Стеклянная жизнь. als Kind

Одиночество пугает и берет меня в плен.
Я слышу тихий скрежет кровеносных систем.
(с.)Дельфин

Резким движением она скинула со стола чашку с кофе. Шоколадные брызги испачкали белую скатерть соседнего столика, осколки разлетелись по полу, десятки пытливых глаз уставились на нее; их ресницы так громко хлопали, что, казалось, это клацанье перекрикивает уличный шум. Секунды абсолютного, четко различимого молчания. В этот момент ей казалось, будто в космосе прямо над рестораном замер спутник и начал увеличивать картинку: Земля – Европа – Страна – Город – Улица – Ресторан – она сидит за столиком  - … и – вдребезги. Она сжалась, съежилась от ощущения своей крошечности, незначительности и от того, что все смотрят и видят, какая она слабая и уязвимая, и клацают ресницами. А потом все опять заговорили. Все все вместе. Один большой громкий разговор. Все застучали вилками и ножами, зазвенели бокалами, заработали челюстями – слаженно, энергично, сообща. Они все были целостным механизмом и что-то дикое, животное, бездушное было в этом безликом механизме.
А Она наблюдала за ними как будто из-под стеклянного колпака: их приглушенные голоса, как назойливые мухи бились о стекло; их искаженные лица тревожно заглядывали в ее запуганное нутро и, не найдя  там ничего стоящего для себя, разочарованно плевали в него и даже злились.
 Она им не нравилась из-за её беспечности. Им не нравилось, что она их не слушала. Им хотелось, чтобы она была С НИМИ ЗАОДНО, когда по вечерам они садились в круг у обогревателя, подставляли ладони к металлу, прятались от ветра, но почему-то замерзали, и втайне злились друг на друга: им казалось, что каждый крадет именно их порцию искусственного тепла. И им хотелось, чтобы и ей было так же. А она убегала куда-то в сторонку, разводила живой костер, от которого роем летели  крошечные угольки, колючие, обжигающие, горячие;  шепталась с ветром. Она не умела быть с ними. И они решили накрыть ее стеклянным колпаком, пока не исправится.
День изо дня они подглядывали, что она делает, спрашивали, звали, советовали, уговаривали, злились, ругались, плевали, уходили, возвращались, подглядывали, звали, уходили… А она не понимала их слов. Ее не научили разговаривать на чужом языке. Ее большие удивленные глаза смотрели им вслед. Иногда она робко стучала о стекло, но они не оборачивались. Потом все чаще, громче, кулаками, кричала. Но они не оборачивались. И только – тссс… тихо-тихо-тихо. Тссс…тихо-тихо-тихо.
Под колпаком становилось холодно и пусто. Ветер больше не раздувал угли ее костра. Осталось одинокое пепелище. Они больше не приходили: то ли надоело, то ли забыли. Затхлость наполняла пространство под стеклянным колпаком. Воздух не двигался, не дрожал волнами, ее волосы не развевались, не путались в ветрах, жизнь остановилась, застыла и начала уплотняться, разрастаться как раковая опухоль. Как одиночество.
Тссс..тихо-тихо-тихо.
Тссс..тихо-тихо-тихо.
Она писала письма на запястьях сломанными карандашами, но не знала адресатов. А все проходили мимо, спешили к обогревателю, к своей цвильной злобе, не замечали свой же колпак, стеклянный колпак, в котором поселилось больное одиночество.
Тссс..тихо-тихо-тихо.
Рак одиночества сжирал ее изнутри. Каждую минуту его щупальца крепче цеплялись за ее бледное обездушенное, обезличенное тишиной стекла тело. Болезнь запускала свои костлявые пальцы в беспечное сердце чужестранки.
Тссс..тихо-тихо-тихо.
Вы слышали, как лопаются лампочки?
Резким движением руки она схватила стеклянный стакан и швырнула в стенку стеклянного колпака.
Тссс… Вы слышали, как лопаются лампочки?


- А она, когда падала, кружку рукой зацепила, скатерть запачкалась, так мы ели тогда…
Они грелись у своего обогревателя, перебивая друг друга, рассказывали, что сегодня девушка, которая умерла прямо в кафе, разбила чашку.
Тссс.. тихо-тихо-тихо.
- Говорят, у нее рак был.
Тихо.