Это было в сорок первом - два рассказа

               
                ЭТО БЫЛО В СОРОК ПЕРВОМ
                Рассказ первый

Поздней осенью в деревню Литвиново Арсеньевского района Тульской области вошли передовые войска Германии. Взяв Орёл, немецко-фашистские захватчики с юга продвигались на Тулу.
Немецкие офицеры селились в домах местных жителей, чувствовали себя раскованно и свободно. Они не сомневались в своей победе, поскольку были вооружены до зубов.

Вера Алексеевна Крылова (в девичестве – Венёвцева) в тот ноябрьский вечер осталась в доме одна с несовершеннолетними сыновьями, когда в ее дом вошли два немецких офицера и скомандовали накормить их и расположить на ночлег...
Два испуганных мальчугана – тринадцатилетний Славик  и семилетний Олег напряженно наблюдали, как их мама с царским спокойствием выдала фашистам постельное белье и подвинула ведро с картошкой, тихо сказав: «Сами себе готовьте, я устала и не буду». Мальчишки не на шутку испугались, что за такую дерзость маму начнут бить или, того хуже… Но, на удивление и к счастью, ничего дурного не произошло. Сняв мундиры, немцы принялись чистить картошку…
В начале войны немецкие солдаты и офицеры еще не озверели, они были уверены в своей скорой победе, а потому вели себя достаточно прилично.
Но если бойцы вражеских передовых войск мирное население не обижали, то наступление фашистского карательного отряда  жители деревни Литвиново ожидали с нескрываемым  страхом. Карательным войскам  указом самого Гитлера было велено расстреливать без суда и следствия коммунистов, уничтожать с лица земли цыган и евреев.

Вечером следующего дня произошёл случай, который навсегда запомнился моему отцу – в то время семилетнему мальчугану. Вот он-то и был младшим сыном Веры Алексеевны Крыловой-Венёвцевой.  Мальчик с карими глазами и волнистыми темно-русыми волосами (чем не еврейская внешность?) не на шутку испугался.
 В их дом постучали.
Славик – старший брат побежал и открыл дверь без промедлений, поскольку ждали отца, Ивана Ильича Крылова, который должен был вернуться с минуты на минуту.
Иван Ильич вместе с другими работниками совхоза «Комсомолец» деревни Литвиново с утра погнал совхозный скот к северу – подальше от немцев, в безопасное место.
(Ведь дело двигалось к зиме, и не сохранить скот от врага означало голодную смерть, не больше и не меньше.)
Но это пришел не отец. На пороге стоял директор местной школы. Он бесцеремонно отодвинул мальчика и, не разуваясь, прошёл в дом.
- Вера Алексеевна! – громко позвал он. – Гости ваши дома? (имелись в виду немцы)

Молодая красивая женщина вышла ему навстречу с улыбкой. Директора Арсеньевской школы она знала, ведь ее старший сын Вячеслав был уже пятиклассником, а Олег должен был пойти в школу через восемь месяцев… Если бы не война!
Теперь неизвестно, как все сложится, смогут ли сыновья вообще теперь учиться, получать образование? Или школы захватят немцы и приспособят их под оружейные склады? Возможно, еще придется попросить этого товарища поучить Олега математике и русскому на дому?
- Нет, еще не пришли ночевать, воюют… Чёрт бы их побрал, этих гостей.
- Вот-вот-вот, - сладко улыбаясь, произнес директор. И эти ваши слова мы тоже запишем… - Он достал из-за пазухи какие-то бумажки. – Взгляните-ка, Вера Алексеевна… Списки готовлю. На расстрел. И вы там числитесь с вашим мужем-коммунистом. Где он сейчас, Иван Ильич-то? Слышал-слышал… Скот от немецких войск прятать вздумали? Вот через пару дней придёт карательный отряд, тогда посмотрим, зачем вам скотина нужна-то, когда жизнь на волоске висит… Как считаете?

У моей бабушки, тогда, в сорок первом году, тридцатипятилетней женщины, зашумело в ушах… Монолог директора школы она дальше уже не слышала: казалось, что предатель просто стоит и, криво усмехаясь, открывает рот, словно рыба, выброшенная течением реки на берег. Слова директора школы, ранее уважаемого ею человека, Вера Алексеевна уже не могла разобрать… У неё было предобморочное состояние.

Собрав в кулак всю волю, она только тихо спросила:
- Это всё, что вы хотели мне сказать? Тогда уходите… Мне некогда, надо детей ужином кормить.
(Бабушка моя Вера Алексеевна вспоминала, что очень хотелось послать его вон, накричать и высказать все, что она о нем теперь думает, но рядом стояли два и без того испуганных сыночка, и ради них надо было сохранять спокойствие, чтобы не довести детей до крайнего испуга).

- Скоро свинцом ваших детей накормят. Особенно этого, - директор школы ткнул пальцем в семилетнего Олега. -  Гитлер сказал, евреев расстреливать в первую очередь.
- Он не еврей! И вы это отлично знаете. У вас, кстати,  тоже глаза не голубые, так что думайте о себе! - парировала бледная как простыня женщина. – Идите с Богом и забудьте к нам дорогу.
Она невозмутимо открыла дверь непрошеному гостю и громко захлопнула ее, когда тот соизволил-таки ретироваться, прошипев на прощание какие-то проклятья…

Славик и Олег, прижавшись друг к другу, вопросительно смотрели на мать.
Вера Алексеевна подмигнула им и вдруг… засмеялась!
- Что, испугались?! Вот я сейчас свинцовыми котлетами вас кормить буду!

Мальчишки прыснули со смеху. Напряженная атмосфера вмиг развеялась.

Когда я слушала эти воспоминания о суровом 1941-ом: сначала от своей бабушки, потом – от отца, то сердце щемило от непролитых слез и гордости одновременно. Наша Победа в Великой Отечественной войне была одержана благодаря Великой Силе Духа, и в том числе – Вере, Надежде и Любви наших Женщин, не сомневающихся в своей правоте, в правде нашей родины –  России, которая лишь оборонялась от фашистских захватчиков в той страшной войне, защищала свою Землю, но никогда и ни на кого не нападала, не стремилась завоевать чужие земли, истребить другие нации. Слава нашей Победе, нашим землякам – воистину героям!


                АЛЛОЧКА ЛЕПЁШИНА – ДОЧЬ ПРЕДАТЕЛЯ?
               
                Рассказ второй

Зоотехник Игорь Лепёшин жил  в деревне Литвиново Арсеньевского района Тульской области по соседству с моей бабушкой – которой в 1941 году было всего 35 лет.
Когда немцы наступали, Лепёшин пришёл советоваться к своей соседке, у которой в это время гостила его шестилетняя дочка Аллочка. Девочка всегда приходила к ним – играть с Олегом, который был на год постарше ее и тоже еще не ходил в школу. У детей была взаимная симпатия.

- Вера Алексеевна, - Игорь замешкался, замолчал, присел на скамью, снял шапку. Он заметно нервничал.
- Игорек, что случилось? – Вера Алексеевна доброжелательно ему улыбнулась. – Наверное, хочешь попросить, чтобы Аллочка ночевать осталась? Да всегда пожалуйста, даже не нервничай. Ты молодой, должно быть у человека личное время, я все понимаю! Снимай тужурку, садись чай пить. Самовар поспел.
- Да нет, Вера… Не до чаю мне… Я вот что. Советоваться пришел… Не сегодня-завтра, Вера, немецкий карательный отряд  в Литвиново войдёт. Я хочу заявление написать в немецкую жандармерию – перейти на сторону немцев. – Игорь выжидающе помолчал и, словно оправдываясь, повысил голос: - Вера! Убьют же всех!  Аллочку мне до слез жаль – ей всего-то шесть лет, жизнь еще не началась…
- Не спеши, - посоветовала соседу Вера. – Под Москвой наши верх берут, два-три дня и не будет здесь фрицев.
- Откуда такая уверенность, Вера Алексеевна?! – Лепёшин всплеснул руками. – У немцев танки, самолёты, современная техника! А у нас? Дедовы вилы? Смешно, Вера, что ты говоришь?! Не будет скоро нас, с лица земли сотрут, а кто и останется живым – до гробовой доски будут рабами у гитлеровских оккупантов.
- Ну, а ты погоди немного, Игорь. Успеешь  на вражескую сторону перейти, никогда не поздно. А я вот владею информацией, что наши гонят немцев, освободят нас скоро совсем. Подожди, дорогой, не паникуй.


Лепёшин помрачнел и задумался.
После короткой паузы он спросил как-то участливо:
- Ты вот, Вера, наверное, теперь меня за предателя держишь? – в его голосе появились железные нотки. – А ведь ты пойми меня?! Мне же некуда бежать, никого на целом свете у нас с Аллочкой нет. Жена – ты же, Вера, знаешь – при родах умерла… Родителям моим вот уж пятый год… Царствие Небесное! А дочурка?...  Я же ее один растил с пелёнок!.. Ночей не спал, косичку заплести не умел…  Все девочки как девочки ходили, а я Аллочку разодену в камуфляжные штаны – курам на смех… Я же мужик, Вера! Если бы не ты… Ты же ей и платьишков нашила, и куколку подарила… Ты ей, Вера, как родная! Она тебя только и зовет «тетей» «Пойду к тете Вере… Мне тетя Вера подскажет…» -
Игорь усмехнулся горько и безысходно – Да я за нее, Вера Алексеевна, не то что на сторону врага перейду, а вот свою душу дьяволу отдам! Лишь бы Аллочка моя жива осталась… А вы говорите – предательство… Разве единственной своей дочери жизнь сохранить – это предательство?
Вера Алексеевна ничего не говорила. Она молча слушала соседа и думала о своём: почему муж Иван так долго не возвращается? А вдруг он вместе с мужиками, что скот из деревни погнали прятать, встретились с немцами и нет их уже в живых?
Думала о своих сыновьях: старший Славик пошел в лес за дровами – печь надо топить. Обычно это делает Иван, а теперь вот пятиклассник Славка за отца… Как бы и с ним что в лесу не приключилось…

А дети – Олег и Аллочка Лепёшина не думали ни о чём! Они сидели в «светлой»* комнате под столом и… целовались!
- Хочешь конфету? – спросила Алла Олежку. – Мне немец дал! Он говорит – ты похожа на мою дочь – такие же большие голубые глаза и светлые локоны!
-По-русски говорит? – удивился Олег.
-Да… - Аллочка перешла на шёпот. – «Наш» немец – Язык!
- Как это - «язык»? – не понял Олег.
- Ну вот, возьмут в плен русского солдата – и немец, который в нашем доме теперь ночует, – он будет его допрашивать – а для этого надо русский язык знать… Ведь иначе от наших ничего не поймут они – ведь русские чужих языков не учат, бестолковая нация… Это мне мой папа рассказал, – заявила Аллочка с гордостью.
- А ты что, не русская что ли? – Олег сдвинул брови и отвернулся от Аллочки. – Не нужны мне твои немецкие конфеты! Обойдусь.
Он сглотнул – слюны набежало полон рот! Конфетку очень хотелось, ведь дома не было не то что конфет – даже сахару в обрез! Мать сыпала им со Славиком по чайной ложечке сахарку в чай, а сама всегда пила «пустой чай»**. Экономила. Они с братом это заметили и перестали размешивать свой сахар – он будто нечаянно оставался на дне, и мама потом размешивала его себе.
- Ну чего ты обиделся? – Аллочка протянула другу карамельку в блестящем фантике. – На, держи. Я русская. Только я буду языки учить, и французский и немецкий…
- А немецкий зачем?
- Как зачем? Чтобы с немцами общаться – они же скоро тут жить будут – Аллочка вздохнула. – А я буду им кофий носить… шкафчики протирать буду…
- Это тебе тоже папа сказал?! – Олег вскочил, забыв, что находится под столом и больно ударился затылком.
Аллочка рассмеялась тихим серебряным смехом.
- Сядь обратно! А замуж я все равно за немца не пойду, я же тебя люблю.
- Успокоила, - улыбнулся Олег, потирая надувающуюся шишку. – Я тебя может еще и не возьму в жены.
- Возьмешь. Когда мы вырастем. – Аллочка важно развернула конфету и бережно погладила указательным пальцем фантик. – Красивый, да?
Кто? – Олег удивленно поднял брови. – Я, что ли?
- Да не ты, а фантик!
- Обыкновенный фантик. Блестяшка просто. – Олег отвернулся.
Аллочка откусила пол карамельки и другую половинку засунула Олегу в рот.
Под столом воцарилось молчание.


Отец Аллочки зоотехник Игорь Лепёшин сидел напротив печурки, где уже трещали поленья и смотрел на огонь. Рядом стоял вспотевший и как-то быстро повзрослевший за эти два дня фашистской оккупации Славик Крылов.

- Слав, что будешь делать, когда карательный отряд придёт? – спросил Лепёшин. – Я слышал, твой батя в списках приговоренных к расстрелу числится…
Славик молча подбросил дровишек в разгоревшуюся печь.
- Мой батя их первым перестреляет. – Мальчик оглянулся, чтобы убедиться, что не слышит мать. Очень не хотелось ее расстраивать.

Но Веры Алексеевны в доме не было – она вышла во двор – посмотреть, не возвращается ли муж?

Лепёшин рассмеялся, но смех получился каким-то неестественным, притворным.
- Да ты, Вячеслав, я смотрю – совсем взрослый стал… Только вот не прав ты, Слава!  В эти дни главное – сберечь свою жизнь. А потом уж как Бог рассудит. Если пулю в лоб схлопочешь – потом тебе уже твоя правда не пригодится, Славик. Вот я про что… Сегодня главное – уцелеть. Я решил - завтра в немецкую полицию заявление отнесу, пока не поздно – перейти на сторону немцев. Твоя мать советует подождать, так ведь и немцы не дураки! Захватят нашу деревню и спросят: «Почему раньше заявление не написал, сразу? Чего выжидал?» Не поверят… Расстреляют… Завтра же заявление отнесу, я для себя уже решил.
Лепёшин обхватил голову руками.
Славка нахмурился и молчал.
За дверью послышались счастливые голоса – матери и отца! Лицо у Славика сразу просветлело, он улыбнулся, на щеке образовалась ямочка – и мальчик сразу стал похож на ребенка, каким и был до войны.
Подросток, уже не обращая внимания на гостя, бросился на встречу родителям.
Лепёшин ухватил его за руку, глаза его были полны тревоги и безысходности – неприятный, прямо скажем, взгляд.
- Слав, что МНЕ делать? – он спросил так, словно мальчик был старше и мудрее его.
- Не знаю, дядя Игорь, - Славик вырвал свою руку из цепкой вспотевшей ладони Лепёшина и побежал к отцу.

Уже через четыре дня деревню Литвиново освободили советские войска. Немцы бежали, забыв в домах, на радость деревенским мальчишкам, свои пайки: тушенку, сгущенку, а некоторые - даже свои бинокли. Таких биноклей в России - тогда СССР – еще не видывали.
Радости населения не было границ. До поздней ночи на улочках играли гармони, бабы плясали, двери в дома были открыты – незнакомых русских солдат в каждой избе встречали как родных, отдавали им немецкие пайки. Ведь им предстоял еще долгий путь войны… Война, по сути, еще только-только началась и просто показала свои зубки…
Но в тот день жителям деревни Литвиново казалось, что самое страшное для них - уже позади. Немцы бежали и больше никогда не вернутся.

Аллочкиного отца, зоотехника Лепёшина партком решил отправить в штрафной батальон на фронт, на передовую. Кровью искупать свою вину.
На войне Игорю оторвало ногу, но он остался жив. В родную деревню он с дочерью после войны так и не вернулся.
                СВЕТЛАНА КРЫЛОВА,
член Союза российских писателей,
г Одоев Тульской области