Часть 1, Гл 2. Наблюдения

                Часть первая.

                Глава вторая: Наблюдения.

            10 сентября 2007 года. День рождения дочки.

  Роженицы сидят на больничных койках, свесив животы между расставленных ног. Тупое ожидание доктора. Кое-кто между схватками успевает сбегать на балкон покурить.  Начало сентября – на улице начинает желтеть листва. Прямо под балконом больницы азербайджанцы продают арбузы, виноград и дыни.  Покупаю огромный арбуз, и, прижимая к животу, словно «беременный матрос», несу в палату. В палате шесть девочек, все они «проглотили арбуз». Пациентки рады – от страха им очень хочется пить. Звоном в ушах отдается древний страх собравшихся вместе рожать самок. Напряжение и ожидание можно резать ломтями, как застывший студень, кажется, в проходе между кроватями, на просвет окна, я вижу дрожащее плотное марево.
  Соседка моей жены идет писать, и, прямо в проходе, цепляясь за дверной косяк, оседает на пол. Отошли воды. «А что, девочки, нифигово мы Новый год отметили?» - говорит она, уезжая на больничной каталке. Рожениц начинает бить озноб. Девять месяцев назад был Новый год, они праздновали в кругу семьи, кто-то с друзьями. Теперь, они и не упомнят, как все вышло. Долгие праздники…. К соседке, что лежит выгодно – у окна, пришла подруга. Она тоже на сносях. Праздновали вроде вместе.  Ее срок через две недели. Подруга бледнеет: «Ой, мамочки!» - следующая каталка – ее. Родила за компанию.
  Несколько раз в  палате появляется веселый санитар, он чинит текущий кран, проверяет отопление. В его руках плоскогубцы и газовый ключ. Он подмигивает оставшимся, звонко щелкает плоскогубцами вслед уезжающей женщине. Роженице становится дурно. Санитар широко улыбается и показывает выбитый зуб.

               
                Час зачатия. 

   В первой семье детей у меня не было. Это меня тяготило не слишком, до определенного времени. Жена, «старшая жена», как я ее в шутку называю, говорила, что дети — вздор, лучше кошечку или собачку. Собачек было две —  кривоногая разноглазая бульдожка с уморительной мордочкой гоблина и маленькая, похожая на лисичку, московская тойтерьериха. Кошек было тоже две. Периодически по дому носились маленькие бульдожки, периодически — маленькие сиамы. Маленькие дети по дому не носились. Мы расстались. 
 Скорчившись от ужаса, я сидел на бордюрном камне. Нам сказали: «Замершая беременность. Сожалеем, надо делать аборт». Марина — моя «младшая жена», плакала у меня на плече. Совсем недавно я не мог поверить в свое счастье — у нас будет ребенок. Теперь ребенка не будет...
 Мы зачали его на даче у друзей. Гостеприимные хозяева накрыли новогодний стол и истопили баню. Мой друг Паша парил мою Марусю, она истошно кричала, я ревновал. Через две недели поняли — залет. Я гордился, рассматривая непонятные черно-белые снимки УЗИ. Где-то тут, среди этих протуберанцев, живет мой ребенок. А потом он отказался рождаться. Было жутко и безысходно.
 Мужчина по-иному переживает трагедию не родившихся детей, не так биологично, как женщина. Тут — как серпом по яйцам, как горящую головню в сердце, как кожу с живого тела.
  И снова, на Новый год мы поехали к нашим товарищам. Стол, баня, снова Паша парит Марусю, баба орет, я ревную. Снова через две недели задержка.
  Доктора нам говорили: «Полгода ни динь-динь!» Месячные только пришли. Как? Когда?
УЗИ показало — девочка. Фу, сказал я — не мальчик. У Паши в двух семьях мальчики, в последней двойня. Парил Машу Паша, мог «напарить» и двойню. А тут — девочка...
 
               
                Отошла баба.

  Я несколько раз снимал рождение детей. Оба раза это были девочки. Мои операторы близки к обмороку. Почему, тогда я не понимал. Отсняв, они буквально валились с ног. На лысой голове оператора Петрушина в доли секунды выступили крупные градины пота. А ведь он видел многое. Второй оператор, так вообще уронил камеру. Я ловил на лету. И тут - бамс, прошло каких то пятнадцать лет,  баба моя рожает.
  Еще вчера она позвонила мне:  «Рожаю, еду в роддом!» Я был далеко от дома – в четырех часах лета от Москвы. Сиди на жопе ровно, говорю, без меня не рожай. И Маруся не стала рожать, дождалась. Вхожу в палату, и в ту же секунду – «Мамочки!» Спасибо доктору – в операционную меня не пустили. А я храбрился… Четыре этажа роддома слышали, как рожает моя Маня. От эпидуралки она отказалась – контролировала процесс.
  Старшего сынка нам доктора запороли. Без меня дело было, у сына другой биологический папа, он – военный, красивый, здоровенный. Как и положено, бухал с братками, пока баба корячится – ей-то в армию не идти! Тесть тоже молодец: «Раньше ведь и в поле рожали!» Там же каждая пятая и оставалась, про это он не знал, и, как полено брошенная на каталку Маруся стала рожать прямо в коридоре роддома. С уже показавшейся головкой ребенка ее заставили самостоятельно перелечь на кресло. Такая, ****ь, советская медицина…
 Акушеру было лень возиться, и он надавил на живот, второй «удачно» потянул ребенка за головку. Маша была молода и неопытна. Ей вкатили убийственную дозу обезболивающего. В результате – у Андрюхи подвывих шеи, у парня до сих пор трясутся руки.
  Я уже знаю, что скажу военкому своего района, когда придет время отправлять пацана в армию: «Перейди через дорогу, командир, вот он — роддом рядом, набей морду акушерам, они тебе не один полк призывников угандонили. Без всякого противника, заметьте!»   Сколько нами бабок угрохано на массаж и лекарства – не посчитать.
  Теперь, с рождением дочки, мы пошли другим путем – нашли хорошего акушера и заплатили денег. Вынесли девку мою, гляжу – вылитый дед Коля, папачос мой. Вот цирк – папачос! Да, наша деваха,  не соседская, не кум Паша «напарил»!
 Только не знаю, как в руки взять, боюсь. «Привет, говорю, подруга, добро пожаловать на этот свет!» 
И вот вывозят мне Марусю. Ох правильно, что меня тетя-доктор в операционную не пустила, правильно. Понял я – почему мужики мои в обморок падали! Скулы у Маруси острые, щеки ввалились, волосики в облипочку, глазки на свет не реагируют. Ножки мои подогнулись – пиндык, нету у меня бабы, вмерла. Нет, не вмерла – зашевелилась. Это ее уже после родов обезболивающее взяло. Но все равно – плоха баба, плоха. «Отойдет», сказала доктор. И правда, бабенка отошла. Не успел я доктора до дома довезти, звонит… и долгий список наказов. Я за рулем – она: «Бу-бу-бу», я на перекрестке, она – «Бу-бу-бу!» Я на поворот, она – «Бу-бу-бу!» «Отошла», блин, баба.

               
                Дедушка Лева.

  Площадь перед Воронежским университетом. Только что прошел летний ливень. Умытые троллейбусы уныло повесили рога. Упала ветка тополя, обрыв проводов. Ша, никто-никуда-не-едет. Потоки воды уносят мусор и сбившийся в отвратительные грязные комки тополиный пух. В воздухе посвежело, дождь прибил пыль.  Водители собрались в первой машине, играют в карты. Прохожие скачут через лужи, несостоявшиеся пассажиры троллейбусов, стоя на незатопленном поребрике, вытягивают шеи в надежде, что вот сейчас приедет аварийка и все-везде-поедут. Потом бросают в бегущую воду окурки и тоже – превращаются в пешеходов.
  Я качу между луж коляску с дочкой, лавирую между затопленных ям, жмусь ближе к домам – водители в городе в лужах не тормозят. Дочка пытается дотянуться ногой до воды – любознательный ребенок. Два года в городе не был, интересно – как все изменилось.
 Маму нашу мы оставили в магазине женского белья. Мы туда забежали переждать ливень. В бутике выяснилось, как всегда – «Муж – подонок, надеть жене нечего». Я устал наблюдать Марусю в лифчиках разных цветов и формы. Тем более – у нее испортилось настроение. Ей сказали, что у нее не третий размер, как она думала, а пятый. Меня это вдохновило, Машу расстроило. Расстройство  выйдет боком для семейного бюджета. У Маши красивая грудь. Это отмечают все мои друзья, суки.  За моей спиной дочь тянется к разложенным на полках тряпочкам. С полки разноцветными птицами падают стринги, кружевные боди, прочая бабская хрень. Девочка радуется.  Мне становится все понятно и грустно, вывожу ребенка на улицу. Дождь кончился. Навстречу идет бывший декан моего факультета – Лев Кройчик. Мы раскланиваемся.
- Дедушка Лева, знакомьтесь, таки – это наша Соня! – представляю я девицу Льву Ефремовичу.
– Соня, говорю я дочери, знакомься, это – дедушка Лева!
Носатый профессор наклоняется над ребенком:  - Здравствуйте, Соня, я – дедушка Лева! – характерно подкартавливая  говорит Кройчик. В это время девочка Соня выскальзывает из коляски и дотягивается ногой до лужи – шлеп, брызги в стороны!  - Талантливый ребенок - говорит Лев Ефремович, отряхивает брызги с брюк и чинно, словно ученый грач, идет дальше.


                Чей ребенок?

(Рассказано Александром Смирновым. Март 2000)

  Июнь 1970 года. Рабочий поселок Хохол. Главная площадь небольшого советского городка. Только что прошел летний ливень.  Двое в луже – мальчик и Ленин, отражение бетонного памятника в ряби воды…
  Вождь подался вперед, протянул руку вперед, и, нависнув над лужей, кажется, картаво спрашивает: «Тогарищи, чей же это гебенок, где годители?» Мальчик не слышит каменного истукана, он деловито меряет глубину возникшего озерка…
– Чей же это  ребенок?  - спрашивает главный редактор газеты «Хохольский рабочий» Александр Смирнов у своей секретарши. В открытое окно редакции он видит, как маленький круглолицый мальчик в резиновых сапожках бежит, поднимая брызги по самому центру лужи. По краю воды прыгает конопатая девочка и просит мальчика выйти на сушу. На ногах девочки белые сандалии, она отличница, гордость семьи, в лужу девочка не полезет. Пацан развлекается – он  добегает до дальнего края лужи, туда несется девочка – вынуть парня, он разворачивается и бежит на другой край. Забава продолжается уже достаточно, у мальчика в сапогах – море. У лужи начинают собираться прохожие.
  Секретарша подходит к окну: «А, это – главврача нашего дети. Лена – старшая, а тот, что в луже – Витя». Прохожий пытается вытащить ребенка из воды. Мальчик вырывается и топает ногой, брызги летят на брюки мужчине. Тот отряхивает брюки и отходит в сторону. – Талантливый мальчик! – говорит Александр Тихонович, мой будущий преподаватель….



Только не оборачивайся!

- Папа, только не оборачивайся! – сказал сынок.
- Папа, только не оборачивайся! – сказала жена.
Девочка Соня ничего не сказала. Во-первых, говорить она еще не умела, во-вторых ее рот был занят шоколадом «Вдохновение». Мы ехали на дачу к деду Коле. Дорога была дальняя, жена Маруся решила покормить детей. Я протестовал, но мой голос не был услышан – один против трех. Сонин голос, напротив, был решающим: «А-А-А!!!» на протяжении пяти минут смирил с мыслью о минимизации зла.
 – Ешьте, только заткните этого ребенка! На заднее сиденье перекочевали соки и печенье, квас и шоколад, колбаса и сыр, молоко и хлопья, груши и сливы.
До дедушки Коли мы доехали и я, наконец, обернулся. Сын и  мама были правы – не стоило мне этого делать. Везде, куда хватало рук посаженного в детское кресло ребенка, царил сладкий хаос. Еще пару часов я вдохновенно вычерпывал сок-молочную жижу из-под ног и откалывал от бокового стекла куски запёкшегося шоколада. Нет, правы все же Гаишники – детей нужно пристегивать и желательно крепко связывать!


Гони, Коля, гони!

 Девочка Соня радостно повизгивала. - Гони, Коля, гони!
 Кандидат медицинских наук, доцент кафедры госпитальной терапии, пенсионер Николай Иванович Фанайлов был рад угодить внучке. Развернувшись спиной к проезжей части, он маньковал девочке —  Как дела, Соня?
 - Гони Коля, гони! - радовалась внучка.
 Автомобиль тем временем выносило на встречную полосу, едущий на встречу «Форестер» отчаянно сигналил фарами, притормаживал и съезжал на обочину.
 - Папа, сука, на дорогу смотри в десятый раз, - уже не сдерживась в выражениях, прорычал я.
 - Пусть уважают пенсионеров! - сказал папаша и дал руля вправо. От резкого маневра задняя левая дверь раскрылась, и объемная попа тещи зависла над стиральной доской дороги. Теща судорожно вцепилась в ручку над дверью. Ручка оторвалась, но теща в машине удержалась.
 - Папа, как ты едешь?
 - Хорошо я еду! Всего сто километров в час.
 Ехать сто километров час на папином автомобиле было равносильно самоубийству. «Копейка» восемьдесят третьего года выпуска была латана-перелатана, наварные колеса расслаивались, все резинки потрескались и давно потеряли эластичность. Я пробовал ехать на этой машине — шестьдесят, дальше автомобиль превращался в сомнительно управляемый болид. Папаша ниже девяносто скорость не сбрасывал.
 - Тормози, сука-урод, тормози! - это я в слепом повороте отцу. И никто — ни жена Маруся, ни теща, ни Борюся — сожитель тещи, как о том поведают милицейские протоколы, не сказал мне: «Фу, Витя, стыдись, как ты разговариваешь с отцом!» Только внучка Соня радовалась быстрой езде дедушки.
 - Гони, Коля, гони!
 Девочка Соня  не знала, что семидесятитрехлетний пенсионер забыл надеть очки, поэтому на дороге мало чего видел, что саму машину давно ждали на кладбище автомобилей, что любая поломка на скорости сто километров в час открывала перед пассажирами ворота чистилища.
 Однако, как ни старался пенсионер Фанайлов угробить семью, мы доехали.
 - О, добрались всего за пятьдесят минут! - радостно сказал водитель.
 - Папаша, гад, за твои пятьдесят минут я пять раз обосрался! - сказал я возмущенно. Отец только пожал плечами.
 Недавно доктору вернули конфискованные права. Права забрали по надуманному предлогу – трезвого человека, доктора-реаниматолога обвинили в пьянстве за рулем. Еще недавно законопослушный гражданин,  отец навсегда разуверился в справедливости ГАИ и суда, и стал лихо отжигать на дороге, компенсируя свою многолетнюю правильную езду.
 - Витек, ты — бледное подобие папаши! - сказала жена Маруся, ранее частенько упрекавшая меня в лихачестве за рулем.
 Теща ничего не сказала, бочком, бочком, поддерживаемая Борюсиком,  она отползала в кусты.
 И только внучка Соня радовалась. - Гони, Коля, гони!


Гвоздодер.

(Рассказано Николаем Ивановичем Фанайловым 3 октября 2010 года)

- Коля, а это что? Маленькая Соня аккуратно коснулась маленькими пальчиками большого ржавого столярного инструмента.
- Это, Соня, гвоздодер. – Сказал дед Коля, стругая рубанком потемневшую от времени и воды балку.
- Гвоздодер?  - после десятисекундной паузы уточнила девочка.
- Гвоздодер. Дед Коля стругает доску, Соня обдумывает следующий вопрос. Еще пауза.
- Гвоздодер, а что он дергает?
- Он дергает гвозди.
Еще одна короткая пауза.
- Коля, а покажи мне гвозди!
Маленькая Соня первый раз приехала к деду на дачу. Перед ней открылся новый мир с рогатыми козами, пасущимися на лужайке, соседской лошадью, длинным хвостом отгоняющей назойливых мух, с вкусным парным молоком, принесенном от «свежевыжатой коровы», с кусучими осами, от чего то непременно садящимися на самые вкусные дольки арбуза, с дедой Колей, знающим ответы на все детские «почему». Все время, пока маленькая Соня гостила у деда, мы слышали: «Коля, а это что?»

Художник Соня.

 Картина началась на листе ватмана, продолжилась на другом листе ватмана, затем перешла на тетрадь брата, последовала на учебник математики, перебежала на учебник природоведения, совершила путешествие на стол,  вояж на стену и широким мазком завершилась на шторе. Вдохновение автора на этом не кончилось, к сожалению художника, кончилась коробка гуаши.
– Соня, боже мой! – всплеснул я руками и грохнулся на стул.
– Зря ты, папа, это сделал, – тихо сказал сынок, краски девочка Соня размешивала в углублении венского стула.

Палочки и молоко.

Палочки и молоко! Ультимативно потребовала девочка Соня. Она вообще, эта девочка, требует, не принимая возражений.
- Соня, может лапша – курица?
- Палочки и молоко!
- Предлагаю картошка – сосиски!
- Палочки и молоко!
- Салат-котлета?
- Палочки и молоко!
В день мои дети съедают шесть пачек кукурузных палочек и выпивают три литра молока. Пора переселяться в деревню и покупать заводик. Палочки и молоко!


Порше Кайен и брюли.

Вокруг девочки Сони в Березовой Роще, где она гостит у бабушек, вертится все мироздание. Девочке Соне у бабушек хорошо, девочке Соне позволяют делать все, что душе угодно, девочка Соня у бабушек – королевишна. Прабабка, две бабки, два деда. Недавно дед Боря научил Соню выговаривать букву эР. Теперь она всем демонстрирует свою способность. Звонит теща, послушай, говорит, как твоя дочка выговаривает букву эР.
 – Папа, здРавствуй, мы с дедой БоРей стРоим гаРаж! – И следом – Папа, тебя я не люблю, к тебе я не пРиеду! – старательно выговаривает трехлетняя говнючка.
Мое сердце разбито, я озадачен, мне обидно, подозреваю в каверзах дорогую тещу.
- Прикинь, говорю я сыну Андрюше, - сестра-то твоя кинула семейку! Говорит, что нас не любит, не приедет, останется жить у бабушек!
 Андрюша успокаивающе кивает и берет трубку.
 – Соня, а как же палочки и молоко? Вкусные палочки и молоко, сладкие палочки и молоко!
 – Палочки и молоко? – оживляется сестра на той стороне провода.
- Да, у нас очень много палочек и молока! Мне так скучно есть без тебя палочки и молоко!
- ХоРошо, тогда пРиеду! – усиленно грассируя, решает Соня.
– Видишь, папа, с девочками просто – палочки и молоко! – говорит сын и отдает телефон.
- Да, с нами - девочками просто! -– говорит  жена Маруся. - Сначала палочки и молоко, потом  Порше Кайен и брюли!

Папа-фашист.

- Уйми своего ребенка! – жена Маруся в седьмой раз звонит мне по телефону. Я работаю, монтирую фильм, родне неймется. Ей, этой родне без меня вообще – кранты, поубивают друг друга.
 Брат - Андрюша стоял на четвереньках, с маленькой Соней они играли в лошадку. Под восторженный визг сестры лошадка сделала двадцать кругов по квартире, потом утомилась и потребовала корма – палочек и молоко. Девочка Соня слезла с братца както неловко, маленькой пяткой наступила брату на мизинец руки. Андрюша взвыл от боли. Собственно, все семь звонков и были посвящены тому, что Андрюша орет, надо вызывать неотложку, рука синеет, сын падает в обморок, что «все бросай, приезжай, надо везти сына в детскую травматологию», что уже приходили соседи, требовали прекратить истязать ребенка. 
Но я-то свою семью знаю… - Дай, говорю, любимая, мне сыночка на трубку. Слышу - мелкий разрывается: охает, ойкает, хнычет, вздыхает, стонет и подскуливает, не дом – застенки гестапо. Подходит сынок: - Пиндык, говорю, сынок, это перелом. Лечить будем гипсом, пока обезболим анальгином. Помнишь, сын, где лежит анальгин в ампулах и шприц, передай маме, что нужен укол!
– Нееет! – ребенок бросает трубку. Перезваниваю, слышу – сын орет еще больше. – Нет, только не укол! Говорю Марусе что делать. Маша достает пятикубовый шприц, показывает Андрюше. В доме устанавливается гробовая тишина, сын здоров.


Бони и Клайд.

  - Дзинь-вжик! - В доме раздается звон мечей, дети рубятся на обувных ложках, сейчас они – «Черепашки-ниндзя».  Палец у Сони кровоточит – брат рубанул по руке, дочка хнычет: «Папа, скажи Андрюше, пусть дерется по правилам!»
- Соня, детка, дай брату в лоб! Соня обижается, садится смотреть мульт «Остров сокровищ».
- Трах-бах! – в квартире раздаются выстрелы, дети играют в пиратов. Соня упала с мачты (в жизни это был стул), хнычет: «Папа, скажи Андрюше, пусть дерется по правилам!»
- Соня, детка, дай брату в лоб! Соня обижается, садится смотреть мульт «Алеша Попович».
- Шарах-бабах! – дети бьются на булавах – кухонных скалках. Соне снова достается по пальцам, дочка хнычет: «Папа, скажи Андрюше, пусть дерется по правилам!»
- Соня, детка, дай брату в лоб!
- Ой-бух! Андрюша падает как подкошенный, в лоб брату Сестра не достала, достала промеж ног.  Игры в этот день закончились.


Гангстеры.

  - Витя, приходи быстрее, дети разносят дом! – Маруся кричит мне в трубку.
- Судьба дает тебе испытание, я стою в московской пробке и ничем помочь не могу, справляйся! – говорю я, подходя к квартире.
  За дверью слышится треск ломающейся мебели, звон посуды, очереди из автомата  соло на клавесине, и истошные вопли жены. Кажется, пора вызывать милицию, пожарных, спасателей и неотложку – дом захватили гангстеры. Поворот ключа в замке, дверь открывается. В квартире тишина, два ангела стоят с невинными лицами.
– Тааак, кто это сделал? – показываю на раскиданные игрушки и перевернутую мебель.
- Он!
- Она!
Маша падает в обморок, и только пух из разорванной подушки еще кружится в воздухе.


Ушлый мужик.

(Рассказано Николаем Фанайловым 14 августа 2009г.)

- Слышь, Коль Иваныч, ты меня знаешь, я – человек ушлый! – рассказывал моему отцу – врачу реаниматологу потертый жизнью мужичок. Мужик был не только потрепан  жизнью, но еще и обварен крутым кипятком.
Мой отец – кандидат медицинских наук, преподаватель курсов повышения квалификации врачей собирает неординарные, часто курьезные случаи. Мужчина был знаком отцу – месяц назад его уже доставали с «того света» врачи отделения реанимации БСМП. Тогда мужик напился стеклоочистителя, едва не помер. По выписке клятвенно обещал докторам: «ни капли в рот!» 
- Чья же это спина – ожег третьей степени, да как хитро – от макушки до ягодиц? – подумал  доктор Фанайлов. И тут – ба, старый знакомый!   
- Коль Иваныч, так я тебе рассказываю, как дело было! – хриплым голосом алкоголика затараторил пришедший в себя пациент.
- Пью день, пью три. Ну, ты же меня знаешь, я - человек ушлый! Неделю пью! Тут чувствую – водка куда-то девается. Но я-то – человек ушлый! Налил стакан, поставил на край стола, отвернулся за закуской, якобы, а сам – зырк! А там – черти такие маленькие, ну, натурально – зеленые, бултых в стакан! И половины нету! Но я-то – человек ушлый, стал их гонять веником. Только они, гады, на кухне под потолком в угол забились и мне от туда рожи строят. Но, я-то – человек ушлый, поставил на плиту таз с водой, вскипятил, встал на табурет, плеснул чертям под потолком в рожи.…  А дальше ничего не помню. Но, Коль Иваныч, ты меня знаешь, я – человек ушлый!

Плотник Митя.

(Рассказано Николаем Фанайловым. август 2010)

 Кандидат медицинских наук, доцент кафедры госпитальной терапии, преподаватель курсов повышения квалификации врачей, врач-реаниматолог, пенсионер Николай Иванович Фанайлов мастерил веранду. Чуть поодаль стоял профессиональный плотник Степан и, поплевывая в жирную полынь желтой табачной слюной, с интересом рассматривал, как мой отец левой рукой ловко орудует топором. Правая рука у отца прострелена на охоте, и в деле особенно не помогала. Плотничать отец научился в еще детстве, когда в разоренной войной деревне остался «за старшего».
 О том, что отец умеет работать топором, Степан не знал, но знал, что отец — хороший доктор. В картине мира сельского человека как-то не складывалось – доктор, а владеет топором. Степа и сам считался первым работником на селе, когда не запивал, конечно...
 - А что, Коль Иваныч, а ты пилой владеешь? – изучающе поглядывая, спросил Степан.
 - Владею.
 - А стамеской?
 - И стамеской.
 - А топором?
 - Топором? Видишь, владею.
 - А на каком уровне топором владеешь?
 Отец на секунду замолчал, глянул хитро.
 - На уровне Мити Раскольникова.
 Плотник призадумался. Он мысленно перебирал всех известных плотников в округе. Не найдя человека в ближайших селах, перешел к дальним окрестностям. «Дальним» - в его, деревенского жителя понимании.
 - Это не из Шуриновки-ли?
 -Нет, из Шуриновки.
 - А не из Тимирязево?
 - Нет, не из Тимирязево.
 - Что, из самой Рыкани?
 - Да какая Рыкань?
 - А откуда? Он, что — приезжий?
 - Приезжий, из Питера.
 - Из Питера… Митя Раскольников... - Плотник уважительно замолчал, сплюнул и взялся за дело...


Племяш и «контора». (2010 год)

Наш племянник, 18-летний парень с Ебурга, с Урала, внук нашего дяди, первый раз в Москве. Показываю город: Красная площадь, Кремль, Мавзолей, Лобное место, ЦУМ, ГУМ, выходим на Лубянку.
- А что это за офисное здание? Вот бы тут конторку открыть! - это племяш про «Серый дом».
- Да открыта тут одна «конторка», говорю, много лет успешно так функционирует. Прадеда твоего, говорю, люди с этой «конторки» на допрос таскали. Ежов, Берия – парни  отсюда, да и Путин член этой команды. 
- Ну, про Путина я понял, он где хочешь контору откроет. А вот Ежов, Берия, это кто – местные олигархи?