Солярис

  -Налейте мне кофе.
  -Кофию?
  -Я же говорю - кофе.
  -Ну, кофию ведь, а не чаю?
  -Да, как хотите, кофию!

  Спиридон Ильич наливает Макару Никанорычу кофе.

  -Вот Ваш кофий.
  -Правильнее будет сказать "кофе".
  -Кофэ?
  -Кофе. Е. Кофе-е-е.
  -Кофэ-э-э-э...
  -Вы что, изголяетесь надо мной?!
  -Нет, ну что Вы! Не кипятитесь, не кипятитесь, Макар Никанорыч! Пейте. Я сыпанул туда цикаду. То есть цукаты. Нет. Цикуты. Цезий. Церебральный паралич. Не то. Цианистый калий... Цитоплазму...
  -Вы хотите сказать, цикорию, Спиридон Ильич?
  -Вот именно.

  -От ваших словес совсем расхотелось пить.
  -Ну нет уж! Пейте.

  Макар Никанорыч прикладывается к чашке с кофе и делает глоток. Из чашки идёт густой пар.

  -Макар Никанорыч, коль уж мы с Вами вот так вот тут запростецки сидим, не ответите ли Вы на мой один нескромный вопросик? Совсем малюсенький. Совсем-присовсем.
  -Даже и не знаю, Спиридон Ильич... Ну, валяйте!
  -Какого хрена Вы путаетесь с моей женой?
  -Простите... Что?
  -Какого хрена Вы путаетесь с моей женой. Что, непонятно спрашиваю?
  -Извините, но... Такое обвинение!
  -И зачем же Вы путаетесь с моей женой? Вам колышек подкоротить?
  -Что Вы себе позволяете! С чего Вы это, вообще взяли? Опомнитесь, Спиридон Ильич! Я к Вашей жене и на милю не подойду! Потому что она кикимора.
  -Что?
  -Я сказал, что Ваша супруга - кикимора. Извините. Но попрошу не впутывать меня в деревенские слухи и домыслы. Я чист перед Вами, а Вам не помешало бы извиниться, Спиридон Ильич!
  -Моя супруга - кикимора... Ну хорошо же. Хорошо, друг мой...

  И тут Спиридон Ильич хватает Макара Никанорыча за шиворот и резким движением от плеча ударяет его головою о стол, от чего розеточка с вареньем и заварочный чайничек падают на пол и разбиваются вдребезги, загрязняя весь окружающий пол.

  -Мммм... Ммммм... - мычит Макар Никанорыч, но обиженный хозяин не перестаёт колотить по скатёрке егоной мордой. По прошествии некоторого времени он его всё-таки отпускает, и повреждённый гость измождённо валится со стула на пол прямо на сливовое варенье.

  -А теперь, давайте играть! - говорит Спиридон Ильич.
  -Во что же? - удивляется покалеченный сквозь кровь, которая капает ему на сюртук и на книжку "По ту сторону добра и зла" известного австрийского философа Фридриха Вильгельма Ницше, почившего в 1900 году в сумасшедшем доме.
  -Будем играть в подсолнечное масло. Ложитесь на пол.
  -Так ведь я и так на нём лежу! - удивляется Макар Никанорыч пуще прежнего и достаёт платочек.
  -Ну тогда лежите, а я сейчас прискачу!

  И Спиридон Ильич выбежал из комнаты, как будто бы в окне увидел конную рать. Или ожившую конную статую Александра Третьего.

  "Вот так  переплёт!" - думал Макар Никанорыч и тёр лоб с остервенением, равным которому не было ничего на свете, если даже вспомнить Курскую дугу или массовое самоубийство членов Аум-Сенрикё, лежащее в некоторой таинственной плоскости.

  Прошло с полчаса, а хозяин всё не возвращался. "Надо делать ноги"- сообразил Макар Никанорыч, но потом вдруг решил, что этим он налепит на себя ещё больше подозрений и лишних сплетен, а посему лучше уж лежать, не двигаясь. Тем более, тут варенье.

  Так он лежал не час и не два. А минут сорок. И в это время в соседней комнате послышались приближающиеся шаги. Но это не были шаги Спиридона Ильича, которые Макар Никанорыч узнал бы, даже лёжа в гробу. Эти шаги были лёгкие и пушистые, как стремительный ветер весенних лугов, заполонённых клевером и держи-травой, и от которых хотелось пуститься в пляс и ни за что не останавливаться. Макар Никанорыч с нетерпением затаил дыхание и сомлел в ожидании того, кто же войдёт к нему с небес. Тут он вспомнил, что находится в архиневозможном виде и привстал на коленки.

  Но из-за дверного проёма показалось не что-то волшебное, как подсолнух, а какая-то старая прыщавая старуха в халате из мешковины и жующая бутерброд с мылом. Макар Никанорыч в ужасе уставился на неё. Она сделала ему ручкой и выкинула кусок бутерброда за спину. Макар Никанорыч был разочарован. Но тут старуха сказала: "Да ладно тебе, не ссы!" и отступила в сторону, а за её спиной... Господи, кто же стоял за её спиной! Это была девушка, молодая и прекрасная, от красоты которой Макар Никанорыч даже присел на задницу. 
  -Ну, что же ты! Не стесняйся, иди - проскрежетала, подталкивая девушку в спину, вонючая старуха.
  -Я смущаюсь, maman! - говорила та девушка, и краска заливала её лицо, а сзади, видимо просачиваясь через невидимые щели дома, сквознячок ласково наувал снизу её лёгкое летнее платье цвета рассыпчатых оливок. 

  Но она вошла в комнату и протянула Макару Никаноровичу свою тоненькую ручку, а он посмотрел на эту ручку и даже подумал, что, если на неё посветить посильнее фонариком, то, пожалуй, можно даже будет увидеть беленькие тончайшие косточки этой прекрасной барышни. У него закружилась голова, и с минуту он не мог ничего понимать, кроме того, что видит всё это собственными глазами. Он почувствовал, что волосы девушки пахнут, как лунные кратеры летним днём при стечении парада планет.

  И девушка вывела Макара Никанорыча во двор - он даже не заметил как - и повела по тенистой яблоневой аллее куда-то к пруду. А на тропинке косил траву её отец, Спиридон Ильич, совсем, видать, позабывший про незадачливого гостя, а то и вообще - про всё на свете. Спиридон Ильич ласково помахал им косой и осенил крестным знамением, а потом погнался за лягушкой, ударился о сук и упал.

  А они шли и видели, как по пруду проносятся лебеди и причудливые узоры, создаваемые ряской, а также жуками-водомерами и прочими подводными существами, латинских названий которых и не упомнишь, будь ты хоть Карл Линней. 

  Вдруг девушка остановилась и уверенно взглянула в лицо Макару Никанорычу.
  -Скажите честно, Макар, Вы меня любите?
  -Но... Милое дитя, я... 
  -Значит, нет!?  -всплеснула она руками, а потом прикрыла ими свой ротик, смотря на Макара Никанорыча так, как кот в Шреке.
  -Не подумйте, не подумайте!.. Я, конечно, люблю Вас, то есть... Всё так внезапно, но Вы так прекрасны, что я, впрочем...

  "Что за идиот! - думал он. - Хватай её и беги! Куда-нибудь прочь отсюда. Вон, хотя бы, к тем мельницам, что на гороизонте".

  -Или любите?
  -Да, я Вас очень люблю, - сказал он и поцеловал её.
  -Тогда пойдёмте смотреть на подсолнухи! Я очень обожаю подсолнухи! Они, как антенны, улавливающие солнце, понимаете?
  -О, я понимаю это. Я с восторгом приму....

  Но тут ему в голову влез Станислав Лем и Чижевский, так что он решил просто пойти, ведомый её рукою и, что называется, отдаться во власть фатума.

  Прошло определённое время, когда они очнулись в зарослях подсолнечника, задыхаясь в объятиях друг друга и потихоньку ослабляя их. Это было головокружительно. "Сколько же ей лет? Я, чего доброго, не заделался ли в педофилы?" - думал Макар Никанорыч, который только что совсем не задумывался об этом, а только стонал, обхватив девушку крепко, необходимо, как полагается.

 "Подсолнухи" - сказала она, пытаясь сдуть со лба вспотевшие волосы.
  "Да, подсолнухи, - думал он. - Она же совсем ребёнок. Такие путаные мысли. Солнечные антенны, ребёнок, старый дед-инвалид. Солнце клонится, поезд уже ушёл... Но что же, чёрт возьми, здесь произошло?! О, боже, боже...".

  Тут вдруг заросли с шипением зашевелились, как будто бы кто-то к ним бежал с самыми неожиданными намерениями. Макар Никанорыч хотел было вскочить на ноги, да не стал. Подсолнухи широко расступились, и меж них показалось обеспокоенное лицо Спиридона Ильича с травинкой во рту.

  -Лягушку не видели? - спросил он.