главы из романа...

                Глава 4. Первое одиночество
    Степанов рано научился читать. Бабушка любила, когда он читал ей книжки, особенно сказки. Темными зимними вечерами они усаживались в ожидании у окна. Зажигали настольную лампу. Бабушка брала недовязанный носок, Степанов - книгу. Она вязала и внимательно слушала складное чтение внука, про чертей, лихих кузнецов и леших. Степанов специально останавливался на этих местах, чтобы в ответ послушать бабушкины рассказы об их большой казачьей семье, о широкой реке и огромных рыбах, которых приносил домой ее отец.
    Однажды во время такого вечернего чтения бабушка рассказывала, как провожала своего младшего брата Ванечку на войну, как держала за узду его коня, как блестели трензеля на солнце и как Иван целовал подаренную отцом шашку с выбитой на ней монограммой. Бабушка вывязывала носочек, и Степанов уже знал, что сам носок вяжут на четырех, а носочек вывязывают на шести, вот он и вертел в руках эти две короткие бабушкины спицы. Ее рассказ он живо представлял себе в картинках. И этого огненного коня, и сверкающую шашку. И как-то само собой спицы оказались в фарфоровой электрической розетке, что была над спинкой дивана. В комнате погас свет. В черном зимнем окне блеснула молния. Что-то громко бахнуло, и запахло паленым. Степанов испугаться не успел, только ойкнул, и в полной темноте тихо прошептал:
    - Бабушка, ты здесь? 
    Бабушка нащупала его голову и прижала к своей теплой груди. Сердце ее билось очень часто.
    Бабушку он считал другом и по-дружески делился с ней мороженым, когда ему его покупали, или вареньем, или выковыривал для нее вилкой черные семечки из сочного, пахнущего счастьем арбуза, получая взамен любящий взгляд голубых глаз или еще один оладышек с бабушкиной тарелки.
    Утро было морозным. Попинав по двору черную, твердую, как железка, шайбу, Степанов сидел на скамейке у подъезда и смотрел, как жестко гоняет ветер колючие снежинки поземки по сухому асфальту. На железной ручке подъезда ветер трепал примерзшую маленькую красную шерстяную рукавичку. Потянул. На ручке осталось красное шерстяное пятнышко. Язык так крепко и больно прилип к железному ободку, что Степанов даже не успел подумать, зачем он лизнул мерзлое железо. Снег крутился стремительными волчками, щипал щеки. Дверь парадного толчком открылась, больно стукнула его по зубам. Соседка недоуменно смотрела на прилипшего языком мальчишку. Вздохнула. Поставила рядом свою клеенчатую хозяйственную сумку: «Посмотри пока» - и пошла на второй этаж. Горячая вода из чайника, принесенного бабушкой, наспех накинувшей на байковый халат одну шаль, в домашних тапочках, освободила язык из ледового плена. Дома Степанов беззвучно заплакал. Бабушка только вздыхала и гладила его по голове.
    Через неделю внизу, в подъезде, стояла белобахромчатая крышка гроба. В комнате на двух табуретах в черном ящике лежала его бабушка в белом платочке. Степанов осторожно потянул крахмальную белую простыню. Бабушкины руки, накрыв одна другую, лежали на груди. Степанов стоял рядом и смотрел на бабушкины закрытые веки, седые волоски на подбородке, которые он любил считать в детстве, тонкие белые пальцы. Пока никто не видел, вложил в ее руки, удивившись, что они такие холодные, недовязанный белый носок с четырьмя спицами и маленький шерстяной клубочек.
Двустороннее воспаление легких унесло бабушку к Богу на небо, а соседи на своих плечах унесли ее из его жизни. Теперь Степанов снова остался один, часто открывал шкаф, гладил ее белую мягкую шаль и подолгу неподвижно сидел, прижавшись к ней щекой.

                Глава 5. Как по Дону гуляли…    
    Мать Степанова много работала. Сначала он как-то не задумывался, что его мать актриса. Ну, актриса и актриса. Подумаешь. У его друга Лешки мать работала в типографии: это было наглядно и интересно. В их комнате всегда было много тяжеленьких буковок, которыми можно было поставить чернильный штамп на обоях, оттискивать их на горячем асфальте или на свежевыстиранном полотенце вредной соседки. А артист? Что такое артист? Тетрадки с мелко исписанными страницами, долгое вечернее ожидание и вечное: « не мешай, я учу роль!» Правда, у них часто бывали гости: красивые дядьки в пиджаках с толстыми тетками и цветами. Самым интересным, конечно, было чаепитие с конфетами и бесконечные рассказы. В булочной на Садовом все равно было интереснее, но вот рассказы или пение под громкие раскаты маленького рояля, это да! Как-то Степанов достал у соседа ножовку и пытался отпилить одну из его трех блестящих педалей для своих нужд. Вот попало так попало ему от отца. Он так кричал! А мать, та вообще пришла в ужас и впервые назвала его сволочью. Степанов долго не мог понять - за что? Из-за какой-то железки и сразу сволочь. Обидно. По этому поводу он долго возился, оттискивая на любимом белоснежном платье матери сложное слово «ниправда». Получалось не очень аккуратно, чернила расплывались, но прочесть было можно. Долго искал восклицательный знак, но, так и не найдя, оттиснул вопросительный.
    В понедельник вечером в их коммунальную квартиру без конца звонили. Три длинных звонка. Степанов, одетый в новые штаны и рубашку, бегал открывать, мать – на кухню. Наконец взрослые усаживались за раздвинутым и надставленным столом. Степановские соседи уже привыкли к неожиданным и громким вечеринкам по понедельникам. Их соседка – актриса известного театра! А артисты народ чудной, в воскресенье работают, в понедельник отдыхают. Некоторые подслушивали под дверью, когда под бурные звуки  рояля пел кто-нибудь из знаменитостей, и даже хлопали. Дверь открывалась, и обрадованные жильцы просили спеть что-нибудь еще. Некоторые, изрядно выпив, приходили брататься с любимыми артистами, но мать вежливо и твердо - а она это умела делать - направляла пьяного визитера восвояси. Степанов сидел в уголке кожаного, черного, с прямой жесткой спинкой, дивана. На коленках его стояла хрустальная ваза с конфетами и яблоками. Карманы штанов оттопыривались от количества мятых конфетных оберток. Иногда и ему приходилось публично выступать. Его любимой песней была ария Мефистофеля из «Фауста». Но когда он, встав на маленькую табуреточку, опершись рукой на крышку рояля, а другой сильно размахивая перед собой, пел не своим голосом «Люди гибнут за металл-л-л-л, за-а-а металл! Люди гибнут за метал-л-л-л, за металл!» - все сидевшие за столом громко смеялись и после дружных аплодисментов угощали его лимонадом и жали своими огромными ручищами его детскую руку. Степанов снова садился на диван, а мать получала букет изысканных комплиментов по поводу таланта своего маленького сына.   
    Мать Степанова была чрезвычайно красивой женщиной. После ее смерти, разбирая фотографии и смотря на это неземное юное существо с большими выразительными глазами, в огромной шляпе с лентами и в платье с «фонариками», к степановскому горлу подкатит комок, он начнет задыхаться, ему захочется завыть в голос и признаться миру, как он был несправедлив к своей матери, маме. И он поймет, что не мать виновата в его странной жизни. На свете останется только один виновник всего и вся – он сам.      
    История их семьи никогда не была известна Степанову в подробностях. В 90-х в его кабинет придет странный человечек в старомодном пенсне на шнурке и предложит всего за триста долларов собрать для него документы о его предках. Еще через месяц Степанов получит большой конверт.
    Пятидесятилетний Степанов уже давно понял, что мир очень мал и тесен, но представить себе, что граф Резанов, герой реальных событий и герой шумевшего и талантливого спектакля начала 80-х, был зятем его прямого предка - это слишком. Он вспомнит, как по старой памяти его сокурсник и друг по театральному училищу позовет его на премьеру, и как нечеловечески восторженно больно ему будет стоять в финале в оглушительном зрительном зале, и как инфарктно-остро он поймет, как несправедливо распорядился его вечный оппонент - судьба.
    Семью матери переселили с Дона  во времена столыпинских реформ. Они обосновались в Омске, на крутом берегу Иртыша. Семья была большая. У степановской бабушки было десять братьев и сестер. Целая улица бревенчатых пятистенков – одни Онищенко. Семья была крепкая, хозяйственная, обжились скоро. Завели скотину и птицу. Пахали, сеяли, молотили, на крепких телегах возили в город зерно, строили новый ток и два огромных амбара.
    Один раз мать вывезет маленького Степанова в родные места. От этой поездки в степановской голове останется только огромная река, бесконечные кусты смородины, сбегающие строгой аллеей к берегу, и большая синяя в крупный белый горох кружка с вкуснейшим густым горячим киселем. В то короткое лето они с матерью жили у родной сестры бабушки - Стеши. Она смотрела на Степанова такими же лучистыми глазами и гладила по голове такими же теплыми и тонкими пальцами.
     В двадцатых мужскую половину семьи расстреляли, амбары сожгли. Степановский прадед, глава семейства, в огромной бороде, ситцевой рубахе и суконном картузе, бросится с крыши своего уже подожженного дома прямо в галдящую и ухмыляющуюся внизу толпу на подставленные вилы.   
    Мать поступит на актерские курсы в городе и уедет в Москву. После выездного шефского концерта в летном училище окажется за одним столом с молодым веселым лейтенантом на торжественном обеде в честь столичных артистов. Лейтенант проводит ее до автобуса и на прощание, сняв фуражку и наклонив голову, галантно поцелует ее руку.