей рубахи так, что одна пуговица отлетела.

  - Спокойно, спокойно. Не нервничай. Как то неласково ты со мной тут, генацвали,  не гостеприимно,  а? Что я-то тебе сделал?

  - Ты, может и ничего. А только такие, как ты, наших женщин там на площади в Тбилиси лопатками. Или не знаешь? Значит и тебе хотя бы морду надо набить. - Я понял, что такой разговор именно этим самым сейчас и кончиться. Поэтому решил закончить его любым способом и как можно скорее.

  - Хорошо. Понятно. А теперь послушай меня внимательно. Посмотри вон на того парня. – сказал я, вдруг неожиданно и спасительно для себя вспомнив  Остапа Бендера. - Ты знаешь, кто он? Так я тебе скажу. Он внук Де Голля. Слышал о таком. Кроме нашей машины, оставленной там у дороги,  в караване, ты видел, есть еще шесть. Они все радиофицированы. И полагаю так, что наша задержка у остальных моих клиентов уже вызывает беспокойство. И это еще не все. У всех машин есть средства космической связи. Причем моментальной. И очень скоро, дорогой батоне, о твоих безобразиях станет известно и во Франции, и в посольстве в Москве, и в консульстве в Тбилиси. И я думаю так, что после этого ты можешь совершенно свободно и добровольно  подставлять свою задницу  поочередно всему твоему начальству с самого верха.

   После этого наступило молчание. А потом милиционеры стали по-грузински шепотом почему-то переговариваться так, как если бы я мог их понять. Потом сила голоса у всех троих стала нарастать, весь их разговор превратился, наконец, в настоящий ор. «Бог ты мой! Не хватало еще, чтобы они передрались тут между собой», - со страхом подумал я. Но потом вновь наступила тишина и старлей уперся в меня тяжелым ненавидящим взглядом. Наконец он открыл дверцу  и сказал коротко: «Вытряхивайся». Я послушно вылез из уазика. Вслед за ним  на  землю полетело и моё удостоверение. Ухмыльнувшись, я подобрал его и подошел к «внуку де Голля».  Тот тревожно тут же спросил у меня: « Кто это такие? Что они от тебя хотели?»

  - Да, как тебе сказать. Аборигены при исполнении. Ты знаешь, нам все-таки надо уже ехать. А бутылку ты все-таки отдай  деду. Пусть попробует французского вина. В винах, я думаю, он знает толк не хуже французов. Да и память хоть добрую оставим по себе.

     Мы подошли к деду, и я сказал: « Вот дедушка попробуй вина наших гостей. Извини, что все так получилось. Надеюсь, что эти бараны ничего тебе плохого не сделают». И я пожал сухую еще крепкую ладонь старика.

                *****



   А потом я получил отклик от некой Анны Ермиловой. Вот он.
 
Геннадий, не верьте домыслам кремлевской пропаганды. Съездите в Тбилиси и посмотрите на жизнь своими глазами. Мы были летом, самые замечательные впечатления.

  Конечно жаль людей погибших на территории Грузии. Только вопрос в том, как они туда попали, российские солдаты. Вроде как Грузия их в гости не приглашала. Ну а мировое сообщество дало достойную оценку операции "принуждение к миру". Тут я полагаю, комментарии излишни.
"Старший брат" - не слишком ли много чести. Может пора избавляться от этого понятия? А то что-то не чувствуется особой любви к старшему брату среди бывших республик СССР.
Анна Ермилова   03.12.2010 15:49
   
   Мне трудно с вами, Анна, спорить. Потому что вы никак не попадаете в ноты, которые я вам адресую. В ваших ответах не хватает логики. Да и позиция слишком уязвима. Ну например, я говорю о сотнях невинно убиенных, которых прицельно ночью намеренно лишали жизни. А это все было мирное население, вновь напоминаю я. Старики, женщины, дети. Полторы тысячи трупов наваляли. И это подтвердила Европейская комиссия, побывавшая на месте преступления. (Это я к вопросу о мировом общественном мнении) А вы мне, что в ответ? Ну что же, конечно, людей жаль. Жаль? И это все? И больше и сказать нечего? И осудить даже некого? Вы об этом преступлении, как о неком несчастном случае. И только. Ну убили! Убили как бы нечаянно.

   Но по поводу убийства осетин, вы хоть слабое сожаление высказали. А вот убийство наших нескольких десятков солдат-миротворцев у вас и вовсе никаких эмоций не вызывает. А по ним тоже из танковых орудий коварно и в упор. Куда там, вроде как сами и виноваты. На чужой территории оказались. Мне нужно говорить, что они там, на границе Осетии и Грузии "оказались" в соответствии с протоколом, подписанным и грузинской стороной. Подписанном с повеления их новоявленно большого брата. Потому что с некоторых пор Саакашвили без ведома заокеанских дядей и пальцем не мог пошевельнуть. Неужели же и это для вас открытие?

А теперь по поводу "большого брата" Ну зачем же передергивать. Я не могу поверить, что вы не поняли, о каком брате идет речь. Мне так кажется, что это не нам нужно отказываться от этого комплекса. А как раз грузинам, которые ну никак не могут без него обойтись. Никак!

   Теперь, о неразделенной любви к нам со стороны бывших союзных республик. Любовь - чувство тонкое, романическое, не поддающееся разумному объяснению. Когда любовь проходят, то первое желание - отстраниться как можно дальше от прежнего объекта притяжения. Да только, что же они прут сюда к нам просто лавиной неостановимой. Ведь миллионами «понаехали». Спасу нет! А сколько их из Грузии. И это несмотря на все поставленные препоны. И сколько семей в Грузии, и не только в этой мелкой стране, продолжают кормиться с российского стола. Да я бы и не против. Да только зачем же в душу то плевать, и продолжать держать у власти очевидного параноика и русофоба Саакашвили. У вас есть на это ответ?
 
     Чувствуется, что и сам главный грузинский борец за демократию, свободу и независимость вам тоже очень симпатичен. И есть, наверное, за что. Ну вот, например, недавно Мишико съездил за границу на очень важную европейскую встречу. Помимо делегации весь самолет был набит девками очень легкого поведения. 80 штук. Вы можете себе такое представить? Причем девок считали не российские журналисты. Их ночная, шумная веселуха-оргия возмутила даже проживавшего по соседству Саркози. Того самого, который за подобное деяние в бытность свою министром внутренних дел посадил на три дня в тюрьму одного нашего олигарха. Но  господин Прохоров, слетавший в Куршавель с десятком путан, просто отдыхает рядом с горячим грузинским парнем.
Я вижу, что у меня с вами не получается квалифицированной дискуссии. А иная другая мне просто неинтересна. Поэтому я отключаюсь. Успехов вам.