815

***

Она меня любит, но уверяет, что звонит из дружбы. Мне смешно и безразлично. Только  сам-то я той, в которую влюблен, разве не так же звоню?! И она так же вежливо со мной разговаривает. …И так пытается, и эдак, то теплей, то холодней, мол, не больно-то и нужно – всё, как я, когда сам звонящий…
(А ведь меняться по существу не труднее, чем, например, научиться правильной технике при коньковом ходе на лыжах…)


***

От усталости грубый. Вымерло всё тонкое и у меня раздражение на всех: зачем  довели до такого? Зачем  бездельем своим работать заставляют? Ведь я же тонкий - сейчас не чувствую, но был...

Уткнулся в задницу, и говорит, что не может верить в Бога. Допустим, весь мир - одна большая задница, но можно же жить и вне мира! Ты постарайся, даже умудрись! - а говорить, что не могу, легко, в этом  нет никакого приключения…

Кто-то звонит – уверен, не она. Они все удручающе предсказуемы - и никаких чудес…

Тысячи лет – в утиль. Кое-что поблескивало, но даже с Библией – старенькой книгой – не сравнялся никто, только под настроение можно недолго читать. Что удобно – в том изощряются, а где трудно, там темнота и забвение. А это полмира, полжизни. Так не пойдет больше, хватит в бирюльки играть. Я и сам целые периоды у себя упраздняю. «Дурак»…

Христианство по вкусу моему максимализму. Это улет,  инструкция такая. Не инструкция по добрым делам, мы живем по доброму и спокойно только потому, что  долог улет и мы ещё не совсем в небеса улетели. Все экстазы, кайфы, оргазмы и счастья ведь только на пределе, а до предела надо лететь, по максимуму напрягаться сначала -  и только потом максимально смягчаться, чтобы не убиться при столкновении с Богом…

Сильные ощущения кислотой и сном. Весь вечер как сон. Мелькали какие-то люди. Варишься и варишься и, значит, меняешься. Пока, такого, как есть, такие, как были вчера, не поглядят. Никто не погладит и это, конечно, повод  напиться…