Школьные годы чудесные или просто MIX

Наша школа № 50 находилась на улице Хорезмской в доме №8.  Это было добротное 4-х этажное кирпичное здание с двумя подъездами - слева и справа. Через правый, охраняемый сторожем, сидящим за конторкой,  мы  входили в школу.  Слева - раздевалка, где оставляли вещи старшеклассники. Малышня вешала одежду в классе на крючки, набитые на задней стенке. Вместе с пальто - мешочек с галошами, на их красном нутре блестели  металлические буковки с инициалами владельца.

Что касается левого  входа, то открывался лишь по мановению волшебной  палочки буфетчицы тети Кати для получения продуктов, потому что  вестибюль этого крыла  использовался как буфет, в котором продавали пирожки, булочки, пончики, бутерброды с заморской икрой,  старательно намазываемой тонким слоем на   кусочки хлеба из  банки с  фиолетовым баклажаном на этикетке. 

Широкие коридоры, спортивный и актовый залы, просторные  светлые классы с традиционными партами. Покатая поверхность черного цвета, на самом верху плоская планка с  углублениями  для чернильниц-непроливаек  и ложбинки для ручки.  Откидываемые кверху крышки, прикрепленные шарнирами. Под ними полочки для портфеля в нижней стационарной части,  выкрашенной в коричневый цвет.

Долгое время нам не разрешали пользоваться шариковыми ручками, а поэтому  все ходили перемазанные чернилами. Ведь непроливайки, что мы носили с собой в тряпочных или вязаных мешочках, прикрепляя к ручке портфеля, делались из стекла, фарфора или пластмассы, а потому  имели тенденцию биться и ломаться.

Тетрадки  и книжки нас заставляли обертывать в бумагу, а промокашки (для того, чтобы не терялись), «сажали» на ленточку, что приклеивали  с помощью картинок  к тетрадке.  Все тетрадки складывались в картонную папочку, завязываемую шнурками.

Учительница первая моя

Учительницей, преподававшей в нашем классе первые 4 года, была Екатерина Александровна Амарцева. Она считалась неплохой учительницей, научившей  неплохо писать, читать,  считать. Но не более. Во всяком случае, особенно ярких воспоминаний с той поры у меня не сохранилось.

В школу я пошла не очень подготовленной. Мама считала, что ребенка надо научить читать, а обучение письму – уже  дело уже учителя. Тем более что я была левша, и работа  правой рукой становилась проблематичной.  Это сейчас считается, что нельзя переучивать, что левша должен делать все так, как ему удобно. В ту пору же имелась иная тенденция.  А потому  все усилия моей родительницы были направлены на заострение внимания:  в какой руке надо держать ручку.

Как-то недавно она вдруг вспомнила: «Когда кончилась линейка и детей стали строить для того, чтобы вести в класс,  родители бросились давать чадам последние напутствия: чтоб не вертелись, чтоб хорошо себя вели, чтобы слушались.  А я лишь об одном: «Помнишь, в какой руке надо держать ручку?»

Надо сказать, что мне управляться  с ручкой, карябавшей бумагу и оставлявшей жирные кляксы, было совсем непросто. И  первые недели я больше тройки за свою писанину не получала. Это страшно  раздражало маму, которая часами не выпускала меня из-за письменного стола, вырывала из тетрадки листы и заставляла переписывать  и переписывать каракули.

Однажды, когда мы возвращались из школы, нас догнал мой соученик Сашка Смольянинов со своей мамой. И  та поинтересовалась, как у меня идут дела. Похвастаться было нечем. В ответ послышался лишь вздох. На это  ее собеседница выдала: «Да. Конечно, ребенком надо заниматься.  Впрочем,  не у всех детей одинаковые способности».

Свою тираду она произнесла столь уверенно, что не оставалось и тени сомнения: ее сын, в аккуратных тетрадках которого красовались лишь «пятаки», - гений, а я – так, обычная серость, посредственность.

И знаете, когда я вспомнила эту историю?  Когда прочла «Ребячью болтовню» Г.Х. Андерсена, где кухаркин сын по фамилии Торвальдсен,  ставший знаменитым скульптором, сокрушался о своей судьбе, слушая под дверью,  о чем говорят дети богатых родителей, собравшиеся на праздник. Ибо одна из самых симпатичных и нарядно одетых девочек во всеуслышание заявила о том, что из тех, у кого фамилия оканчивается на «сен» ничего путного не выйдет.

Кстати говоря, к концу четверти я выровнялась. Трояки сменились четверками, четверки – пятерками, а  учебный год я и вовсе закончила с похвальной грамотой.    

Директор

Когда я пошла в школу, у нас директором был Ерванд Григорьевич Саруханов, крупный мужчина с седой, зачесанной назад, шевелюрой.  Он  выглядел так солидно, что   при встрече  все старались, опустив глаза, прижаться к стенке.   Но у меня такого ощущения не было. Наверно потому, что однажды   довелось побывать у него дома и увидеть начальство в неформальной обстановке.

Это было в первой четверти  первого класса. Меня неожиданно вызвали со второго урока и отправили домой в сопровождении старшеклассника для того, чтобы вызвать моего отца к заболевшему директору. Когда  папу удалось разыскать на работе, мы с ним вернулись обратно. В директорской квартире я встретила своего одноклассника Сашку Аковбяна, чей родитель тоже был приглашен  к больному.

Его отец, Армаис Аристогесович, профессор-дерматовенеролог, был известным в городе врачом, заведующим кафедрой в ТашМИ, а потому мой отец  знал его еще как и преподавателя.

Профессор разъезжал по городу на «Победе», за рулем которого сидела дама с высокой прической, его жена, мать Саши, самого младшего из детей, которого она  ежедневно привозила в школу.

На этого ребенка, занимавшегося музыкой, вероятно, возлагались большие надежды, поэтому после четвертого класса он от нас ушел.  Вполне возможно, что его перевели в специализированную школу им. Успенского. Правда,  ходили слухи, что семья  Аковбянов перебралась в Москву. Во всяком случае, больше я о Саше не слышала. 

А вот недавно в интернете случайно наткнулась на  его имя в  заметке,  рассказывающей  о московском педагогическом  колледже  «Маросейка», где он преподает. Значит, стал, как и предполагалось, музыкантом. 

Во дворе школы

Саруханов, как и некоторые другие учителя, жили на территории большущего школьного двора, по периметру которого стояли небольшие домишки. Жил там и сменивший его на посту (я училась тогда в четвертом классе) Василий Феофилович Ермолаев, занимавший до этого пост завуча. Тихий и спокойный человек, которого никто не боялся. Его жена, Пелагея Константиновна, у которой в начальной школе училась моя сестренка,  была ему под стать. Спокойная, уравновешенная.

В доме, что примыкал к забору, граничащему с улицей, жил ученик нашего класса Юлька Рудницкий. Его родители тоже трудились на учительской ниве. Мама, если не ошибаюсь, преподавала  литературу.  Папа,  Лев Меирович,  уникальный физик-самородок,  считался блестящим преподавателем. Когда он высокий, сутуловатый, шел по школе с палочкой, так как прихрамывал на одну ногу, все тоже расступались. Но уже почтительно.

Жаль, что после 6-го или 7-го класса они переехали на Чиланзар, так как получили там нормальную квартиру,  и Лев Меерович перешел работать в  математическую школу № 103. Вместе с ним ушел и Юлька, симпатичный мальчишка, весельчак и балагур. Их домик заняла другая пара наших учителей физкультуры Игорь Владимирович Москалев и его жена Татьяна Валентиновна.

Жил  в том дворе и  мой ухажер  Ромка Гузар, отец которого (его уже не было в живых) был завучем еще у моей мамы, а мать преподавала в Пединституте.  Мне стыдно вспоминать о том, как я вела себя с этим парнем, бывшем на два года старше меня, носившим  мне букеты сирени, какие-то игрушки, просиживавшем  часами у нас дома в столовой, когда я  в 10 классе подхватила совсем не взрослую болезнь – корь и очень тяжело ее переносила.

Однажды он дал мне почитать свой дневник, а я демонстративно отдала его подружке, где он и пропал. Сейчас я оцениваю это действие как настоящую подлость. Но ведь из песни слов не выкинешь…

То о чем шла речь выше, естественно, происходило, в старших классах.  В  младших же  мы высыпали во двор, где на переменках бегали, прыгали, гоняли в классики, удирали от  мальчишек, старавшихся дернуть за косу или подставить подножку.

В теплое время обливались водой из фонтанчика-поилки. Правда, подобные «безобразия» происходили до тех пор, пока не появлялся дежурный учитель и старшеклассники с красными повязками, которые нас в момент утихомиривали.   
 
Провал

В пору  моего ученичества иностранный язык   начинали  изучать в 5 классе. Естественно, что даже к концу третьей четверти об особых знаниях  не могло быть  речи.  Не знаю почему,  только наша преподавательница  Бэла Львовна Рукина выбрала именно меня для  участия в  городском конкурсе.  Впрочем, ничего сложного я не должна была делать.  Выйдя на сцену, надо  было  сначала рассказать  заученный  анекдот,  а затем  объявить выступление  учеников 7 класса, подготовивших монтаж.

Выданный текст я добросовестно вызубрила. Настолько, что помню его до сих пор.  Но  вот незадача. Выйдя  на  сцену, от волнения все перепутала и объявив:  «Vorsicht!» (осторожно, внимание),  вместо анекдота выдала следующую фразу: «Bereit sein  gru;en  die junge Pionire!» (Приветствуйте юных пионеров»).

Затем, переведя дыхание, выпалила  шутку:

«Hier, in der N;he des Denkmals f;r Goethe, so sehen wir zwei Zahlen (1749- 1832). Was bedeutet das?

Ein Junge antwortete l;chelnd: "Ich wei;, das ist seine Telefonnummer»

(Около памятника Гете мы видим две цифры (1749- 1832). Что это значит?
Один мальчик, улыбаясь, отвечает: «Я знаю: это номер его телефона!»

Не стоит рассказывать о том, как  при гробовом молчании зала я сошла со сцены,  как  прореагировала на это моя учительница. Благо на дворе  был уже конец 50-х.

На уроке пения

 7 класс. У нас урок пения. Его почему-то  ведут два учителя. Два странных типа. Один небольшого росточка, лысый. Другой - крупный высокий с зачесываемой назад шевелюрой.  Первый играет на баяне, второй осуществляет общее руководство. 

Не знаю почему, но у меня в памяти  от их уроков сохранился лишь внешний вид этих людей да  их  экипировка. У первого - короткие брючки, не достающие до  штиблет  и плотно  обтягивающие зад, напоминающий мандолину (образное сравнение, позаимствованное у Ильфа и Петрова,  пришло само собой  значительно позже, при  чтении «Золотого теленка»)

Второй, наоборот, одет в  мешковатый костюм. Темный в  тонкую белую голосочку. Такой широкий, что пиджак  свисал, словно с вешалки,   а  брюки  походили на те,  что предпочитают друзы, ожидая неожиданного рождения Мессии.

После того, как на доске появлялись слова очередной песни, весь класс под управлением Высокого пел  нестройным хором,  в который старательно вливалась и моя подруга. Не имея ни слуха, ни голоса,  она с упоением  выводила: «То березка, то рябина…».

Как фальшивит, не слышала. Зато это слышал   сидевший  за ней  Витька Шевченко. Не выдержав, он толкнул ее  в спину: «Слушай,  Роня, с твоим голосом можно лишь сидеть в туалете и кричать «Занято!».

Что бы сделала на ее месте другая девчонка? Обиделась, расплакалась, развернувшись, двинула обидчика книгой по голове…  Другая, но не она. Презрительно бросив обидчику через плечо «Дурак!», она  продолжала упиваться своим творчеством.

«Нет» - начесам!

Первая половина 60-х. В моде прическа «Бабетта», которую подарила всем девушкам французская актриса Бриджит Бордо, снявшейся в триумфальной ленте "Бабетта идет на войну".  Пышно взбитые  волосы, собранные вверх и заколотые шпильками. Это для более взрослых. А  для  тех, кто помладше, более интересен вариант с двумя тоненькими косичками, напоминающими крысиные хвостики по бокам. С подачи знаменитого «Крокодила» она называлась менее романтически: «Я у мамы дурочка».

Естественно, имелись модницы и в школах.  И у администрации, обалдевшей от необычного  вида своих подопечных, голова пошла кругом.  Когда стало ясно, что  ни увещевания, ни вызов родителей, ни снижение оценки по поведению результатов не дают, она пошла на крутые меры, которые сегодня кажутся просто дикими.

Теперь, для того, чтобы  попасть на уроки, надо было пройти строгий кордон. Тех, кто не удовлетворял стандартам примерных паинек, в  самом прямом  смысле тащили в туалет, где заставляли  расчесывать  волосы, а заодно и смывали   смывать водой из-под крана тушь  с ресниц.

Но,  пожалуй, дальше других пошла наша классная руководительница Оксана Николаевна, которая не только устраивала провинившимся головомойку при всем классе, не стесняясь мальчишек,  но и стригла  ногти девчонкам, посмевшим отрастить их и покрыть  ярким лаком!

 И самое ужасное то, что никто не выражал,  смело протест.   Ни сами ученики, ни их родители. Да, это была не израильская школа….

Морковка

Однажды на уроке математики  мы с Майкой услышали за спиной сдавленный смех. Там сидели Оля Шульгина с Наташкой Айрумовой.  Когда обернулись  для того, чтобы узнать, в чем дело, то увидели, как у Ольги  по лицу катятся слезы.

Не в силах произнести ни слова, она протянула какую-то непонятную штуку, похожую на кусок коры. Майка спросила: "Что это?"  В ответ прозвучало:  "Это... это... сушеная морковка". Чем был интересен  этот  кусочек - не знаю. Только мы тоже покатились со смеху. Дело кончилось тем, что нас всех дружно  выставили за дверь.

И  там, в коридоре, стало известно, к  Оле стал проявлять внимание один  мальчик. Худенький, щупленький,  небольшого роста.   Ей девочке, довольно крупной, это  показалось смешным. А ее подружка, завидуя,  предложила  его отвадить и выдала идею написать письмо с предложением  употреблять побольше морковки, так как она способствует росту. А в качестве сувенира добавить ломтик  того самого высушенного овоща.

Мама и сын

В нашем классе учился  высокий симпатичный парень Андрей Жмурковский.   Он был  прекрасным художником, а вот учился – не очень хорошо. Думаю потому, что просто не хотел. А может быть, ему  естественные и точные науки были неинтересны?  Только об этом можно лишь догадываться, ибо он был довольно странным, замкнутым, ни с кем особенно не общался.

Его мама Анна Павловна, преподавала у нас  анатомию. Она, тоже была  странноватой особой. Вероятно, сказывался тот факт, что она пережила ужасы ленинградской блокады. Только каждый раз, войдя в класс,  после переклички нередко произносила одну и ту же тираду: «Скажите, кто у вас в классе самый ленивый, самый нерадивый ученик?  Кто позорит честь своих товарищей?» И затем, после минутной паузы, выдавала заключительный аккорд: « Вот он перед вами. Встань, Андрей Жмурковский!» Тот покорно  вставал и стоял, понурив голову, до тех пор, пока ему не разрешалось сесть.

Кто-то смеялся при этом, кто-то опускал от стыда голову. Большинству же это было вовсе неинтересно, как собственно говоря, и мне. Лишь став взрослой, я поняла – как это было ужасно.

Лютики-цветочки

До Анны Павловны у нас была другая учительница, что преподавала ботанику и зоологию. Екатерина Сергеевна.   Во время урока она  не сидела на месте. Обычно прогуливалась вдоль парт. Как правило, у нее на плечи  был накинут большой серый пуховый платок. И мальчишки умудрялись дергать за кончик, платка, свисавший ниже пятой точки. Екатерина Сергеевна мгновенно оборачивалась и грозилась указкой, которую не выпускала из рук.

Иногда она водила нас на практику в теплицу для того, чтобы наглядно продемонстрировать пестики-тычинки.   Она старательно что-то объясняла, а мы тем  временем за ее спиной обрывали и жевали розовые цветочки, кисленькие, исключительно приятные на вкус. 

Знакомство с телевидением

1957 год. Телевидение  начинает постепенно входить в дома ташкентцев.  Пока это и новинка,  и  признак благосостояния, и престиж.  Я учусь в 3-м классе. Неожиданно нам объявляют, что после уроков будет проходить  набор учеников в хор, который будет выступать по телевидению.  Естественно, я тоже отправилась на прослушивание.  Претендентов разбивали на тройки, которые подходили к роялю, за которым сидела учительница пения.  Проиграв вступление, она просила спеть куплет какой-то пионерской песни. В нашу тройку кроме меня входила моя троюродная сестра Галка и  Нигара Валиева, девочка ничем не примечательная, попавшая в наш класс после того по каким-то причинам (вполне возможно по болезни)  попала в наш класс.  Мы старательно выводили  предложенную  мелодию. Но  концертмейстер не дала нам закончить. Поблагодарив, отправила нас с Галкой домой, а Нигаре предложила присоединиться к группе  отобранных. Помню, что мы очень горевали, а родители еще долго посмеивались над желанием попасть в святая святых.

Но через несколько лет, когда я уже училась в 8 классе, вновь выдался шанс засветиться на голубом экране. Кто-то  из  работников ТВ  решил провести конкурс-викторину между  учениками двух школ.  Оной из них была наша.  Завуч по воспитательной работе быстро сколотил команду и велел участникам   подобрать  материал, соответствующий определенным темам. Мне лично достались вопросы, связанные с музыкальными произведениями, написанными на лермонтовские вещи.   Сделать это было совсем нетрудно, ибо в пачке дедушкиных журналов «Музыкальная жизнь» я нашла один, где  этому вопросу был посвящен целый раздел. Вызубрив все на зубок, я блеснула своей эрудицией и наша школа выиграла.

Во второй раз в это место я попала в составе школьной КВНовской команды, будучи уже ученицей 10 класса. Мы боролись против лучшей в городе физико-математической школы №110.  Мне кажется, что они тогда были сильнее, только почему-то жюри свело все на дружную ничью.   

Музыкальные пальцы

После школьной реформы, продлившей образование на год с целью приобретения учащимися какой-нибудь специальности,  создания школ 2-го этапа, где искусственно создавалось по 8-10 параллельных классов, и наш 9 «б» пополнился новыми личностями. Среди них была и  Инна Воловская, которая занималась музыкой, о чем неоднократно  сообщала по разным поводам. И вот однажды, глядя на  нее, вернее на ее ноги в босоножках, откуда высовывались пальцы,  один из которых был почему-то перевязан, Вадим Курносенков (тоже, кстати сказать, пришлый) глубокомысленно произнес: «Какие у Воловской музыкальные пальцы… на ногах».      

Половники

Инна Воловская, всегда настаивавшая на том чтобы ее фамилия произносилась с ударением на второе «о», немножко пришептывала, а потому рассказы, выходившие из ее уст, выглядели довольно смешно. Например, такой. «Мы с мамой любим все маленькое, все миниатюрное. Вот, например, мама пошла с соседкой покупать половник. Так соседка выбрала Са-а-мый большой. А мама – Са-а-мый маленький!»

Барсал

Как  и полагается  приличной школе, у многих в классе были клички. Меня, например, звали Варшава, Варшавка, Варшавянка. Имелись и Паздер (Паздерский), и Роня (Ронина), и Мыша (Мешкова), и Заур (Зауров), и Бабахан (Бабаханов), Шульга  (Шуля), Смольянинов (Смольный, Суслик)…  Не обошли они и учителей.  Так учителя математики звали между собой  кратко: Барсал. 

Вот и дома, рассказывая о школьных делах, дети нередко употребляли именно это имя.  Поэтому когда Майкин отец, зайдя  в школу для того, чтобы узнать о том, как обстоят дела у дочери, заглянув в учительскую, поздоровался и вежливо произнес: «Простите, а где я могу увидеть товарища Барсала?»

В ответ – недоумение, затем смех, и полный добродушный мужчина с очками, сидящими  на маленьком  носике, выступил вперед и сказал: «Вы, наверно, ищите меня». Затем протянул руку и представился: «Борис Соломонович Шнейвас».   

Профинтерн

В углу школьного двора находилась районная библиотека со странным названием «Профинтерн». Что означает это слово – никто не задумывался. Лишь сейчас, набирая этот текст, я заглянула в интернет и узнала о том, что это «международная организация радикальных профсоюзов, созданная в Москве в июле 1921 года». Впрочем, не это было главным. А то, что там, как я сейчас понимаю, были замечательные библиотекари-профессионалы, которые приобщали  нас «с младых ногтей» к сокровищам  мировых знаний. Выбирая какую-нибудь художественную книжку (наиболее популярными  у нас, девчонок,  то время были «Васек Трубачев и его товарищи»  Осеевой, «Четвертая высота» и «Это моя школа» Ильиной, «Дорога уходит вдаль» Бурштейн)  тебе буквально навязывались книги по искусству, о музыкантах, художниках, писателях.

Проглотив быстро интересующую  книжку, ты невольно брался за вторую. И я до сих пор с благодарностью вспоминаю этих женщин в синих халатах, познакомивших меня с Айвазовским, Перовым, Могучей Кучкой.    

Мы проходим практику

С библиотекой, но уже другой,  связаны у меня целых три года.  С 9 по 11 класс мы обучались библиотечному делу в  библиотеке ТашГУ с прекрасным  фондом книг и журналов. На это дело  отводилось  2 дня в неделю – полный четверг и 4 часа в субботу. У нас было три предмета: библиотековедение,  библиография и плакатное дело.   Материал по  первому  предмету преподносила нам серая мышка  средних лет по фамилии Капустина Алла Львовна, второй очень интересная особа с  оригинальной шишкой, сформированной из  туго затянутых волос где-то  на уровне темечка.  Ее звали Елена Карловна  (в данном случае не помню фамилии), а  на третий к нам приходил косоглазый мужчина из  пединститута. Тут уж не помню ни имени, ни фамилии. Только прозвище – На-Пол-Перо,  ибо он  часто весьма забавно произносил эти слова, обучая нас выводить буквы тушью разными шрифтами.

Ели первый и третий преподаватели не оставили в душе никакого следа, а потому не о чем говорить, то Елена Карловна запомнилась как яркая личность, источник очень интересных рассказов. Она владела хорошо немецким и занималась переводами журналов, которые не  предназначались для общего пользования,  составляла аннотации для книг научно-популярного характера.

Каждый раз,  непременно оставив некоторое время от урока, рассказывала нам, девчонкам, удивительные истории. Например, о том, как французские киношники  забрели в дебри  африканских  джунглей, где обитало еще неизвестное ученым племя, как одному из них удалось втесаться в доверие к аборигенам, и он согласился пройти варварский обряд татуировки.

С помощью специального растения с шипами захватывалась на теле кожа, приподнималась, а затем кожа с веткой «срубалась» острым ножом, оставляя ранки в форме своеобразного рисунка.  Чтобы не был слышен истинный вой, издаваемый посвящаемым, процедура проводилась у подножья ревущего водопада. Так вот, пока одного из киношников «обрабатывали», другие, спрятавшись в кустах, снимали это все на камеру.

А с каким вожделением мы рассматривали  в глянцевом американском журнале весьма откровенные фотографии девушки  весьма сомнительной репутации по имени Кристин Килер, из-за которой разгорелся международный скандал, в результате которого  военный министр Великобритании Джон Профьюмо в 1963-м потерял свой портфель.  Дело в том, что она одновременно встречалась и с ним, и с  военно-морским  атташе СССР в  Лондоне капитаном  Евгением Ивановым, которого срочно отозвали домой.

Об этих событиях  в конце  80-х   был снят  британско-американский фильм  "Скандал", где  в главной роли снялась  Бриджит Фонда, а через  несколько лет после этого Иванов опубликовал в Англии свои мемуары "Обнаженный шпион".

Елена Яковлевна

Огромную роль в нашем образовании и просвещении сыграла еще одна женщина, ее тезка – Елена Яковлевна Теплова.  Ей, заслуживающей особого разговора, я посвятила отдельный очерк, поэтому повторяться не буду. Скажу только, что она еще вела и драмкружок, который я лично не посещала, а вот  люди, выбравшие для себя театральные подмостки, были активными участниками. Это Володя Шапиро, Миша Салес, Гриша Черкинский. И «Ревизор», поставленный на школьной сцены стал настоящим событием.

Физика

Учителем физики  у нас был Алексей Еремеевич Солдатов. Он пришел к нам из расформированного в 1960-м году суворовского училища. Согласно своей фамилии имел хорошую осанку и носил куртку серого цвета типа френча. Да и юмор у него был соответствующий. Увидев непорядок, он обращался к провинившемуся и, сильно окая, произносил: «Вот мяукнешь как кОтенОчек за ОкОшкОм – тОлькО и слышали…»

Был исключительно бестактен. Так, например, увидев на одной из девочек  вырез на кофточке (может быть, немного более полагающегося ученице), вы всеуслышание заявил под гогот мальчишек: «Вы что это, Бульдяева, всю грудь нараспашку открыли?». 

Особых знаний он нам не давал. Относился ко всем одинаково. Никак. Разве только любил Сережку Горбунова, что увлекался радиоделом и все свободное время проводил в радиорубке. Он мог ничего не знать, но получал хорошие оценки. Не то, что другие, вынужденные зубрить и зубрить  материал,  безобразно изложенный в учебнике.

Химия – любовь моя

В 7-м классе мы начали изучать новый предмет – химию. Ее нам вдалбливал Юлий Моисеевич Шваб. Учитель столь строгий, что его многие боялись, а у одной из девочек нашего класса перед контрольными начиналась настоящая медвежья болезнь.

Как понимаю сейчас, он был неплохим учителем, знающим. Только вот привить любовь к своему предмету сумел немногим. Хотя знания давал. Недавно мы разговаривали с Олей Шульгиной, и она сказала: «Коррозию металлов и устройство доменной печи  я помню до сих пор. Кстати, он научил вести конспекты, что очень пригодилось в дальнейшем.»

Знаю, что из других классов и других выпусков ряд ребят связало жизнь с химией. Из нашего я одна пошла  на химфак. Этому способствовал ряд обстоятельств.

Когда я училась в 11 классе,   химия была в моде.  Недаром везде висели лозунги «Коммунизм – это советская власть + электрификация всей страны, + химизация народного хозяйства».  На этой волне «Комсомолец Узбекистана» надумал проводить химическую заочную химическую олимпиаду. Я отвечала на ряд вопросов, публиковавшихся раз в неделю, и отсылала их  в редакцию. С нетерпением ждала очередного номера, где публиковались ответы, фамилии тех, кто прошел в следующий тур и количество набранных ими очков.

От раза к разу сложность задач увеличивалась, и я, несомненно, не справилась бы, если бы не помощь моего дяди, который работал  ученым секретарем в институте Химии нефти, и был  специалистом от Бога. Короче, говоря, все добравшиеся до конца, были приглашены  на очный тур, и победители получили грамоты, книги с солидной надписью и рекомендацию для поступления в университет на химический факультет.

Это было очень кстати, ибо в совокупности с золотой медалью, дававшей возможность сдавать лишь один профилирующий экзамен, шанс становился  реальной возможностью практически безболезненного поступления в ВУЗ.   

Юлий Моиссевич был страшно горд своей ученицей, хотя, если говорить честно, химию по-настоящему я поняла и полюбила не в институте, не  на работе, где была сначала лаборантом в ТашИИТе, а затем инженером на Заводе электронной техники, а став  школьным учителем. Готовясь к урокам,  перелопачивала материал так,  чтобы его можно было изложить ясно и  понятно.

Прямо как в анекдоте. «Я, - говорит, - объясняю, объясняю, сам, наконец, понял».

НВП

Начальную военную подготовку  вел смешной длинный и лысый Олег Николаевич Перфильев. Так этот предмет меня интересовал меньше всего, то от этих уроков больше всего запомнились его байки, сдобренные поистине солдатским юмором.

Вот, например,  о том, как однажды в разведке он вдруг увидел немца, что шел, посвистывая по лесу с автоматом.  Попадаться ему на глаза не хотелось, и Олег Николаевич спрятался под куст и накрылся плащ-палаткой. Сидит и ждет, когда вражеский солдат покинет это место. А тот, как назло, крутится и крутится… Уже и ноги затекли, и курить адски хочется, а фриц все топчется и топчется рядом.

Вдруг, неожиданно повернувшись, он направился  к злополучным кустам. У нашего учителя сердце ушло в пятки. «Ну, все, - подумал он, - попался.  Но я просто так не сдамся». Хотел было выскочить из укрытия и первым напасть на врага, как услышал звук капель, барабанящих по его каске. Оказывается, немец  подошел сюда исключительно с одной целью – справить малую нужду.

Все у него внутри перевернулось. Ох, как хотелось отомстить за такое унижение. Но он  сумел сдержать себя в руках. Ведь задание  выполнено еще не было.   Подождал, пока немец не закончил свое дело, привел себя в порядок и удалился. А затем продолжил свой путь.

Кстати, он преподавал так же черчение, о котором, мне кажется,  имел весьма относительное понятие. Давал перечерчивать какие-то сложные, абсолютно непонятные чертежи. Сама с ними справиться не могла. Обращалась к маминому родственнику, что работал в техникуме, и тот давал их вычерчивать своим студентам.   

Школьная форма

Как известно,  в те годы существовала определенная школьная форма для девочек и для мальчиков. Нет, неправильно. Когда я пошла в школу, то  мальчишки ходили одетые по-разному. Только девчонки  обязаны были носить коричневое платье (укороченный вариант гимназического дореволюционного облачения)
с чёрным (повседневным) или белым (для торжественных мероприятий) фартуком. Непременным атрибутом были белые манжеты и воротничок, которые освежали  темное платье. Их шили из пике, шелка, поплина; обшивали кружевами, обвязывали  крючком. Так как  мы жили в районе с долгими осенними и весенними периодами,  то имелся  еще и летний вариант платья – с коротким рукавом голубого, синего или коричневого цвета.

Тогда стрижек практически никто из девочек не носил. Волосы заплетали в косички, в которые вплетали  ленты коричневого  или черного (каждый день) или белого  (на праздник) цвета.  Нередко косы  укладывали в «корзиночки» или  «бублики». Где-то в четвертом классе в форму (костюмы синего цвета) одели и мальчишек.

Формы, которые продавали в Ташкентских  магазинах, оставляли желать лучшего. Поэтому все, у кого была возможность, просили знакомых, отправлявшихся в командировку в Москву, привезти одежду оттуда. В столице и  платья, и фартуки шили  более интересно. Разных фасонов (с отложными воротниками и стойками, с выстроченной грудкой, юбкой в складку, а то и плиссе).

Но вот однажды девчонки нашего 10 «б»  вдруг заявили, что не хотят носить  стандартную форму. Заморочили голову   классной руководительнице, завучу, дошли до директора… и получили разрешение  одеться в костюм следующего образца. Темно-синие юбка с жилетом, того же оттенка  более светлая блузка.

Вырядившись таким образом, гордо ходили по школе, считая себя  просто избранными. Но самое интересное, что такое выпендривание вскоре надоело, и в 11 класс все пришли в добром старом коричневом платье.    

Книжка

Интересно, как порой переплетаются события.  Много лет спустя, после того как и школа, и институт были окончены, перебирая содержимое  родительского шкафа, я наткнулась на книжку в картонной обложке о кудрявом мальчике – Володе Ульянове. На первой странице – дарственная надпись, посвящение первокласснику от выпускника школы. Я получила ее в подарок на торжественной линейке Последнего Звонка, когда мы дарили десятиклассникам цветы, а они  нам – книги. 

В  находке не было ничего необычного. Разве только подпись – «Владимир Усиков»,  что оказался мужем одной моей сотрудницы из школы №89. И это было весьма забавно.

Красный галстук

Как повяжешь галстук – береги его.
Он ведь с нашим знаменем цвета одного…

В то время, когда я пошла в школу, идеология была на соответствующем уровне. Вступление в ряды юных пионеров было важным и торжественным событием. Когда я училась в третьем классе, горком ЦК Комсомола решил провести акцию  ко  дню рождения вождя.   22 апреля на Красной площади  (он как раз приходился на воскресенье) решили принять в пионеры лучших учеников города. От каждого класса по одному. От нашей школы были выбраны Лялька Карибян (класс «а»), я (класс «б»), и Володя Славин (класс «в»).  Всех нас собрали в райкоме, откуда колонной повели к месту предстоящего события.  (Краем глаза я видела, как сопровождавший меня дедушка трусил сбоку).   

Все было обставлено очень торжественно, а потому на площади было много народа. По окончании из толпы выскочила  вдруг моя соученица Ольга Шульгина с желтым воздушным шариком в руках и мордашкой перемазанной то  ли  мороженым, то ли пирожным. Как сейчас помню, как она чмокнула меня в щеку и тотчас скрылась.

А назавтра, когда я пришла в школу,  ко мне кинулись дети и   стали  расстегивать пальто для того, чтобы увидеть галстук.    Для всех эта процедура должна была состояться лишь через неделю, которую я была единственным обладателем символа единства пионеров, комсомольцев и коммунистов, чем была чрезвычайно горда.    

Грустная история

Несмотря на то, что туалеты в нашей школе имели более-менее приличный вид,  почему там  всегда был беспорядок. Весь пол был в неприятных лужах, к тому же скользких. Однажды в такую лужу я  и свалилась. Пришла в класс плачущая, с мокрым боком и запачканными новенькими ботиночками с модной меховой опушкой. Моя учительница пришла в ужас, но не растерялась. Она посадила меня к батарее парового отопления, а ботинки поставила сушить наверх. А теперь надо представить ужас моей мамы, когда она увидела меня в таком виде!

С туалетом связана и другая история. Мы  учились  уже в средней школе, а сестренка моей подружки – в младшей.  Когда однажды она уже хотела выйти из этого места, ее, малышку, схватила за руку одна ненормальная (в полном смысле этого слова) уборщица. Она стала кричать, что Жанка  залила весь пол и должна за это отвечать. Всунув в руки растерявшейся девочке тряпку со шваброй, заставила малышку убирать грязь. 

Как той удалось выбраться из цепких лап этой женщины – не помню. Помню лишь то, что когда пришли родители, то был, естественно, грандиозный скандал.      


Продолжение следует…