Иностранка

Когда Женька, мой единожды друг и дважды однокурсник, сказал, что завёл себе подругу-японку, его подняли на смех. И в самом деле, представить себе розовощёкого, плотно сложенного Женьку в компании худой узкоглазой азиатки было так же сложно, как допустить мысль о том, что японок можно различать по лицам. Собственно говоря, опыта общения ни с японками, ни с китаянками, ни с прочими кореянками у нас тогда не было - да и откуда ему было взяться в период развитого социализма! - и всю информацию об их внешней идентичности мы черпали из вырезанной сцены из "Мимино". Мы не без оснований подозревали, что Женька совсем недавно подцепил подругу по пьяни и в трезвом виде её ещё не видал.

Действительность превзошла наши самые худшие ожидания: Женька не спился, а спятил. Когда через пару дней он представил нам свою избранницу, мы охнули: "Она же страшна, как жертва Хиросимы!" Лошадиная челюсть, кривые зубы, раскосые глаза и скулы неимоверной величины вызывали неудержимые порывы стыдливо отвернуться или хотя бы не смотреть девушке в глаза, да и вообще на её лицо. По-английски Хироно (именно так звали женькину пассию) говорила с характерным японским акцентом, даже не пытаясь по-разному произносить звуки "л" и "р", так что было непонятно, говорит ли она о траве (grass) или о стакане (glass). В дополнение ко всем вышеперечисленным достоинствам Хироно обладала неуклюжей фигурой. В-общем, жертва Хиросимы, что с неё взять. Но Женька-то, Женька-то как на такую польстился?

Разгадка не заставила себя долго ждать. Хиронка училась в аспирантуре бизнес-школы и оказалась интересной и эрудированной собеседницей. А лицо что? С него воду не пить (а если и пить, то Женьке, а не нам), тем более что очень скоро мы привыкли к необычному облику нашей новой знакомой. Хироно, судя по всему, тоже неплохо чувствовала себя в нашем обществе.

Наверное, именно поэтому мы так удивились, когда, получив диплом, Женька резво отбыл к месту новой работы в Мэриленд, а там не менее резво разжился породистой португалкой. Хироно получила свой диплом в тот же год и уехала залечивать душевные раны в захолустный городок Корнинг, на заводы одноимённой стекольной компании. Оттуда её переведи в Японию в ещё более захолустный городок Какэгава, и скуластая подруга пропала с наших экранов.

Когда я впервые поехал в Японию в 1996 году, я вспомнил о Хироно и даже неожиданно нашёл в записной книжке её телефон. Какэгава оказалась на пути из Токио в Киото, куда я всё равно собирался съездить из своей Электротехнической лаборатории на выходные.

Хироно встретила меня на станции, прямо у турникетов, и радостно бросилась мне навстречу. После стольких лет знакомства её лицо показалось мне красивым и почти родным - я смотрел на неё и проклинал тот день, когда обозвал её за глаза "жертвой Хиросимы". Мы перекусили в каком-то японском варианте "Макдональдса", название которого я запамятовал, прошли по сумеречной центральной улице Какэгавы, поднялись к закрытым воротам средневекового замка и сфотографировались на их фоне. Говорили то о старых общих друзьях, то ни о чём, то о погоде, то о расписании поездов на Киото, как будто стараясь случайно не упомянуть запретное имя. И вот уже у самого вокзала, буквально за несколько минут до отправления поезда, Хироно прорвало.

"Я не могу больше жить в этой стране! Я здесь совершенно чужая! Я никому тут не нужна! Я слишком стара для того, чтобы выйти замуж. Я слишком стара для того, чтобы делать карьеру! Мой американский диплом никого здесь не интересует. Я всю жизнь проработаю мелкой сошкой и останусь без семьи и без детей. Здесь все живут по правилам, заведённым сотни лет тому назад. Мне здесь душно! Позвони Женьке, пожалуйста! Скажи ему, чтобы он забрал меня отсюда! Пусть он бросит свою португалку и заберёт меня к себе! Пожалуйста, позвони Женьке! Пожалуйста!"

Я снова представил розовощёкого, плотно сложенного Женьку в компании худой узкоглазой азиатки. Хиронка, дорогая, я обещаю позвонить ему. Я позвоню ему и расскажу, как ты стала иностранкой в своей стране. Но я не расскажу тебе, как он рассмеётся в трубку и как на заднем плане я услышу смех его португалки.