Соленые льдинки

В то утро мне совсем не хотелось вставать.  Лежала с закрытыми глазами и мечтала, чтобы день никогда не начался. Встать все равно пришлось. Я не могла себе позволить пропустить сегодняшнее утро.  Поднялась.  Тело вяло сопротивлялось и тянулось обратно, под одеяло. Голова кружилась. Толи от впервые в жизни выпитой водки, толи от того, что мне придется пережить всего через два часа.  Морозы стояли такие, каких я не помнила за все свои восемнадцать лет. Сквозь окно я смотрела на заснеженный, словно засыпанный гусиными перьями двор, и наблюдала, как понурые, втянувшие головы в воротники собачники, выгуливают своих четверолапых.  Собаки недоуменно поджимали лапки и выгрызали застывшие в шерсти льдинки.
Сегодня особенный день. Надо быть самой красивой. Надо, чтобы он меня запомнил такой. Надо улыбаться и делать вид, что все хорошо.
Заботливо сделанное бабушкой Маней какао, приготовленная мамой одежда. Никто не ругал меня вчера. Даже за то, что пришла ночью и явно не трезвой. Спать повалилась прямо в одежде и долго- долго рыдала в подушку, чтобы никто не слышал. Но все слышали, потому что тоже не спали.
Две автобусные остановки в промерзшем «Икарусе» и я на месте. Народу много, все шумные и совершенно не обращают внимание на холод.  Озябшие руки перебирают струны гитар. Губы застыли, но все равно выводят: «Не пла-а-ачь девчо-о-о-онка, пройдут дожди…»
И я не плакала, я просто смотрела на него и не узнавала. Ещё вчера он был просто пацаном.  Самым видным и сильным в компании. А сегодня его глаза выли от еще не познанной в полной мере разлуки.  Сигнал к отбытию, спешные объятия, поцелуй обветренными губами, и толпа побежала за автобусами, плотно набитыми сотнями воющих глаз.
Я не бежала, мешали валенки - условие, при котором мама отпустила на проводы. Я стояла и продолжала улыбаться, и только непослушные слезы  замерзали на щеках солеными льдинками.
Через месяц бабушка зашла в комнату и по её веселым глазам, обрамленным добрыми морщинками, я поняла - он написал. Баба Маня махала конвертом, словно веером, заставляя «поплясать».  Едва ли похожих на танец движений оказалось вполне достаточно. Меня оставили наедине с  листком из школьной тетради, исписанным убористым, малоразборчивым почерком.
Скрип двери и озорное лицо бабушки.
- Танюша, почитаешь?
- Почитаю.
И я читала, пропуская почти половину письма. Того, что было не для бабушкиных ушей. Выдумывала на ходу, видя, что баба Маня замерла и мечтательно представляет себя на моем месте. Она жила мной, переживая события жизни своей внучки острее, чем я сама.
Он вернулся, отшумела свадьба, родился ребенок. Но правнука баба Маня так и не увидела. Через несколько лет после того утра, наступило точно такое же. Собаки поджимали лапки, а я стояла перед могилкой и непослушные слезы замерзали на щеках солеными льдинками.