Шкура лешачья

                ШКУРА  ЛЕШАЧЬЯ


     Недолог век первому снегу, выбелит землю и потихоньку растает,
  как и не бывало. Осень, не осень, но ещё и не зима. Так - предзимье,
  угрюмая пора с холодными порывистыми ветрами и ночными морозами.
     Долго мы с внуком выглядывали в окно и так, и этак рассуждая:
  стоит ли покидать тёплую комнату, чтобы побродить в лесочке, за посёлком. Всё решилось в одну минуту. Солнышко, прорвав завесу туч,
  обласкало поскучневшую землю. Дескать, не горюйте поля и перелески,
  разъезженные дороги и унылые обочины. Я всего лишь в зимней командировке. Вот вернусь, и заживём мы лучше прежнего.
     Быстро собрались мы, прихватив с собою целлофановый пакетик для
  лесных подарков и за дверь. Ледок похрустывает на замёрзших лужицах, но кое-где уже темнеют пятна на асфальте, обогретые солнцем.
  "Не-ет, этим нас не удивишь. Скорей, скорей выбраться бы нам за посёлок. Там другая страна, где на каждом шагу чудо чудное, диво дивное",
  - думали мы, прибавляя шагу.
     Наконец мощёная улица перешла в, искромсанную колёсами грузовиков,
  с забрызганными грязью обочинами, дорогу, вихляющую между здоровенных
  пней, изъеденных короедами.
     - Смотри, какое толстое дерево тут росло, а остался от него только
  простреленный пень! - взобравшись на него и притопывая ногами, восторженно и вместе с тем с некоторым огорчением, воскликнул Саша.
     - Всему есть своё начало и конец. А эти "прострелы" сделали маленькие червячки. Железному топору немало нужно потрудиться, чтоб
  совладать с этаким чудовищем с бесчисленными щупальцами корней, а они грызут
  и грызут себе.
     Мы, сойдя с утоптанной тропинки, свернули на еле приметную, среди
  жухлой листвы, шишек и сломанных ветром веток, тропинку. Было тихо,
  только где-то постукивал дятел, тинькали синицы. С высокой сосновой
  ветки наблюдал за нами ворон.
     - А он старше меня? - кивнув на ворона, спросил внук.
     - Он меня на свой день рождения не приглашал. - Отшутилась я. -
  Это только человек считает годы, то, что уже успел сделать и что бы
  он ещё хотел сделать. А ему это ни к чему. Жизнь для него - это то,
  что он видит и делает сейчас, в эту минуту. "До" и "после" - это
  выше его понимания.
     - Но так же скучно...
     - И скучать он не умеет. Ищет себе пищу, защищается и сам нападает. Его жизнь похожа на лодку, плывущую по течению. Что будет в
  следующую минуту, ему не ведомо. Впрочем, будущее не всегда ясно и
  для человека. Порой обстоятельства решают всё...
     Так, мирно беседуя, мы шли всё дальше и дальше. Обогнув молодой
  ельник, попали в страну нахоженного леса, поваленных деревьев давнишних и совсем ещё недавно вывороченных с корнями ветром. А вокруг
  белели подрастающие берёзки, тоненькие осинки и колючие сосенки. Звук
  шагов почти не слышен, скрываемый мхами, которые проглядывают из-под
  опавшей листвы сплошным зелёным ковром.
     - Смотри, смотри! Бревно спит под зеленым одеялом. Будто зелёной
  шкурой укуталось. Наверно тепло ему под ней, - удивлялся Саша.
     - Тепло не дереву, оно уже погибло. А вот мелюзге разной, которая
  устроилась там зимовать, наверное, и правда тепло.
     - А если поднять мох и посмотреть? - Озорным любопытством загорелись Сашины глаза.
     - Что ты, что ты! Нельзя нарушать их покой! Вот представь себе,
  что медведь придёт в твой дом. Просто так, чтоб посмотреть как ты
  живёшь. Заодно переломает в доме мебель, тебя до смерти напугает.
  И уйдёт опять в лес. Ты будешь рад такому визиту?
     - Нет, конечно. Мне такой гость не в радость. Но откуда в лесу
  так много разных мхов?
     - Это шкура лешачья.
     Мы оглянулись, заслышав незнакомый хрипловатый голос. Перед
  нами стояла, повязанная большим клетчатым платком по самые глаза,
  женщина с хворостиной в руке. Чуть поодаль паслись две белых,
  безрогих козы.
     - Чья-чья шкура? - переспросила я.
     - Лешачья. Ну-у, по лесам лешие живут. Они, как и все зверьё лесное,
по весне линяют. Только зверье теряет клочки шерсти, а они скидывают с
  себя мох. Просто снимают, как шубу с плеч и бросают где придётся. А
  шуба эта живая. Она, распластавшись на земле, продолжает расти. Ну
  как вам сказать? Прирастает к земле. А уж сквозь неё там всякая травка прорастает, чему надо расти на этом месте, то и растёт. Осенью морозец травку прибьёт, а мох знай себе, растёт. Зелёненький такой. Как раз сейчас время ему расти. Вон, поглядите. Всё, до самых веток деревья разными мхами и лишайниками обросли. - Указывая хворостиной, то в одну, то в другую сторону, объясняла женщина.
     - А лешие, что в разные шубы наряжаются? - поинтересовался мальчик.
     - Нет, это лешие разные бывают. Вот как детишки: чёрненькие, рыженькие.
     - И что ж они свою шубу не ищут потом, осенью?
     - Зачем? У них за лето новая вырастает. - Уходя, вслед за козами,
  сказала женщина в клетчатом платке.
     - Это правда, что бабушка сказала? - спросил Саша.
     - А тебе хочется, чтоб это было правдой?
     - Ну-у, не знаю. Может это легенда такая. А можно мне взять домой
  немного мха? Леший не обидеться?
     - Думаю, что нет. Люди с давних пор собирали лесной мох. Пазы в
  бревенчатых домах затыкали, на зиму между оконных рам клали, огонь
  им разжигали, ну как мы теперь бумажку поджигаем. И, конечно, многие
  звери им лакомятся. Знаешь, лешие, что домовые. Они не злые. Если в
  лес добро в душе несёшь, добро и вынесешь...
     Мы содрали с камушка лоскуток ветвистого мха,  присовокупив к нему несколько  шишек, вернулись домой. Только-только разделись, и над дверью раздался звонок.
     - Мама пришла! - заглянув в дверной глазок, воскликнул Саша.
     - Ну, вот и погостил! Теперь только на зимние каникулы приедешь?
     - Не знаю. Может, как ни будь в выходной, - торопливо одеваясь, отвечал внук.
     - Скорей, скорей сынок. Машина ждёт, - поторапливала его мама.
     - Мох не забудь посадить! - уже с подъезда, напомнил он.
     Я кивнула головой, прислушиваясь к удаляющимся шагам.
     Мох разложила в мелкую посудину, предварительно сыпнув на дно
  горсть земли. По краям обложила шишечками, маленькими камушками.
  "Кусочек леса на тарелочке!" - улыбнулась  своим мыслям. Полила
  водичкой и ушла на работу. Утром, вернувшись после ночной смены,
  первым делом взглянула на свою моховую полянку. Включив настольную
  лампу и придвинув блюдце поближе к свету, достала лупу.
     - Ох, ты! И правда лес! - всматриваясь через стекло, воскликнула я. -
  Красота-то, какая!
     Малюсенькие капельки росы, которые видно только через лупу, как
  крошечные светлячки поселились на веточках мха. Маленький жучок,
  со светло-коричневой спинкой, пробирался между огромными, по сравнению с ним, деревьями. "Жизнь в миниатюре", - сказала бы моя знакомая,
  если б увидела этот живой уголок. А на меня нахлынули детские воспоминания. И виделись уже зеленые бугорки мха на соседской прогнившей соломенной крыше сарая. Прыгающая по самому коньку хвостатая,
  суетливая сорока и на холодном ветру летящая редкая снежная крупа...
  "Зимний сад моего детства", - с горьким вздохом подумалось мне.
       Затворниками сидели мы, дети послевоенных лет, в крестьянских избах
  до самого тепла. Зелёный мох на соседской крыше притягивал наши
  взоры. Сороки, воробьи, синички, залетевшие в промозглый двор, присыпанный
  сенной трухой, испещрённый куриными метками и козьим горошком, - привычно изученная до мелочей картина из запотевшего окна. Но она была
  единственной радостью для детишек, которым не во что было обуться и одеться в   зимнюю пору.
     "Шкура лешачья", - вспомнились слова незнакомой женщины. "А на крыше, чья шкура? - невольно возник в голове вопрос. - Какая разница
  "чья"? Такое вот маленькое растение. А вот, поди ж ты, ни мороз его
  не берёт, ни жара. Чуть брызнет дождик и оно зазеленеет. Какая же,
  всё таки неодолимая жизненная сила в нём!"
     Я еще долго смотрела сквозь лупу и просто так, на моховой островок.
  Многое мне тогда припомнилось, передумалось. Но одна мысль, как бы подводящая черту, а может переводящая к другим мыслям, всё же запомнилась.
  "Как хорошо, что мир земной такой разнообразный! А что красивый, так
  тут и спорить не о чём, если даже мох может восхищать и вызывать в
  памяти далёкие воспоминания".

                11 ноября 2001г