свиньи. две недели вечности

свиньи

У них были большие смешные розовые уши. Тела свиней были грязно-белесые, а вот уши именно розовые, как рисуют в мультиках, широкие и прозрачные, обмякшие. Они колыхались на ветру, как будто свиньи баловались и специально ими размахивали вместо флажков. Но они не баловались, им было холодно и они стояли втроем, прижавшись друг к другу боками и головами, уткнув большие влажные пятаки в щетину и так и ехали, дрожа и покачиваясь в высокой клети, прицепленной к мятому видавшему виды москвичу.
Симферопольская трасса была загружена, и какое-то время я ехала прямо за этим прицепом со свиньями, они смотрели на меня небольшими глазами, в которых отражалось серое небо, и по их блеклым мордам текли капли дождя, казалось, что свиньи плачут. «Их везут на бойню», - сказала моя Л. Трасса впереди открылась, я включила левый поворот, обогнала прицеп. Свиньи провожали меня взглядом, они не визжали и ничего не ждали. Было видно, что они уже все поняли о себе и о том, что сейчас будет и тихо прощались. Еще долго перед моими глазами покачивались их круглые мягкие уши.
Ночью мне снилось, что мы со свиньями кувыркаемся и смеемся в траве. Они были теплые и очень нежные на ощупь, и очень веселые. Потом их стали у меня забирать, а я пыталась их догнать и кричала - не трогайте, не троньте моих свиней, вы сволочи, грязные сволочи! – но голоса у меня не было, и воздуха не хватало. От этого я проснулась и потом еще лежала в темноте, пытаясь вернуться. Хотелось назад, в траву, к солнечным свиньям, но больше они мне не приснились.

***
две недели вечности

Теперь все стали к ней особенно добры. Говорили ласковые слова, чесали за ухом, давали много еды. «Пост, пост», - звучало вокруг, и ее сердце радостно отзывалось. А когда закончится пост, наступит праздник Пасхи, и свиней будут резать и есть, пояснила когда-то раньше ее мама, которую увели навсегда как раз год назад. «Умирать все равно придется всем. Еще никто от этой жизни живым не ушел, - говорила мама и тихо смеялась, то ли от мысли, что всех ждет одно и то же, и богатых и бедных и свиней, то ли потому что солома щекотала ей живот. – Так зачем волноваться и грустить? Давай есть, пить и веселиться, вот она, самая суть жизни».  Кроме отрубей и картофельных очисток, которых значительно прибавилось,  ей теперь давали свежие каши, овощи, наливали много молока, а младшая дочка Хозяйки как-то принесла ей мандарин. Свинья немного пожевала, смакуя кисло-сладкое лакомство, и загрустила. А вот не буду есть, похудею и никто меня не зарежет, такую тощую, подумалось ей. «И что дальше? – вспомнился ей мудрый мамин голос. - Ну, протянешь ты чуть дольше в печали и голоде, и все равно наступит конец. От голода, кстати, не приятней, чем от ножа. Лучше уж пожить недолго, но весело! И с пользой для других». Польза для других, чем не смысл бытия? Бог тоже умер из таких соображений, не стал спорить. И к тому же до конца еще не скоро, подбодрила себя свинья. И даже облегченно улыбнулась. Неделя, две? И все это время можно жить и радоваться, смотреть на солнечные лучи, которые ложатся на пол хлева, все ярче и горячее с каждым новым днем. Как же хорошо быть на свете, какое блаженство разливается от этого тепла и весеннего воздуха. Это и есть настоящая прекрасная вечность – несколько недель до праздника, когда бог воскреснет, а свиньи должны умереть.

***

прохожие

Потом мы оказались на улице без фонарей, октябрьская ночь была кромешной и теплой, и пахла зачем-то весной. Вдруг мы с Женовым увидели трех человек в желтых галстуках. Точнее, в ярких желтых шелковых косынках, повязанных на их шеях. Двое мужчин и девушка держались друг за друга, пошатываясь. У одного в руке был плакат с надписью «Октоберфест», а девушка говорила очень громко, на всю окружающую темную пустоту: «Это было ужасно, ужасно! Она так громко визжала, когда ее убивали». Она говорила с интонациями, которыми дети декламируют стихи перед гостями. «Ага, - сказал Женов. – Они были на пивном фестивале, где при всех убивали свинью. Я слышал рекламу, там был вход по сто гривень». «Да, - медленно сказал вдруг толстый с плакатом, повернувшись к нам, он еле держался на ногах, - за сто гривень поставили большой шведский стол, но водку все приносили с собой. А потом привезли свинью. И убили. И мы ее ели». У толстого были всклокоченные черные жирные волосы, какие изображают на фресках у Бахуса. «А когда ее убивали, то она визжала и хрипела! А к ней приставили микрофоны, чтоб всем было слышно, как она умирает! И это длилось так долго, так невыносимо!» - звонким подвывающим голосом снова загорланила девушка на все черное пространство без окон и звезд. «Ее убили очень гуманно, ударили палкой по голове. Она не успела понять, что ее убивают. Быстро», - добавил Бахус с добродушным семитским лицом. «Хм, мнения разделились», - трезво заметил Женов. «И она долго кричала, и я не могла, не могла это слушать уже! Но потом я ее ела, и это было очень вкусно! Мне досталось мясо на ребре», - кричала девушка, переполненная впечатлениями чудесного события. «Да, это было вкусно», - подал голос третий незаметный желто-косыночный. Он мечтательно улыбался куда-то. Фестиваль забитой свиньи удался на славу.
В воздухе слабо виднелись слезящиеся свиные глаза. В них отражались руки с палками и перекошеные рты.