Цветик аленький. Глава 1

Грань безумия застряла в мозгах – и мир остановился. Заноза эдакая, торчит на виду у всех, выставляется нахально так, напоказ, а на самом деле засела глубоко, основательно, и с места не сдвинешь. Тревожит, покоя не дает. Все, что было когда-то предельно ясным, милым сердцу, через себя преломляет. Целый мир, бывший когда-то предельно ясным, на куски расколола. Они громоздятся один на другой, пыжатся от собственной значимости, ничуть не стыдясь, искажаются до абсурда, да так, что сама жизнь в растерянности перед ними отступает.
               
Ты себя еще продолжаешь уверять в том, что  находишься в месте, знакомом тебе до боли, но чем убедительнее звучат слова, тем отчетливее происходит понимание того, что именно здесь тебя-то никогда и не было. И в тот момент, когда готова поверить в происходящее, реальность и уплывает. И в обступившей тишине слышно лишь хлюпанье погрязающих в трясине бытия бездыханных слов.
 
Хотя все окружающие тебя предметы и остаются в комнате на привычных местах, но выглядеть они начинают как-то неубедительно, отчужденно так, неказисто. Взглядом скользишь по вещам, вглядываешься в каждую мелочь, перебираешься
с одного предмета на другой, и конца этому походу, кажется, никогда не будет. Остановишься, оглянешься назад, будто тебя врасплох застали, а опереться-то и не на что. И тут же следом, лавиной, обрушивается на тебя крепкий запах полыни.
И продыху от него нету! Мысли с завидной собачьей преданностью готовы вновь пуститься по кругу, готовы искать любую мелочь, любое подтверждение твоей связи с изменившимся враз миром. Но чем дольше идет поиск, тем меньше остается уверенности в разумности данного действия. И вот, наконец-то, ты оставляешь и эту затею – жалкую попытку обрести ушедшую реальность – и уясняешь для себя очевидное: прожитые тобой здесь годы – такой же факт, как  и прошлогодний снег.
 
Светлану Павловну скосила болезнь, и вот уже третий день она лежала в постели. Жизненные невзгоды с удивительным постоянством преследовали ее всю последнюю неделю. И сейчас, в сорокоградусной температуре, они медленно плавились,
так и не одолев Светлану Павловну. Отлеживаясь в своем вынужденном укрытии, она, обливаясь потом и стуча зубами
от озноба, чувствовала себя, тем не менее, победителем. В недолгие минуты понижения температуры она откровенно торжествовала:
 
– Ну, что, достали?
 
– Не по зубам штучка? – вопрошала она уже неведомо кого через час, в бреду, забиваясь от палящего жара в прохладный угол кровати. Эта спасительная прохлада давала временное облегчение, уносила ее прочь в ясное звездное поле…
 
Той далекой июньской ночью они вчетвером убежали с выпускного бала, удрали прочь от оглушительного шума напутственных речей, радостных прощаний и дежурных клятв будущих встреч через годы.

Притихшие, они шли проселочной дорогой, но самой дороги не было видно, она петляла средь полей, сливалась с темнотой ночи. Огромная оранжевая луна выкатилась из-за тучи. Звезды точно ожили – замерцали сияющим блеском, а туча улетучилась прямо на глазах, словно сделала свое дело – доставила луну на место – и исчезла, освободила от себя небо. Оранжевый лунный свет коснулся земли, вызолотил зреющие колосья пшеницы, заколыхался под ногами, заструился – он звал идти за собой, увлекая их в пляшущий на краю земли хоровод созвездий...
 
Это были все те же, что и пару часов назад, Светка и Юрка, Юлька и Санька, только сейчас душа была нараспашку
и обнимала весь мир. Трепетная тишина волшебной ночи пробудила в них невольное смущение и робость. Парить над землей среди разноцветных смеющихся косматых звезд было восхитительно и непривычно, а еще – удивительно вкусно пахло горячим хлебом. И чем дольше Светка с друзьями шли по искристому полю, тем отдаленнее становились все жизненные невзгоды, рухнувшие вдруг на голову сорокапятилетней Светланы Павловны. Да и сами они, невзгоды эти, выглядели уже как-то  неубедительно. Скорей всего оттого и рассыпались на ряд глупых неприятностей, но и те продолжали мельчать прямо
на глазах, пристыженные великолепием ночи. Обернулись дорожной пылью и безропотно исчезли.

Возможно ль было тогда подумать о том, что это поле однажды принесет урожай невзгод? Абсурд! И Светлана забывалась тихим смехом, припорошенным пылью осыпавшихся лет.

                *   *   *
Где-то с месяц назад Светлана Павловна разместила на стене фотографии. Сделать это она хотела давно, когда дети еще
в школу ходили, но все как-то не получалось, руки не доходили. То не было в магазинах рамок для фото, то не оказывалось
в нужный момент денег в кошельке, а то вдруг ее охватывало великое сомнение, даже страх перед взрослеющими детьми
за свое такое безобидное желание. Ей почему-то начинало казаться, что дети непременно сочтут ее старой дамой прошлого века, и это было обидно. Тогда она мысленно спорила со своими детьми, урезонивая непонятливых оппонентов:
 
– Да вы сами-то, сами, кстати, тоже родом из того же века! Я только пораньше вас, лет так на двадцать, вышла.

Спорить-то спорила, но озвучить думки так и не решилась. Дочь Катерина выросла, вышла замуж, а год назад  Светлана Павловна и младшего, сына Семку, в армию проводила. Осталась одна в двухкомнатной квартире, которая вдруг стала необыкновенно большой и непривычно тихой. Предоставленная теперь  только самой себе, она после работы начала гулять
по магазинам: отважилась-таки и –  начала подбирать под каждую фотографию свою особенную рамочку. Накопив три-четыре штуки, Светлана  Павловна в выходной  «примеряла» фото к рамочкам. Радовалась, когда видела, что не ошиблась в выборе
и рамка нужным фоном создает настроение или дополняет снимок. Иногда к ее забаве присоединялся внук Данил. Тогда Светлана Павловна обретала в его лице благодарного слушателя и увлеченного помощника. Шестилетний Данька готов был часами слушать истории, запечатленные на фото, все никак не мог поверить, что и его мама была когда-то таким же, как и он, маленьким ребенком и так же, как и он, шалила. В девять вечера Светлана отправляла внука спать, а сама спешила
к телевизору и с нарастающей тревогой смотрела программу новостей, и всякий раз успокаивалась, когда те заканчивались
и в их обзоре не было ни одного сюжета ни про какие боевые действия, ни про армию вообще. Значит, считала она, еще один день службы сына закончился благополучно. И, довольная, шла спать.

Сын Семочка, он имел необъяснимое влияние на внука: тот готов был во всем подражать Семе, слушался с полуслова,
а восторг, который испытывал Данька, глядя, как во дворе безусый дядька голы забивает, тот и вообще не поддавался никакому описанию! Об этом знали все, а родители Даньки сами были не прочь поэксплуатировать легендарный образ: по их словам выходило так, что Семка все свое детство провел с зубной щеткой во рту и с куском мыла в руках. Он якобы мыл руки
без напоминаний и сразу после улицы, мыл, даже если те были чистыми и «вчера помытыми». В глазах Даньки родной дядька приобретал мужественный ореол мученика, что несомненно заслуживало уважения, а вдобавок и родителям Даньки во многом облегчало жизнь.
 
Так потихоньку за год, от выходного к выходному, Светлана Павловна вместе с Данилом и собрали всю галерею. А месяц назад Светлана Павловна эти фото и разместила на стене. Развешивая фотографии, она испытывала такое чувство, что достает
из запасников старую экспозицию – самые что ни на есть подлинники – и возвращает  на прежнее место, будто всегда она
и была там! Центральное место в экспозиции занимало их фото с мужем Юрием. Беря в руки эту фотографию, Светлана Павловна, правда, немного усомнилась в том, а стоит ли сейчас уделять ей столь почетное место, но без этого снимка вся экспозиция разваливалась. Дело в том, что несколько лет назад они с мужем все-таки разошлись. Отбросив старые, но живучие до слез обиды на мужа, Светлана подумала о том, что, несомненно, были и счастливые дни в ее жизни, и связаны они были,
как ни странно, с теперешним ее самым главным обидчиком.

– Вот и будь там, где тебе положено! – И решительно водрузила фото в самый центр, туда, где ему и должно было находиться!

Муж. За годы в разводе у Светланы Павловны сложилось двоякое отношение к данному явлению. Когда ей вспоминались светлые дни семейной жизни, то к оживающим чувствам непременно прибавлялось щемящее чувство потери, и она «закрывала» тему. В худшем случае, когда давала волю нахлынувшим переживаниям и обидам, она в конечном итоге расстраивалась не на шутку и всю следующую за этим неделю ходила мрачнее тучи. Угнетенное состояние странным образом улавливали даже малознакомые люди и, спасаясь от надвигающейся беды, бежали от нее прочь, оставляя Светлану Павловну
и в без того невыносимом одиночестве. Выкарабкиваться, как правило, приходилось самой. И для этого случая у нее был свой безотказно действующий рецепт: в том, что она, как любая другая женщина, шла в магазин и покупала себе наряд, ничего нового нет. Лечебной составляющей было то, что сей способ поправить себе настроение был дорогостоящим: она залазила
в долги, и получалось так, что последующие два месяца ни о чем другом, кроме дополнительной подработки, она думать уже не могла. Это и спасало.

Решив для себя вопрос о месте их с мужем фотографии, как бы то ни было странно, она ощутила, что двойственность ушла. Светлана стала спокойно относиться к случайным встречам с мужем и его новой молоденькой спутницей, а дома, рассматривая фото, – благо те теперь были у нее на виду, – погружалась в блаженное состояние молодости и беззаботности, коим
и притягательны годы юности. Теперь наедине с собой она смущенно улыбалась, переживая вновь и вновь ту частичку прожитой жизни, запечатленной на фото. А когда она шла по улице, мужчины останавливали на ней взгляд, и интрига заключалась в том, что мужчины угадывали в ней ту единственную, которую следует носить на руках, а Светлана Павловна знала о том, что все это в ее жизни было. И подтверждением тому – центральное фото на стене.

– Господи! Как же невыносимо одиночество, когда болеешь! Тут еще температура эта как гвоздем прибитая… Как все некстати!..

Светлана Павловна сделала отчаянную попытку встать с кровати, рванулась вперед, убегая от собственных мыслей, но ничего из этого не вышло. Оно не только с постели встать не смогла, но и вдобавок ко всему у нее и в глазах потемнело. И круговерть событий, обнаженная памятными фото, схватила ее, завертела, безжалостно потащила за собой, – Светлана Павловна провалилась в  тревожный, опаленный высокой температурой сон.

                *   *   *
Широкая белая мраморная лестница появилась в ее снах давно. И сейчас Светлана Павловна сразу узнала ее. В снах она не раз поднималась по ней, доходила до освещенной площадки, видела впереди чуть приоткрытую массивную дверь – и всегда просыпалась, так и не узнав, что скрывается за этой дверью. Сначала ей это было любопытно. Она терялась в догадках, додумывала разные небылицы и с нетерпением ждала ночь, которая распахнет перед ней эту таинственную дверь.
Но проходило время, интерес угасал, она забывала про лестницу, а когда в очередной раз шла по ней, то спешила добраться
до загадочной двери и – просыпалась. Через пару-тройку лет любопытство сменилось досадой и раздражением, но и оно впоследствии улеглось, уступив место спокойной обреченности перед непознаваемым.

– Ну вот, шла, шла и не дошла, – говаривала Светлана всякий раз и к знакомому сну стала относиться как к старому, немного странноватому приятелю, который нежданно-негаданно заскочил к ней на огонек и ушел не попрощавшись.

И вот опять та же лестница. Только сейчас на ней Светлане было невыносимо жарко. Она привычно шагнула на ступеньку и – лестница пришла в движение, как эскалатор. Первая ступенька осталась уже где-то далеко позади, а Светлана Павловна все поднималась и поднималась. Ступеньки позади, ступеньки впереди. Она поискала глазами дверь, но на привычном месте ее
не было, как и не было площадки, к которой она шла. Одна бесконечная лестница без начала и конца, ведущая в никуда. Двери не было! Светлана Павловна в замешательстве остановилась. Ступенька, на которой она стояла, поползла вширь, стала увеличиваться в размерах. Набухла, как почки весной, того и гляди, сейчас лопнет и раскроется цветком дивным. Словом, ожидая это чудо, Светлана стала вглядываться в холодный мрамор ступени, а та в свою очередь стала расти прямо на глазах, становясь все шире, выше, пока, наконец, не растянулась до размеров комнаты, а потом и стены раздвинулись, и голубые облака заманчиво повлекли за собой ввысь. Сойти с места Светлана Павловна не боялась – внутри ей что-то подсказывало, что, сделай она шаг в небо, и два крыла вмиг расправятся, подхватят ее и понесут по воздушной лазури. Светлана оглянулась назад, словно ожидая  крылья увидеть, а  лестница раз – и свернулась, приобрела свой первоначальный вид. Светлана Павловна снова начала медленно подниматься, только теперь она уже с интересом вглядывалась в каждую ступеньку. И, чем дольше она задерживала свой взгляд, тем все более оживали ступени: за каждой пряталась своя тайна, жила своя история…

Светлана открыла глаза. Температура снова понизилась, принося недолгое облегчение. За окном закончился дождь, и косые лучики утреннего солнца ввалились в окно, высветив на стене из общего круга фотографий добрую треть снимков. Точно стрелки часов, лучики медленно заскользили по кругу, включая одну фотографию за другой. Когда солнечный свет соскользнет с этого необычайного циферблата, Светлана Павловна не знала, так как в такую рань, даже в рабочие дни, она никогда
не просыпалась. И сейчас, лежа в постели, она с неподдельным интересом взглядом следовала ходу солнечных часов, и это доставляло ей необыкновенное удовольствие!   
         
                *   *   *
Светлана Павловна встала с постели, прошла на кухню. На столе она увидела забытое с вечера молоко. Естественно, оно скисло. Это испортило ей настроение: молока хотелось, а до магазина идти сил не было.

– Ну и как прикажете выздоравливать? Молока нет. Настроения нет. Одни огорчения… Стоп! А чего это я рассуропилась? Тут думалки включать надо!

Дело в том, что «думалки» были ее очередной палочкой-выручалочкой. По своей натуре Светлана была человеком творческим, тем, про кого принято говорить «свободный художник». Впрочем, и профессии у нее были соответствующие – режиссер
и художник. Как человек впечатлительный и дабы не пребывать постоянно в дурном расположении духа, огорчаясь
по пустякам, она изобретала для себя всякого рода «спасалки». Ну, не могла она иначе! Сейчас актуальными  были «думалки». Так, например, ожидая на остановке троллейбус и злясь, оттого что везде катастрофически опаздывает, Светлана Павловна внимательнейшим образом начинала изучать все попадающие ей на глаза объявления. Среди них она нашла как-то адрес развивающей школы для дошколят: два месяца занятий и – результат превзошел все ожидания – внук научился читать! Там же отыскала приличного «мужа на час», и – о, чудо! – розетки перестали искрить и прочно сидели в своих гнездах. Ими даже можно было пользоваться! Это не говоря про разболтанные дверцы шкафов, скрипучие половицы, рычащие краны и прочие «мелочи» – все  в доме было отрегулировано, закреплено, устранено, налажено раз и навсегда. Жизнь, поверьте, стала сказкой! Но все же не практическая составляющая объявлений привлекала внимание Светланы Павловны. Гораздо интереснее ей было находить всякого рода нелепицы. Именно они спасали от раздражения в минуты ожидания застрявшего неведомо где транспорта. В тот день, когда она промокла до нитки под ледяным ливнем, ей на глаза попалось следующее: на фоне серых цифр 100% было начертано: «Избавим от жира».

«Ха, влип, очкарик!» – возликовала она и стала думать. Как человек образованный и здравомыслящий, она знала о том, что человек состоит не из одной воды и жир – один из необходимых компонентов для жизнедеятельности  организма. А тут,
на тебе, на все сто жир изымут, и выживай как «хошь». Или понимать это надо было как-то по-другому? Например, удалят
не весь, а только стопроцентного качества. Тогда логично предположить, что есть жир и 15%-й, и 20%-й, как сметана или молоко.

«Нет, ребята, вы мне по-русски скажите: чего предлагаете-то?» – философствовала она, скрываясь от ливня под бесполезным уже зонтиком. Вот такие и подобные этой заморочки украшали ожидание исчезнувшего враз транспорта и позволяли ей сохранить спокойствие духа, невозмутимость характера.

Наливая себе горячий чай с медом и лимоном, она уговаривала себя:
 
«Думай, Светка, думай, как сохранить настроение на уровне даже тогда, когда в обозримой округе нет хоть одной, пусть даже самой завалящейся, но горячо любимой, доски объявлений. Итак, НАСТРОЕНИЕ».

Светлана Павловна нараспев произнесла слово и вслушалась в его звучание.

– НАС-ТРОЕ-ние. Ага! Трое – не один, уже легче. Что еще нам это слово дает? – И, играючи со словом, она снова пропела его на другой манер. Получилось: – НАСТРОй-ение.

– Настрой. Чего и на что? – Светлана отхлебнула чай и продолжила поиск: – НА-СТРОЙ. На какой, простите, строй? И нужен ли нам какой-то строй? – Перед мысленным взором вспыхнул гордо реющий красный стяг, и от собственной дерзости она даже поперхнулась, а когда прокашлялась, первое, что ей пришло в голову, было то, что строй все-таки, наверное, ей нужен. Успокоенная этой мыслью, она прошлепала до постели, потягивая на ходу горячий чай.

Приятное тепло согрело душу, она легла, закуталась потеплее и задумалась. У нее никогда не получалось ходить строем, шагать в ногу со всеми в одной шеренге. Плоскостопие и то называлось у нее поперечным, чего уж про характер говорить. Еще в первом классе она не угомонилась до тех пор, пока с соперницей класс пополам не поделили: половина учеников признала своим лидером одну, вторая половина встала на другую сторону, под флаги Светки. Так, на здоровой конкуренции до восьмого класса и добрели. Девочка эта потом уехала вместе с родителями в другой город, и Светка, не задумываясь, безоговорочно подхватила осиротевшую половину. Оспаривать это никто не стал. А может, зря? Но, как бы там ни было, в Светкиной жизни произошло все то, что произошло. У Светки всегда хватало сил и уверенности вести за собой людей. Для нее это было естественным состоянием. Так до самого окончания школы она и осталась, как это принято было тогда называть, «официальным лидером» – несменным комсоргом школы – и лидером дворовым, неформальным. А это значило то, что у нее был всегда весь класс и жизнь была необыкновенно увлекательной! Даже спустя несколько лет после окончания школы случайно встретившиеся в магазине два бывших одноклассника, не сговариваясь особо, пришли к Светке, и уже через три дня
у нее за столом  собрался, как и прежде, весь класс. Ну, за исключением трех-четырех парней, кто попросту продолжал службу в армии.

Тогда все было так легко…

Сейчас лишь фотографии на стене молчаливо свидетельствовали о некогда насыщенной бурной жизни. Но ведь от того, что эта часть жизни куда-то ушла, она же от этого не перестала быть ее, правда?


Продолжение здесь:  http://www.proza.ru/2010/12/13/652