Налоги и менестрели-1. Будни Ноттингемской управы

ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ

КАРТИНА ПЕРВАЯ

Зал Ноттингемского замка. Несколько слуг наводят порядок и меняют свечи, на один из столов торопливо ставят обед на одну персону.

В зал влетает Гизборн — в запылённых доспехах, со шлемом в руке; быстро подходит к столу, кладёт шлем, наливает кубок вина и залпом осушает. Оглядывается по сторонам, замечает слугу с чашей воды и полотенцем на плече, быстро суёт руки в чашу, отряхивает, сдёргивает со слуги полотенце, вытирает руки и швыряет полотенце обратно; плюхается на скамью и отрезает кусок мяса. Слуга подливает в кубок вина.

ГИЗБОРН (прожевав). Где милорд шериф?

СЛУГА. У себя. (Вполголоса). Милорд шериф сегодня не в своей тарелке.

ГИЗБОРН (коротко усмехаясь, отрезает следующий кусок). И швыряет другие тарелки об стены?

СЛУГА. Кубки, милорд.

ГИЗБОРН. Ну да. Ему доложили о моём возвращении?

СЛУГА. Ещё нет, милорд.

ГИЗБОРН. И не надо. Доложите, если спросит.

СЛУГА. Он с утра уже несколько раз вас спрашивал.

ГИЗБОРН. Я зайду к нему позже.

СЛУГА. А вчера у него был гонец из Лондона.

ГИЗБОРН (на мгновение замирает с куском на полдороги). Тем более сначала обед.

Гизборн быстро глотает кусок за куском, насытившись, начинает есть медленнее, запивая из кубка.

ГОЛОС ШЕРИФА (протяжный вопль издалека). Гиз-борн! Гизборн!!

Гизборн вздрагивает, отрывается от кубка и хочет встать; прислушивается, оценивая расстояние до источника вопля, ставит кубок и отрезает новый кусок мяса.

ГОЛОС ШЕРИФА (приближаясь). Гизборн!

Гизборн торопливо дожёвывает, наливает кубок доверху и встаёт навстречу шерифу.

ШЕРИФ (почти рядом). Гизборн! Долго я вас буду ждать?! (Появляется в дверях.) Гизборн! Где вас носило?

ГИЗБОРН. По вашему приказу, милорд. Объезжал окрестные деревни. Искал браконьеров и оленину, а заодно того певуна с площади с балладами о Робин Гуде.

ШЕРИФ. И не нашли? (Гизборн отрицательно мотает головой.) Вы проездили три дня, а можно было управиться за один!

ГИЗБОРН (возмущённо). Милорд!..

ШЕРИФ. Я уже сорок с лишним лет как милорд, а последние десять — ещё и милорд шериф!

ГИЗБОРН. Да, милорд шериф.

ШЕРИФ (меряет Гизборна взглядом, не зная, к чему ещё придраться). Идёмте, Гизборн. Вы мне нужны.

Шериф выскакивает из залы, Гизборн забирает со стола шлем и кубок и идёт за шерифом.

КОНЕЦ ПЕРВОЙ КАРТИНЫ

КАРТИНА ВТОРАЯ

Рабочий кабинет шерифа. Стол завален пергаментами, между которыми втиснуты подсвечники, кубок и тарелка с фруктами. Рядом со столом кресло и большой сундук, в стороне столик для писца и ещё один сундук, заваленный пергаментами. Слуга вытирает со стены винное пятно.

ШЕРИФ (входя, слуге). Пошёл вон! (Писцу.) И ты тоже!

Гизборн входит следом за шерифом и кладёт шлем на сундук поверх пергаментов.

ГИЗБОРН. Я вас слушаю, милорд. (Неторопливо отпивает из кубка.)

ШЕРИФ. Так вот, Гизборн: пока вы катались, развлекаясь поимкой этого никчёмного певуна, из столицы прибыло сообщение, которое, возможно, решит проблему этих певунов одним разом. (Мрачнеет). Впрочем, решит ли — это мы увидим, а нам с вами работы прибавится в любом случае.

Шериф прохаживается взад и вперёд, нервно потирая руки, останавливается и смотрит на Гизборна. Гизборн ловит его взгляд и пристраивает кубок на столик.

ГИЗБОРН. Да, милорд?

ШЕРИФ (официальным тоном, подчёркивая каждое слово). Наш возлюбленный король Иоанн, да хранит его Бог, счёл, что некоторые из его подданных незаконно пользуются трудом поэтов и менестрелей, распевая, читая и передавая друг другу их стихи и песни и не платя при том сочинителям заслуженное ими вознаграждение. Радея о мастерах изящного искусства, дабы умение их не погрязло в забвении и Англия чрез то не погрузилась в пучину дикости и невежества, августейший монарх, с одобрения своего Совета, повелел брать налог с каждого, кто захочет публично спеть сочинённую не им песню или прочесть не им сочинённый стих, и из этого налога вознаграждать подлинного сочинителя, дабы сей и далее мог радовать государя и народ наш своим… своими… (Шарит по столу среди свитков.) Чёрт бы побрал все эти дела разом!.. (Свитки сыплются на пол, шериф на полдороги выхватывает из них пергамент с королевской печатью.) Одним словом, простонародье теперь будет платить за любую песню, спетую в присутствии более, чем… эээ… (водит пальцем по письму) трёх слушателей. Платить будут и певец, и слушатели: певец за то, что использовал чужую песню, а слушатели за то, как если бы слушали самого сочинителя.

ГИЗБОРН. А как мы узнаем, кто подлинный сочинитель каждой песни?

ШЕРИФ (вытирая лоб). А это, Гизборн, не наше дело. И даже не королевского совета. Собранный налог будет передан доверенным лицам, и каждый поэт или менестрель, считающий, что его песню поют без его разрешения, может обратиться к ним за этим вознаграждением. Если, конечно, у него будет время, желание или возможность. (С сарказмом.) Столичные и, особенно, придворные менестрели будут счастливы, так что монарха ждут хвалебные оды в его честь.

ГИЗБОРН (озадаченно). Зачем это? Ведь король не слишком любит музыку, да и поэтов тоже.

ШЕРИФ (с усмешкой). Ну что вы, Гизборн… Король… короли не принадлежат себе. Он вынужден покровительствовать искусству. Ведь король ведёт войны, много войн: Уэльс, Шотландия, Нормандия… А ещё у него много советников, которые хотят кушать. А мы ведь тоже хотим, не так ли, Гизборн?

ГИЗБОРН. Не понимаю, о чём вы.

ШЕРИФ. Ну, не хотите, и не надо. Достаточно, если вы выполните приказ нашего августейшего монарха. (Бросает свиток на стол.) Полагаю, вам это придётся по вкусу… я хотел сказать: по душе. Ведь распеватели песен о Робин Гуде тоже будут платить налог, а их сочинители не рискнут прийти за вознаграждением. Вам ведь никогда не нравились баллады о славном лучнике Робин Гуде, а, Гизборн?

ГИЗБОРН (гордо выпрямляясь). Я пока ещё жив, что бы ни пели в этих балладах.

ШЕРИФ (с ехидством глядя в лицо Гизборну). Конечно, Гизборн. Конечно.

ГИЗБОРН (уважительно наклонив голову). Да и вы тоже, милорд.

ШЕРИФ (кислея). Да, Гизборн. Я жив. И намерен пережить большинство тех, кто сочиняет эти песенки. И уж в любом случае жить с большим комфортом, чем они. Хотел бы я встретиться с этими балладослагателями! (Ядовито.) Я бы им предложил разделить со мной кров здесь, в этом замке.

ГИЗБОРН (понимающе). В подвале, милорд?

ШЕРИФ (с сарказмом). Вы очень догадливы, Гизборн. (Грустнея.) Правда, ненадолго. Их песенки не стоят той капусты, что пойдёт на их прокорм. Придётся найти им работу на воздухе… Да, так на чём я остановился?

ГИЗБОРН. На налогах, милорд.

ШЕРИФ. А, ну да. Также ожидается, что со всех, кто держит скотину — овец, телят — будут брать налог «на пергамент». Это тоже пойдёт на оплату поэтам и сочинителям песен.

На лице Гизборна отображаются мучительные попытки уловить связь.

ШЕРИФ (довольно). Не расстраивайтесь, Гизборн, я тоже не сразу понял. Видите ли, крестьянин, который держит овцу, может сделать из её шкуры пергамент, записать на нём песню или стих без разрешения сочинителя и передать или даже продать кому-то ещё. Так вот, чтоб сочинителю не было обидно, с крестьянина возьмут налог и из этого налога выдадут сколько-то пенсов тем сочинителям, которые догадаются за этими пенсами прийти.

Мука на лице Гизборна становится невыносимой.

ШЕРИФ (радостно). Что с вами, Гизборн? Вы никогда не видели крестьянина, который растит овец на пергамент, чтоб усердно записывать чужие песни?

Гизборн молчит.

ШЕРИФ (прохаживается, заложив одну руку за спину и помахивая другой в воздухе). Налог, конечно, очень интересный, если учесть, что в моём графстве умеющих писать не больше, чем в Лондоне, а в Лондоне их один из пяти, и то при дворе. Взять, к примеру, вас: вы умеете, значит, следующие четыре рыцаря не умеют. А может и больше. Признаться, не представляю, как следующие четыре шерифа обходятся без этого полезного умения…

ГИЗБОРН. А если он сошьёт шубу?

ШЕРИФ (ошарашено). Кто?

ГИЗБОРН. Крестьянин. Сошьёт из овчины шубу, и кожи на пергамент не останется.

Шериф смотрит на Гизборна, оба молчат.

ШЕРИФ (придя в себя). Это не моё дело, Гизборн. Есть овца, и я должен собрать с неё налог. Остальное меня не касается.

ГИЗБОРН (окончательно растерявшись). С овцы? Откуда у овцы деньги?

ШЕРИФ. Вы что, издеваетесь? С хозяина овцы налог за то, что он пишет чужие песни и может снять с неё пергамент… Тьфу!.. Вы и меня запутали, Гизборн. Я же говорил, вам думать вредно.

На лице Гизборна быстро сменяются облегчение, усмешка и досада.

ГИЗБОРН. А гусей будут облагать этим налогом?

ШЕРИФ. При чём тут гуси?

ГИЗБОРН. При перьях, милорд. Крестьянин… эээ… эээ… (потирает верхнюю губу кулаком) тот, кто пишет чужие песни на пергаменте, делает это пером.

ШЕРИФ. Прекрасная идея, Гизборн! С гусей ведь тоже можно брать налоги… (с подозрением смотрит на Гизборна) то есть, с их хозяев. (Задумывается, мрачнеет.) Правда, мне понадобится чёртова куча сборщиков, которые будут считать этих гусей, а платить им я буду из моего кармана. Сборщикам, не гусям. Если бы выбить из казны средства на их жалование… и пусть там, в Лондоне, придумывают, как назвать этот новый налог… Впрочем… впрочем… (просияв) можно ведь и не делать разницы между птицей и брать налог со всех пернатых — гусей, кур и уток. Сборщикам будет проще считать, можно им меньше платить.

ГИЗБОРН. Куриными перьями не пишут.

ШЕРИФ. Это неважно, Гизборн. Главное — перья и налоги. И потом, если в деревне есть куры, то могут быть и гуси, а значит, налог можно брать.

ГИЗБОРН. Но это… неправильно!

ШЕРИФ. Может быть, вы сами будете считать гусей, Гизборн? Или платить сборщикам из своего кармана?

ГИЗБОРН (отстраняясь с видом оскорблённого достоинства). Милорд…

ШЕРИФ. Ну, с чем ещё вы не согласны?

ГИЗБОРН. Вы сами сказали, что крестьяне не будут записывать песни…

ШЕРИФ. Я этого не говорил, Гизборн…

ГИЗБОРН (повышая голос). …зато они поют эти гнусные песенки про Робин Гуда вслух и пляшут под них, и платят за их пение уличным менестрелишкам…

ШЕРИФ (перебивая). Куда вы клоните, Гизборн?

ГИЗБОРН. …а менестрелишки играют на инструментах. Надо брать налог с этих инструментов, и тогда…

ШЕРИФ. Гизборн, вы сегодня в ударе! Я смогу брать двойной штраф с порубщиков: за порчу королевского леса и за те дудки, которые они могут вырезать из краденых поленьев.

ГИЗБОРН. Но вы конфискуете поленья, и дудки не будет.

ШЕРИФ. Это неважно. Намерение было, за него и взыщем.

ГИЗБОРН. Но если дудки не было…

ШЕРИФ. Предоставьте мне решать, что правильно, а что нет. В конце концов, я не первый год оправдываю доверие короля на посту шерифа. Или вы будете против, если с воспевателей Робин Гуда будет примерно взыскано?

Гизборн отрицательно качает головой.

ГИЗБОРН (после паузы). Их следовало бы вздёрнуть.

ШЕРИФ. Безусловно, Гизборн. Или хорошенечко выпороть. Очень действенные меры, но совершенно неприбыльные, особенно первая, и это не считая расходов на палача. А налог окупит себя сам.

ГИЗБОРН. Так он уже введён?

ШЕРИФ (мрачнея). Нет, к сожалению. Я жду новостей из Лондона. И, ещё более к сожалению, посланцев королевского Совета, которые будут следить, как собираются деньги по первой части проекта. Это значит, что… отложить… эээ… на нужды графства будет непросто. Какая досада: столько денег, и все уйдут в столицу — тамошним менестрелям и прочим пройдохам! В конце концов, песни про Робин Гуда рождаются в моём графстве, было бы справедливо оставить эти деньги здесь. (Смотрит на Гизборна.) Что вы морщитесь, Гизборн? Деньги не… поют.

Гизборн отводит взгляд от шерифа и смотрит за окно, затем снова обращается к шерифу.

ГИЗБОРН. Так значит, мы должны проверять всех, кто собрался числом не менее четырёх человек, не поют ли они чужую песню?

ШЕРИФ (ухмыляясь). Не только, Гизборн. Если человек стоит один на улице и поёт, его могут слышать жители соседних домов. Значит, он должен платить. Так что мы можем искать певцов, а слушателей — как получится.

Гизборн смотрит поверх шерифа и молчит. Шериф с ехидной улыбкой открывает рот, но Гизборн перебивает.

ГИЗБОРН. И в городе, и в деревнях?

ШЕРИФ (скисая). Да.

ГИЗБОРН. Милорд, где взять столько стражи?

ШЕРИФ (со злостью). А шут его знает! Крестьянскую живность посчитать можно, а как сосчитать всех, кто слушает и поёт эти песенки? Для этого надо завербовать в осведомители половину графства. Ну хорошо, четверть. И весь налог уйдёт на их оплату. Ну хорошо, не весь, а половина. Или четверть. Всё равно много. В городе обойдёмся теми певунами, которых заметит стража. А с деревенских старост можно брать налог вперёд, чтобы они сами решали, сколько песен разрешить своим землякам. Я ещё подумаю над этим. И вот что, Гизборн: герой народных песен — вы поняли, о ком я? — никак не захочет остаться в стороне от этого дела. Он просто на это не способен, скорее рак на горе свистнет, чем он упустит такой случай. Так что вам… (ухмыляется, подняв брови) вне всякого сомнения… придётся иметь с ним дело. Скучно вам не будет.

ГИЗБОРН (глядя на шерифа в упор). Милорд шериф! Я прошу не упоминать меня рядом с этим гнусным разбойником. Именно за это я ненавижу песенки о нём, и прошу вас не следовать примеру их сочинителей.

ШЕРИФ (ухмыляясь). О, понимаю, понимаю. Кстати, Гизборн, а почему вы не закажете какому-нибудь поэту или менестрелю песню о ваших доблестях?

ГИЗБОРН (с нажимом). Не понимаю, о чём вы, милорд.

ШЕРИФ (ехидно). О!.. Наш цвет рыцарства не хочет покупать хвалу за деньги?

ГИЗБОРН (скрестив на груди руки). А почему вы, милорд, не закажете хвалебную песню о том, какой вы мудрый и непревзойдённый шериф?

ШЕРИФ (взрываясь, пинает россыпь свитков). Не ваше дело, Гизборн! (Прохаживается по комнате, постепенно успокаиваясь.) Это не окупит себя. Слишком большая конкуренция, и даже не с другими шерифами, а с нашим… с вашим, Гизборн!.. злейшим другом Робин Гудом. Чтобы перевесить посвящённые ему песенки, придётся потратить столько денег… (задумывается) что я даже представить не могу. А взамен я получу зависть соседей и подозрения короля. Оно мне надо?

ГИЗБОРН (пожав плечами). Полагаю, что это должны решить вы сами.

ШЕРИФ. Это был риторический вопрос, Гизборн!

Гизборн пожимает плечами снова и молчит.

ШЕРИФ. Так вот, Гизборн! К приезду столичных гостей в городе должен быть наведён порядок. Чтоб комар носа не подточил! (Гизборн заинтересованно поднимает брови.) Примите меры к охране замка. Чтоб муха не пролетела! (Гизборн хмыкает и потирает кулаком подбородок.) Обеспечьте сборщикам отборную стражу. Чтоб к собранным деньгам на холостой выстрел было не подойти! (Гизборн громко кашляет и выпрямляется.) А дорогих гостей можете беречь не столь усердно, и если они захотят прогуляться за городские стены, охрану им не навязывайте. Если, конечно, сами не попросят. Всё поняли? (Гизборн кивает.) Да, и до отъезда королевских посланцев и ещё на неделю спустя все ваши турниры отменяются. У вас есть вопросы, Гизборн?

ГИЗБОРН. Нет, милорд. Прикажете приступать?

ШЕРИФ. Да. Приступайте. Приступайте. Ступайте. Ступайте-ступайте-ступайте…

Гизборн чуть наклоняет голову, забирает шлем и уходит. Шериф прохаживается по комнате, потирая руки, замечает забытый Гизборном кубок, допивает вино и подходит к сундуку у стола; отпирает сундук и любовно оглаживает верхний слой лежащего в сундуке серебра, затем сгребает горсть монет и начинает ронять их обратно в сундук, с наслаждением прислушиваясь к звону. Когда монеты заканчиваются, набирает вторую горсть.

ШЕРИФ. Кто сказал, что деньги не поют? Самая сладкая музыка…

КОНЕЦ ПЕРВОГО ДЕЙСТВИЯ

Оригинал: