Бэтти

                Бэтти
             Половина ночного  неба  была белой.
             Странно, но уже долгий период времени молочного цвета туман беспричинно зависал 
      на той  -  другой,  далекой от него, -  части города. Туман появлялся с наступлением   
     темноты,  появлялся всякий раз, как будто так оно и должно было быть! Туман этот, будь он не            
    ладен,  занимал строго отведенное ему место и - делил небо надвое: безукоризненно белое та
     и непроглядно густое, с редким вкраплением чахлых звезд, здесь, где живет он.
         Сегодня его взгляд застрял на самой границе небес: и отступать некуда, и вперед
     невозможно: туман!.. В его взгляде вспыхнул опасный огонек, - так случалось всегда,
     когда на его пути возникали всякого рода препятствия. "Проснулся-таки, взыграл, дрянной
     бес! Давненько же тебя не было!" - Беззлобно руганулся он про себя, и на душе его 
     заскребли кошки. Захотелось убежать, спрятаться, исчезнуть... Но он знал: через  минуту
     по нутру пробежится  ледяной холодок, и лицо
     сведет нагловатая усмешка, полная пренебрежения к опасностям; с ней-то он и пойдет
     на абордаж, а там - будь, что будет! В такие минуты, когда-то говаривали, он бывал
     чертовски хорош собой, но сегодня... Белое небо останавливало. В уме почему - то
     промелькнули обрывки чьих-то мыслей о тверди небесной, канутой в небытие, и о том,
     что все в этом мире повторяется. И сейчас, - он стал абсолютно в этом уверен - твердь
     эта существовала всегда и вид имела вот этого самого тумана. который с завидным
      постоянством возникал пред его взором каждую ночь, назойливо маячил перед глазами,
     не давал покоя, а сегодня, - в добавок ко всему, - еще и не пропускал его к той
     другой -противоположной - стороне жизни! А там...
        Там был центр. Там была настоящая жизнь, и жизнь эта катилась по-иному: т а м
     у нее была другая скорость. Это он хорошо помнил. ТА жизнь имела холеный вид; она
     разительно отличалась от его теперешнего состояния. Отличалась и утонченным вкусом
     бытия, и изысканными формами, и - возможностями. Да, возможностями, которые
     открывались на каждом шагу, стоило только бы захотеть!
        Он это хорошо знал!
        А теперь вот у них там и свое - белое - небо! И никакая на свете ночь не в
     состоянии сгустить или перемешать эти краски! Это раздражало. Свое бездонное не-
     бо над головой многообещающе зияло пустотой, чужое - незыблемо покоилось на
     разлитом по горизонту морю огней. Свое - родное! - вышибало табурет
     из-под ног, не  посегаемое чужое - ласкало взор, манило к себе, как
     доступная женщина, и - оставляло тоску. Тоску привычную приземленную
     безропотную - ту, что сродни отчаянию. Его студенческие годы, отмеченные заманчивыми              перспективами и веселыми попойками по
  поводу и без, обросли, как жирком, житейским опытом, в котором, как оказалось на   
  проверку, мало чего оказалось применимо, как говорится, для души, для сердца.
  Бесшабашное веселье со временем обрело вполне добропорядочный вид, но сути
  своей так и не изменило, называй это хоть рыбалкой, хоть шашлыками на даче, 
  хоть чертом лысым. Этот активный вид тихого отдыха раз от раза терял в его
  глазах притягательную неповторимость, и, в конечном итоге, общими усилиями был
  сведен к ритуальной монотонности встреч по пятницам, когда все непредвиденное,
  что могло бы случиться, стало известным наперед и зависело лишь от количества 
  принятого  накануне. Словом, загодя, ой, как загодя, всему и каждому определено
  свое место и назначен час. Но пить в одиночестве?!. Этого и вовсе уж не хотелось!
  Поэтому, когда стало совсем невмоготу, он без сожаления оставил всех своих "друж-
  банов" с их "рыбалками" и прочими " заманчивыми" идеями и заперся в своей квартире.
  Благо, что к тому времени отдельная квартира у него уже имелась.
       Пожалуй, тогда - в то самое время - он и решил, что никого на дух к себе домой не 
  подпустит. Спасаясь от особо назойливых, провозглашающих вопреки всему, даже разум-
  ному, верность сложившейся традиции, он превратил свой дом в крепость и потерял
  друзей. А когда и это состоялось - взял да завел себе привычку разглядывать ночь
  из темного квадрата окна. За миром, точно за соседом в замочную скважену подглядывал!
  И вот - на тебе: за окном белое ночное небо в самом центре города! Точно кто за грудки
  взял да припер к стенке! С души воротит, но не это, не это было главным!.. Самым 
  замечательным, - он вспомнил!- было то, что под этими молочными небесами находился
  громаднейший лесной массив...именуемый в городе почему-то "парком Культуры" ... за
  непосредственную близость с центром, наверное... Так вот, если преодолеть все приколы цивилизации и прогресса, если оставить позади
  все прогулочно - асфальтовые трассы с их разнообразными  кафешками, павильончиками и кучи 
  мусора(как логическое завершение деяний рук человеческих), то тогда Вам откроется Лес! 
  И там - на неведомых дорожках корабельные сосны раскидистыми кронами ловят попутный ве-
  тер. Стройные ели, точно строгие матроны, урезонивают не в меру расшалившийся полуден-
  ный зной, и тот  покорно усмиряется, теряет свой пыл... И все это пронизано солнечным 
  светом, а воздух до краев наполнен густым запахом хвои! Хвоя везде: то вдруг за шиворот
  тебе упадет, то в башмаке ногу уколет, но, не взирая ни на что, ты бежишь, бежишь по
  упругому лесному ковру, и на в душе - полнейшее умиротворение, а за спиной - крылья. 
    Помните этот лес? Помните, как становится поступь идущего чуть слышной, речь - нетороп-
  ливой; слова - разумными, а мысли - ясными, как Божий день, помните? Дыхание и то   
  выравнивается само по себе, вторя примеру окружающего спокойствия. Вдох - полной
  грудью, выдох - в полной мере; и - ничего лишнего, ничего про запас. Вдох - выдох...
  Сон наяву. Сказка тысяча и одной ночи. А эти корабельные сосны? О, это тебе не фунт 
  изюма! Это отдельный разговор: это - мальчишечье воображение и - страшные тайны 
  пиратских кладов, юношеские мечты и разбитые сердца, и первый бочонок рома, и с
  непривычки опаляющее уста крепко словцо, отправленное в адрес нерадивого друга...
    Нет, определенно не зря на месте древних морей вставали вечнозеленые леса! 
  Смотришь на них и веришь: то не вековые сосны да ели выстраиваются в ряд, то   
  сквозь толщу забытья рвутся ввысь мачты былых каравелл и фрегатов! 
    И - затягиваются сердечные раны.
    И - время поворачивает вспять.      
    И - встречают отважных капитанов их возлюбленные. "Вернулся и я:
  - Бэ-э-э-т-т-и-и-и !..
  - ...
  - Где же ты, Бэтти?!"
         Он отложил кисть и отвернулся от окна: больше не было сил смотреть на белое
  бездыханное облако, покоящееся на море огней, разлитом между ним и Бэтти. Его Бэтти.
         Художником он так и не стал. И, чего греха таить, у него никогда не было ни холста,
  ни красок. Воспаленное бессонными ночами воображение, что секунду назад так живо
  нарисовало перед ним волшебную картину, исчезло. А вмести с ним исчез и лес, и
  неподвижный туман, который самым не постяжимым образом захватил его в плен далеких
  воспоминаний, когда жизнь была лишь белым листом, а он сам...
         Он огляделся кругом. Перед ним привычно расположилась его огромная квартира -
  целых сорок семь квадратов холостятской пустыни, в которую он загнал себя сам и
  теперь существовал в ней, как мираж! Впрочем, видение такое же реальное, как за
  окном - бледные звезды, утопленные в непроглядной сини, как белое небо,
  существующее уже всего лишь в пол-дороги его пути до самого лучшего на всем белом
  свете, самого загадочного леса, в котором улыбается ему придуманная им же самим
 солнечная Бэтти Его Бэтти.

   P.S: Вы хотите спросить про кисть, которую он положил прежде, чем отвернулся от окна?
        Я отвечу: это детский -самый дорогой для него - подарок от девочки, с которой он
        сидел за одной партой целых три года и которая - как никто другой - верила в
        него.