Импровизация

В опустошенности зеркал,
Мелькнув случайным отраженьем
Неосторожное движенье
В глазах моих ты угадал.

Забыв о том, что было до
Прикосновения друг к другу,
Мы шли по замкнутому кругу
Приостанавливая вдох.

Горел безумием рояль,
Живя, как я того хотела,
Кларнета взлет и запах тела
Теряли собственные я.

Не позволяя нас лишить
На ощупь безнадежной встречи,
Тревога виделась предтечей
Ослепшей поступи души.

В импровизации весны
Залитой вихрем нотных станов
Два лейтмотива были странным
Сияньем глаз ослеплены.

Дрожащим пальцем звук задет…
На обертонах одночасья
Порывом призрачного счастья
Я растворялась в пустоте…

*    *    *

Широко распахнув тяжело скрипнувшие двери, с легкой улыбкой и волосами, растрепанными свежим ветром наступающей весны, я ворвалась в сырой полумрак консерватории. Ее высокие стены, скованные вечным холодом растворяющихся в них звуков, перенесли меня из мира полного солнечного света и неумолимо приближающегося тепла, в мир, где время, замирающее на гранитных столбах подпирающего неба свода, можно измерять шагами каменной лестницы, разлетающимися гулким эхом в пространстве пустых коридоров.
Приблизившись к большому зеркалу, я внимательно посмотрела на свое изменяющееся отражение. Тщательно расчесав спутанные волосы, подкрасив губы и улыбнувшись себе, я стала медленно подниматься в класс. Сегодня должна была состояться первая репетиция, и от этой мысли я приходила в заметное волнение, потому как открыла новые ноты только вчера. Импровизация для фортепиано с кларнетом - это название мне ни о чем не говорило.
Глубоко вздохнув, я открыла дверь хорошо знакомого класса. Прямо передо мной, на краешке учительского стола, преломляя падающие солнечные блики, лежал новый  инструмент. Его хозяина не было, и я поскорее села за рояль, чтобы вспомнить несколько первых звуков. Учитель начал урок, а я с легким трепетом поглядывала на дверь в ожидании моего партнера. Он пришел спустя несколько минут, взял свой инструмент и подошел к маленькой деревянной сцене. При знакомстве, осторожно взяв мою руку, он поднял на меня свои ярко-голубые глаза и я, сама не зная почему, ее отдернула, и сердце укололо резкое ощущение страха и трепета. Весь урок прошел в слепом тумане ускользающих из под пальцев звуков; ноты плыли перед моими глазами, а сердце стучало с такими перебоями, что я , глотая звуки перепрыгивала на соседний такт. Наши глаза поднимались друг к другу из глубины своих черно-белых партитур и встречались так неизбежно часто, что произведение, теряя изначальные формы, спрятанные в переплетениях мелодий, превращалось в импровизацию, случайно нашедших друг друга, сердец.
*       *       *

Я закрыла глаза, чтобы не видеть его пронзительно-голубых глаз, таящих для меня  необъяснимую тайну волнующего весеннего вечера. Я чувствовала приближение чего-то сильного, по настоящему важного, удивительно неотвратимого …сквозь тени предательски подрагивающих ресниц я предвидела каждое новое движение его глаз, предчувствовала каждое прикосновение, еще не дотронувшихся до меня рук… В немом оцепенении, каждая минута отсчитывалась тяжелыми ударами сердца, в воздухе парило ожидание невероятного и вдруг…лег кий порыв прохладного ветра дотронулся до лица и распахнул мои глаза. И я увидела чудо! Прямо на меня, причудливо разлетаясь , отталкиваясь друг от друга, сверкая отблеском уличного фонаря, летел самый яркий, самый настоящий весенний снег! Как завороженная  я смотрела вверх; небо  заслонило от меня весь окружающий мир: знакомую плохо освещенную улицу, нелепый дом , сутулой спиной заслонивший еще не зазеленевший парк, даже машина, всем своим теплом гревшая меня весь этот вечер, как будто перестала существовать. Снег нежно касался моего лица и сразу таял, и я чувствовала удивительную радость ,зарождавшуюся где-то в глубине меня и разливающуюся теплом по всему телу. Моя рука сильно дрогнула, когда я почувствовала, как чья-то горячая ладонь приблизилась и дотронулась до моих похолодевших пальцев. Это он решил напомнить мне о том, что мы дарим друг другу это чудо.

*     *     *

Иногда, мне начинало казаться, что сердце больше не бьется. У меня в груди застыло мучительное и вместе с тем приятно чувство приближения долгожданного вечера. Я не торопилась: сходила в душ, открыла книгу на недочитанной странице, внимательно прочла несколько следующих предложений, отчаявшись понять, швырнула книгу на кровать, включила музыку, песня оборвалась на полу слове… отключилось электричество. Это всегда происходило в самый неподходящий момент.
Странный отсвет свечи, дрожащий не то от испуга, не то от холода, озарил маленькое пространство уютной старой комнаты. На мгновенье захотелось все забыть, закрыться, поверить в то, что все происходит не со мной. Я очнулась от стука в дверь. Руки стали такими холодными, что ручка двери, к которой  я прикоснулась, обожгла меня. «Какая ты красивая!»- были первыми его словами. Я ждала их, пока теплые струи воды гладили своими бархатными ладонями мое тело, пока я придирчиво выбирала каждую новую, подчеркивающую мою красоту деталь одежды, а мои большие, горящие странным блеском глаза пристально смотрели на себя в зеркало, я ждала их весь вечер. Он просто стоял и смотрел на меня, боясь приблизиться и разрушить незримую ауру этой волшебной сцены. С  тихим треском от стены отделилась и упала вниз, рамка с моими фотографиями…Машинально я подняла их, и сердце пронзила острая боль-«Боже, что же я делаю?» Он взял меня за руку. Я быстро ее вырвала и как в бреду оделась и вышла на улицу. Рядом со мной были друзья, и я пряталась за ними, как за последней, отделявшей меня от пропасти, стеной.
Свет разлетелся на миллионы разноцветных брызг, отражающихся от зеркальных стен, натертого до блеска пола, звенящих стеклянных стаканов, и с хаотичной непредсказуемостью падал на лица танцующих в зале людей. Их было так мало, в эту холодную ночь зарождающейся весны, что казалось, что все пространство этого сверкающего, звенящего музыкой клуба принадлежит нам! И было что-то отчаянно-свободное в этом, попадающем  мне в грудь, воздухе,  в каждом движении была легкость , хотелось закрыть глаза и кинуться в этот шумный круговорот с головой. Он был все время рядом, мы ни о чем не говорили, музыка избавила нас от этой возможности, и я была бесконечно рада, потому что боялась его слов. Зазвучала медленная музыка. И он в первый раз подошел так близко, что я смогла почувствовать его дыхание, его запах. Мы остались одни посреди опустевшего, на время этого танца, зала. Моя голова кружилась не переставая ,я не могла поймать такт, мои ноги казались невозможно нелепыми, я пыталась перестать чувствовать его руку на своей талии, наши глаза встретились, а потом мне стало так невероятно  легко… Все вокруг растворилось, остались только мы и музыка…




*      *     *
Целый день небо хмурилось и  плакало холодным колючим дождем.  Хотелось забраться под теплый плед, согреться и слушать, как за окном бушует эта непредсказуемая непогода. Я отменила все занятия, а к вечеру, когда стало невыносимо сидеть в пустой, навевающей грусть комнате, я одела теплый свитер, открыла мой большой зонтик, цвета дождливого неба, и отправилась на очередную романтическую встречу с  моим старым другом-роялем.
Старый класс, едва вмещающий в себя два ряда коричневых угловатых парт, робко приоткрыл для меня свои двери. Маленький, до невозможности разбитый рояль, робко вжался в пыльный угол, отчаянно стесняясь своей внутренней и внешней искалеченности. Легко проведя внутренней стороной ладони по шершавой, пожелтевшей от времени клавиатуре, я почувствовала чуть уловимое трепетание- рояль был жив! В этот момент, во мне родилось предощущении звука, которое разрасталось по мере приближения своего реального воплощения, и когда первый, давно предслышимый звук разлился в пространстве залитого электрическим светом класса, тусклые лампы вспыхнули, а шторы всколыхнулись навстречу звучащему миру. Вся серость дня была забыта вдохновением нескольких часов, и только холод, скользя по полу извивающейся змеей, острыми зубами впивался в ноги, а затем, перебегая от мышце к мышце, добирались до кончиков пальцев, парализуя возможность играть.
В груди что-то сильно сжалось, когда он пришел ко мне, уютно раскидывая вещи по партам и стульям моего класса. Он распахнул дверцы своей музыкальной шкатулки, извлекая оттуда, отражающий в себе наш маленький мир, инструмент. Я взяла его в руки, пытаясь понять новую природу музыки, рождающейся в его таинственной глубине. Его пальцы касались моих, и я с уверенной точностью  располагала их по ряду серебреных клапанов и деревянных отверстий, пока , наконец, я не смогла поднести его к моим дрожащим губам. Не сделав не одного вдоха, даже не коснувшись холодной трости, я высвободилась из паутины сковавших меня движений и положила кларнет на рояль. Как будто неожиданный натюрморт появился перед  глазами. Наши инструменты, мгновенно оказавшиеся на редкость гармоничной парой, сказали все за нас.
После его ухода, я тщетно старалась поймать ускользнувшее вдохновение, но заменившее его чувство, оказалось настолько острым, что я останавливалась, и в оцепенении смотрела на ,искаженные отражением испорченной полировки, глаза. Я подошла к окну и заметила, что на столе остался большой металлический термос и горсть конфет. Было безумно холодно, и этот внезапно появившейся дар спас меня, наполняя грудь приятным теплом. Я открутила тихо скрипнувшую резиновую пробку, и по всему классу разлился давно знакомый с детства аромат мяты. Первый глоток согрел меня и подарил столько необъяснимого счастья, что закрыв глаза, я представила наш уютный деревянный домик на даче и дедушку, собирающего в душистых летних сумерках мяту.
Вспомнив это, я тихо улыбнулась нитям дождя, стелющимся по окнам с удвоенной силой, и сделала еще один глоток.




*     *     *

Телефон выпал из моих рук и с глухим стуком ударился об источенный временем коврик под старым пианино. Обдумывая прочитанное, согнув шею, и положив заметно потяжелевшую голову на руки, нервно сцепленные на спинке стула, я сидела не двигаясь, пока не почувствовала неловкость моей позиции. Я быстро подняла телефон, и еще раз пробежала глазами по рядам, ускользающих вниз строчек. Полураскрытые лепестки чайной розы затрепетали под порывом ветра, вырвавшегося  из щелей потрескавшейся форточки. Слова, которых я ждала всю жизнь, твердыми латинскими буквами светились на маленьком экранчике. Их обезоруживающая сила лишила меня возможности думать и сделала абсолютно счастливой и абсолютно несчастной одновременно. Я оделась, и не обращая внимание на то, что происходит вокруг меня, вышла на улицу. Морозный воздух хлестнул по щекам, но было слишком поздно, чтобы вернуться в тепло.
Пройдя под искривленным проемом надвинувшейся на меня арки, я зашагала в темноту, уходящей вниз улицы. Подернувшаяся холодом неподвижная поверхность реки, отражая в себе хаос движущегося города, приковывала к себе мой взгляд. Казалось, в ней заключен секрет другого мира, который хотелось постичь, оставив внутри себя ускользающее чувство сегодняшней нереальности.
Свет фонарей, мимо которых я проходила, тусклыми звездами падал на воду, создавая сотни новых созвездий, над которыми пролегла пропасть сгорбленного от старости моста. Я шла дальше, теряясь в обманчивом вихре обступающего меня вечера, но с надеждой на то, что меня найдут. Но никто не шел за мною следом, лишь редкие прохожие, не поднимая глаз, проносились мимо, как в ускоренном режиме видеосъемки, и сливались с цветом, расходящегося во все стороны асфальта. Это был первый вечер, поведенный наедине с его признанием.

*      *      *
Каждое утро, ощущая прохладный аромат роз, я не могла понять проснулась я или еще сплю.  Сквозь призму радужной оболочки глаз, я видела  дрожание перламутровых капель на нежных лепестках: бежевых, розовых, золотистых. Просыпаясь в своем удивительном цветнике, овеянном воспоминаниями пылких признаний и едва уловимый истинных чувств, я подходила к цветам, которые в причудливом хаосе стояли в самой разной посуде по всей комнате, и искренне радовалась каждому из них. Иногда,  в порыве детской шалости, я срывала лепестки с одной из моих питомиц и осыпала  ими все вокруг, представляя себя в чудесном вихре розового дыхания. Он не дарил мне белых роз, хотя знал наверняка мою странную слабость к ним.
В этот вечер он пришел ко мне, даже не предупреждая. С упорной сосредоточенностью я учила одно из самых сложных и интересных произведений в моей программе. Из сотни  закрытых дверей и мириадов звуков, разносившихся внутри призрачных коридоров полутемной консерватории, он нашел мои. Почувствовав чье-то присутствие, я оглянулась и увидела его, неподвижно стоящего в дверях за моей спиной. Он подошел и положил на рояль дышашюю свежестью длинную, белоснежную розу. Подняв меня на руки, он покружился несколько раз по комнате, поставил меня на пол и, обняв, с настойчивой нежностью искал своими губами мои. Отчаянно сражаясь с приближением поцелуя, я прижалась к нему так сильно, что из-за его высокого плеча видела самый маленький и самый важный кусочек класса: большой концертный рояль и белую розу, размыто отражающуюся на его черной матовой поверхности.
Мы вышли на улицу и слились с толпой не отличающихся друг от друга парочек, которые смеясь и прячась от дождя, стеклись под кров старого , совецкого кинотеатра. Поддавшись общему искушению, мы оказались в сыром, поддернутом пылью зале. Весь фильм, в переплетениях наших чувств, мы разгадывали его смысл. Я так сильно замерзла, что он снял с себя куртку и укрыл меня ей до самого носа.
Пока он прогревал машину, я ходила по узкому, гранитному бордюру на краю парковки. Он подошел и протянул ко мне руки, но я продолжала рассыпать вокруг тысячи брызг, своими неосторожными шагами. Дойдя до конца, положив руки к нему на плечи чтобы спрыгнуть, я почувствовала горячий, дрожащий от волнения поцелуй, который было уже невозможно предотвратить. Роза, которую я  до сих пор сжимала в своих руках, выскользнула из моих, ослабевших пальцев и медленно, теряя свой первоначальный цвет, рассыпала по мутной поверхности лужи белые, подернутые слезами дождя, лепестки…

*       *       *

- Ты выйдешь за меня замуж?- спросил он, спустя десять дней. В нежном полушепоте, касании рук, разлилось столько тепла, что было трудно дышать.
Я ответила на этот вопрос намного раньше, чем появился он, и только по моим глазам можно было понять это. Он закрыл и свои и мои глаза, не требуя никаких слов, получая больше желаемого. Чувство взаимности, вспыхнуло и озарило на миг, наши отражаемые друг в друге взгляды.
*       *     *

За пять минут до начала зачета, я старалась забыть о том, что день начался чередой неудач: чайник, предательски задымившись, лишил меня горячего утреннего чая, а когда позвонил он, телефон, звонко хрустнув, развалился в моих руках на две ровных половинки.
Как загадочный талисман, сжимая в мокрой от волнения ладони телефон, пропитанной его запахом, я прятала, хранящий счастливую тайну взгляд, на гранях мутных цифр медной таблички, прибитой к двери экзаменационного класса. Заметив внимательные глаза людей пришедших меня послушать, знакомое чувство колючим комком подкатило к горлу и предательски разлилось по резко отяжелевшему телу. Предстояла борьба, границы которой терялись в пространстве ощущений, скрепленных силой воли и четко поставленной целью.
Первый звук, взятый почти что дерзко, дрожащими обертонами всколыхнул звонкую тишину класса и волна нахлынувших на меня эмоций, на гребне звуков подхватила и понесла мои руки на встречу одной из самых прекрасных бурь.
Насколько незначительными мне казались слова друзей, сказанные в этот день. Я что-то им отвечала и в дымке восторженного сознания виднелись очертания радостного ожидания. Закрывшись ото всех в своей, дышащей покоем, комнате, я открыла заветный ящик и за тонкую талию вытащила хрупкую сигарету. Я не умела курить, но в такие моменты это становилось неотложной необходимостью. Осторожно открыв стеклянную дверь балкона, я полной грудью вдохнула напитанный новой жизнью воздух, падающих с крыш сумерек, села на, впитавшую в себя тепло, деревянную ступеньку, и щелкнула шершавым колесиком, вырывая горячую искру из лап, подступающего ко мне холода. Чуть оперившиеся верхушки деревьев, расстилаясь под моими ногами зеленым воздушным ковром, гладили ржавые перекладины скрывающего меня от посторонних глаз, балкона. Пробираясь сквозь дымку, кружащуюся над головой, мысли плыли в самые далекие места, ведомые чутким оранжевым огоньком.
Машина уже полчаса ждала меня у подъезда, а я все никак не решалась выйти. Сегодняшний вечер пугал меня своей смелостью, но всепоглощающее желание сделать именно так, не отступало, а становилось все острее. С трудом повернув ключ в тугом замке, оглянувшись по сторонам, я спустилась вниз и юркнула в душный полумрак машины, ожившей в его руках. Мы ехали по извилистым переплетениям плохо освещенных улиц, и я чувствовала себя потерянной в этом, ускользающем из под ног, мире. Мы зашли в сырой подъезд, изрезанный тысячами морщин отвалившейся от стен шпаклевки, и попали в небольшую съемную квартиру. Холодильник, переполненный обилием разнообразной еды, распахнул свои двери, и оставалось только все разложить и устроить торжественный ужин. В его руках алым светом вспыхнули бокалы, доверху наполненные густым переливающимся вином. Я сделала всего один глоток, и приятный дурман закружил уставшую за день голову. Перед глазами поплыла комната с ярким монитором включенного компьютера, мягким диваном, полочками, сделанными его руками, мягким светом, падающим из коридора через стеклянные квадратики двери. Он включил фильм, смысл которого я не улавливала. Я прилегла на диван, а он обхватил мои ноги своими сильными руками и говорил то, о чем я могла только молчать. «Я тебя никому не отдам»- в отчаянии прошептал он, судорожно прижимая меня к себе.
Была глубокая ночь, когда он решился вызвать такси. Мы ехали на заднем сидении, тесно связанные одним, закинувшим нас в самую середину, порывом неосторожно подаренного чувства. Не было больше сил ни говорить, ни думать и только руки, сцепленные друг с другом кончиками побелевших пальцев, выдавали нас.

*       *      *

Солнечные лучи, скользнувшие по моему лицу, разрушили легкое ощущение волновавшего меня все утро сна. Медленно потянувшись, я стряхнула его с себя и в тот же миг вспомнила о завтрашнем экзамене. С этого часа в душе задрожала тоненькая тревожная струна, предсказывающая скорые перемены. Я ждала его прихода, как никогда раньше: касалась пальцами клавиатуры, отдергивала их, словно обжегшись, и смотрела на часы.
Прозрачный вечер, неторопливо опускающийся на землю, был нашей последней возможностью не только слиться в звуках музыки, но и оценить то, немногое время, что было нам дано. Он вошел в класс- красивый, высокий, готовый на все ради меня- ослепляя меня искренним выражение своих глаз. Он кинулся ко мне, и я раскрыла навстречу его объятиям свои, уже более спокойные, уверенные. Два инструмента - две души переплетались между собой самыми тонкими переливами чувств, оттенками настроений, каждый вздох наполнялся особым чувством, каждый вздох был рождением новой сильной жизни, а звуки бережно  хранящие тепло наших рук, отражаясь от стен радужными искрами вылетали сквозь открытые окна и разносились в высоком весеннем небе. Мы, в своем отчаянном счастье, не заметили, как прошел вечер и ночь, в своем неумолимом приближении заставила нас почувствовать, как сильно мы хотим быть рядом. Что мы хотели отпраздновать в наш последний вечер мы не знали, но чувствовали так остро, что ни какие слова не могли этого объяснить.
Когда в магазине мы покупали самые вкусные в мире вещи, он так сильно  прижал меня к себе, что я сдалась и решила, что эти оставшиеся часы будут только нашими, вопреки всему что творилось у меня на сердце. Пустить его в свою комнату на ночь теперь означало так мало, в сравнении с тем мигом, когда я впустила его в свое сердце.
На скатерти, причудливо изрезанной следами ножа и ожогами посуды мы мастерили наш ночной ужин. В его руках, теперь уже ловко орудовших ножом, все обретало новый смысл. Однажды, мы рассматривали наши руки и заметили, что они удивительно похожи. Моя ладошки была слегка приуменьшенной копией его, но с теми же особенностями линий, изгибами пальцев… Это было одно из многих совпадений так быстро сроднивших нас.
Из минутной задумчивости я была вырвана внезапной резкой болью, полоснувшей мою руку от ладони до запястья. Это нож, случайно дрогнувший в его пальцах, сорвался, и ранил мою руку. Он лечил меня с такой необыкновенной заботой и нежностью, что вся моя физическая боль перетекла в полное ощущение блаженства и близости. Началась самая невероятная ночь откровений. Сколько самых важных слов было сказано, сколько слов несказанных было прочитано по глазам. Ни один миг, ни один взгляд не был пустым, каждая новая секунда заполнялась емким и таким неуловимым, сжимающим в тиски сердце, счастьем. Ночь, окутавшая нас своим уютным пледом, дарила столько времени, сколько требовали наши ненаглядевшиеся глаза, ненаговорившиеся губы…Мы не заметили как за окнами стало  светать и слова, замирая на губах превращались в белый утренний туман.
После того ,как он ушел, оставляя надежду на новый день, стирающий своими лучами следы длинной ночи с ее обворожительным обманом, туманными обещаниями, но в то же время такой ясной, что каждое слово, каждое движение и выражение лица, подобно долговечному фотоснимку, оставалась жить в своей неизменности и неотвратимости. И я заплакала. Это были самые настоящие, самые искренние слезы счастья!


*        *        *
Легкое головокружение, сопутствующее событиям бессонной ночи, заставило в отстраненном бессилии закрыться, моим воспаленным от усталости глазам. Но сон не приходил, и моя голова, составляющая в себе, как в замысловатой арифметической формуле, цепочки приходящих мыслей, продолжала жить вне зависимости от моего бессилия. Ломкий утренний свет, ложившейся неровными пятнами на раскиданные в беспорядке вещи, длинными щупальцами, скользил по моим дрожащим ресницам. Внутри изменившегося восприятия действительности, реальность сегодняшнего экзамена теряла свои контуры. Превозмогая желание отказаться от происходящего со мной, я вдохнула вязко расползающийся по комнате, аромат дешевого кофе. После бодрящих утренних процедур, я полностью смирилась с моим неуверенным состоянием, и наугад, взяв несколько  бархатных звуков, задумчиво вгляделась в медленно ползущий вверх столбик оконного термометра. Вдохновение сегодняшнего вечера испарялось на прозрачной пленке нот, погасив внутренне свечение и потускневшими страницами они являли свое немое равнодушие.
Потемневший класс, скрадывающий свой свет в гузно нависшей над окном туче, нагнетал необъяснимую тревогу. Каждая пуговица, плотно прилегавшей к телу, концертной рубашки, впиваясь в тело, вызывая неудобство, рвущемуся наружу сердцу. За пол часа до выхода на сцену, все существующее вокруг застывает на полу-вздохе, и только тоненькая  жилка вены, пульсирующая на прикрытом волосами виске, горячими толчками возвещает о приближении бури.
Затуманенным взглядом он окидывал, открывшеюся ему картину : девушка за роялем в полусне, откидывающая русые кудри, облизывающие взбеленные края клавиш, тоненьким носочкам туфли, протягивала волнующие кровь звуки, через два взгляда устремленных в будущее.
С первого взгляда я скорее почувствовала, чем поняла, что не с могу с ним играть. Множество самых жалких попыток, бездарно использованных в тишине старых классов консерватории, не дали мне не малейшего шанса открыть в себе этот дар. Выход на сцену с ним, означал для меня подъем по лестнице, воздвигнутого эшафота, где каждый шаг, безнадежно приближающийся к цели, отнимал у меня последние силы.
Под неусыпным наблюдением свисающих с потолка софитов, мы превратили наше откровение в безжизненную сцену ослепшей жизни. Он играл так, как не играл никогда и не с кем. А я, не отдав на растерзание чужих глаз, ни одной капли, питавшего меня чувства, осталась неразбитой в этой ничтожной комической сцене, но абсолютно опустошенной.
Мы стояли на крыльце по-субботнему опустевшей консерватории. Мои ноги не могли сделать ни шагу прочь, а дождь, наотмашь хлеставший по чернеющей груди асфальта, холодными брызгами остужал мои пылающие щеки.

Отпуская себя за завесу проливного весеннего дождя, мое сердце, оставшееся биться на холодных ступенях консерватории, затихало в безнадежном стремлении неосуществившейся мечты. Каждое слово, каждый день, словно драгоценный камень, вплетающийся в узор хрустального ларца, оно оставляло в своей бесконечной памяти, как воплотившееся однажды чудо. Растворяясь в уносящем меня потоке, я все время чувствовала, как он пытается поймать мой полупрозрачный силуэт, своими потемневшими от дождя глазами.