Моя ненаписанная книга

      Когда мне было 9 лет, я решила стать писательницей. А решив, задумалась: о чём писать? Мои дедушка и бабушка были репрессированы. Дедушку расстреляли задолго до моего рождения, а бабушка, «отсидев» 8 лет, нелегально проживала с нами. Она была прописана  не в Московской области  и время от времени ездила в далёкую деревню Дубровку, чтобы участвовать в выборах и отмечаться в местной милиции. Эта двойственность очень угнетала меня. Я знала, что бабушка – хорошая, что она не враг народа, но говорить об этом было нельзя. Нельзя было также упоминать о родственниках, показывать подругам старые фотографии.
 
        И вот я решила разоблачить эту несправедливость. Понятий «культ личности» и «жертва сталинских репрессий» тогда ещё не было. Но как написать? Меня же исключат из пионеров и «посадят». И родителей тоже, и бабушку. Значит, надо как-то шифровать. Может быть, азбукой Морзе? Нет, её знают многие и расшифруют быстро. Ребусами? Слишком сложно, книга-то будет «толстая». В конце концов, придумала шифр. Но работа продвигалась медленно.

        В раздумьях о книге я ехала с родителями на юг, было лето 1956 года. Для большинства советских людей «секретный доклад» Хрущёва на ХХII съезде КПСС уже перестал быть секретным, но дома при мне такие вопросы не обсуждались. Поэтому, когда звучавшая по радио музыка сменилась монотонным чтением «взрослого» текста, я сначала не придала этому значения. Но, вслушиваясь, начинала понимать, что происходит что-то очень важное. Уже потом я узнала, что это было Постановление ЦК КПСС «О преодолении культа личности и его последствий». Для меня это было настоящим потрясением. То, что я долго не могла высказать, назвали вслух. Об этом можно говорить!
 
        На отдыхе я продолжала осмысливать услышанное, а когда вернулась домой, уничтожила свои «шифровки» - теперь и без меня разоблачат. Никто тогда об этом не узнал. Только через несколько лет рассказала брату. И мы оба не могли понять, как же так: для всех  разоблачение культа личности было сигналом, что теперь можно и нужно писать, а для меня - наоборот. Видимо, я почувствовала, что взрослые сделают это лучше. Однако по прошествии многих лет поняла и другое: порой пережитое лично, выплывшее из глубин памяти или от кого-то  услышанное может стать тем штрихом к известному, который делает историю живой и близкой.