Позднее зажигание

             Вера Павлова «и слово «***» на стенке лифта перечитала восемь раз». Ну, Вера перечитала – молодец. А написал это слово Кеша.
             Кеша Позднее Зажигание.
             Мы все немного тормозим. Иду провожать гостей, забываю дома ключи от входной двери и ночую у матери. В двенадцать часов ночи, через два мертвых района, овраг и лесок, иду попинывая снег.
             Примерная схема пути: шаг, эх елки, фр-фр, шаг, упс, швырк-швырк, шаг, поскользнулся, еб.   
             Хорошо идти ночью, но холодно. Ночью как-то по особенному воспринимается холод. Обреченно, что ли. Представляешь себе уютное становище. Кипящий чайник, бутылку водки, жареную колбасу, хлеб. Шконку под медвежьей полостью, за окном ветер со снегом. Хорошо бы камин, но можно и большую электрическую плитку. Не батареи, не центральное отопление.
             Примерная схема ужина: водочки с мороза, закусить колбаской, горячего чая. Покурить. Полистать книгу перед сном.
             Такие мечты.
             Герметичные. Маленькая каюта, лесная сторожка, парижский чердак.
             Я когда утром от мамы возвращался, встретил Кешу. За ним бежала большая черная собака. Ничего мистического, учитывая, что дьявол воплощается в пуделя. Мы Гете верим, как никому. На уроках немецкого, Кеша, мой одноклассник, не зевал, повторял усердно: ам энде дез лишз, ам энде дер либе…
             Либо либе, либо нет. 
-- Здравствуй, Кеша.
-- Привет.
-- Куда путь держишь?
             Никуда он не держит, так идет. Выцарапывая ключом от квартиры слово «***» на стенке родного лифта, Кеша не думал ни о чем. Пишет и пишет. Традиция, знаете ли. Что еще можно написать в лифте? Спартак – чемпион? Так Спартака убили во время одноименного восстания. И теперь он герой, а не чемпион. 
             Мы в лифтах все больше целовались. Стоило мне оказаться в тесной каморе вдвоем с барышней, как я тут же прижимал ее к себе и целовал. Некоторые отвечали. Бежать-то некуда.
             Теперь живу на первом этаже, да и возраст уже не тот. А Кеша живет на другой стороне дома, то есть я в первом подъезде, а он в четвертом. Хрущевка, заселенная старухами, алкашами, подростками, мной и Кешей.
             Но слово «***» было выцарапано не здесь. А в лифте девятиэтажки нашего детства. Двадцатиодноподъездной. Целый мир. Можно было спокойно профланировать вдоль дома, или обойти пару раз вокруг и – нагулялся вполне. Мы ходили в школу через дорогу, и пока плелись по пешеходной дорожке со стороны балконов, Кеша все поднимал бычки, обжигал спичкой фильтр, докуривал.
             Иногда мы пили семьдесятвторой портвейн, реже водку, и тогда черный гетевский пудель махал нам хвостом. Хорошо же.
             Пуделя видели многие. От бутылки на троих, явно покачивало.
             Но Кеша не был Фаустом, а я не был Гете. Мы даже не были собаками, хотя мечтали ими стать.
-- А помнишь?
             Чего там помнить. Тихое сумасшествие юности или тягучий морок не кончавшегося детства? Иди, дорогой. Кеша не идет, спрашивает:
-- А помнишь?
-- Не помню.
             Летом он съездил в Египет. Вместо раскаленного впечатления, у него осталось такое чувство, ну как будто зимой слышишь запах салата из свежих помидоров с огурцами. Сказал:
-- Давай слетаем, попьем десять дней вдалеке? Так хорошо, купил в дьюти фри текилки и бухай. И бухай. И бухай.
             Его заело.
-- Представляешь, ни одной знакомой рожи. Твори непотребное в свое удовольствие. И не будет замечаний. И не будет гнусных жен и милиционеров. Сладкий сон.
-- Представляю.
-- Летим?      
             А мы что делаем. Мы всегда летим.
             Но как хороша идея. Полнейшая анонимность и фонтан представлений.
             Примерный план времяпровождения: встал, накатил, пришел к бассейну, лег, полежал, встал, накатил. Пошел гулять, остановился, накатил, пошел дальше, остановился, накатил, вернулся к бассейну. Накатил, накатил, накатил.
             Гав-гав.
             Красавец с челюстью дебила, бежит, расплескивая восторг. Ба, да это наш официант старается. Но мы уже улетаем.
             Позднее зажигание хорошо тем, что успевает всегда тот, кто не торопится. Вот мы везде и успели. В свои, сколько там? Вот в эти свои, обременены, четвертой семьей, седьмым автомобилем, девятым ребенком. Двенадцатой квартирой. И первой любовью.
-- Кеша, ты счастлив?
-- Спрашиваешь.
             Естественно, что же еще я делаю, как ни спрашиваю. Пудель, не прячься. Выйди, улыбнись Фаусту, сука (в смысле кобель). Здесь все свои. Вот миска с костями, вот банка с водой. Ешь, пей, не хочу. Не хочешь? И я не очень. Улыбается, гад. Подай голос, красавец.
-- Гав-гав.
             Это не пудель, это Кеша.
-- Гав-гав.
             А это я.
             Мы же победили. Только у победителей может быть такая идиотская улыбка.
             И столько счастья в самом начале.
             Примерная схема жизни: родился, жил, не жил, умер.