Упс

             КМС, МНС, ПМС, это диагноз и биография в трех буквах. Меня от этих аббревиатур тошнит, я этих деятелей с детства не перевариваю. Знакомят с человеком: альпинист, КСП, санитар на скорой, психиатр, любит песни Визбора. На ***. Санитар или психиатр? Все равно на хуй. Сейчас работает мотальщиком на заводе.
             В их модус вивенди все всегда запутано, но альпинизм и Визбор присутствуют обязательно.
             Хотя, конечно, сам Визбор здесь ни при чем.
             Как и альпинизм.
 
             Фотография Дизи Гилеспи. Размер: метр на два двадцать. Метр в высоту. Черно-белая. Дизи с трубой, щеки раздуты, то есть щеки по объему равны всему остальному, занимают две трети изображения. Джон «Дизи», глаза закачены, на кристальных белках горят черные зрачки. Золотая труба и гайка на пальце. Звук слышно даже отсюда, он, вообще, был звук.
             Изображение в масштабе один к десяти.
             Ссылка.

             Умащивая текст ссылками, мы оказываемся в интересных местах. Салон машины скорой помощи. Предгорье Кавказа. Приемный пункт стеклопосуды. Проходная завода. Какая-то поляна, все поют. Коллекторная. Шестиметровая кухня, на столе пиво. Детский сад. Магазин.
             Потом они пришли в гости, и мы сели пить чай.
             Виктор Леонардович (вообще, Витек), человек средних лет, средних способностей и отчаянного честолюбия.
-- Здравствуйте, Виктор Леонардович.
             В ответ прибаутка, можно поклясться. И не нравится ему такое обращение, они предпочитают до шестидесяти лет оставаться Витьками и Сергунчиками. Я хотел бы ошибаться, но жизнь доказывает обратное, наплевав на пошлость.
             И запах. Несмотря на общую спортивную подтянутость, округлость и мускулистость, подспудный запах гниения. Он проникает во все закоулки маленькой квартиры. Им пропитываются шторы, он поселяется в чайной чашке и висевшем в коридоре шарфе. Запах сначала беспокойно заметен, а потом привыкаешь и живешь одурманенный тленом.      
             Нужно много здоровой жизни, чтобы избавиться от него.   

             Изображение Майлса Дэвиса. Размер в сантиметрах: двадцать пять на тридцать четыре. Черный принц, высокий лоб, кудрявые волосы, золотой браслет, труба, шляпа, высокий лоб, в глазах тревога пополам с уверенностью. Снова труба, шляпа. Браслет. Труба. Кольцо на мизинце. Глаза. Нотный стан разваливается, знаки осыпаются с листа на пол. Скрипичный ключ.
             Ссылка.

             Попили чаю, поговорили о болезнях, Витек солировал. Он все знал и умел, везде побывал, до всего достучался. Дочитал тоскливый шведский боевик, досмотрел авангардный индонезийский фильм и вынес суждение. Принес его нам. Поделился. Жить стало приятнее. Жизнь, она хороша во всех проявлениях, если особо не заморачиваться на самом себе.
             Поражает изобилие планов и легкость их осуществления.
-- Открою киоск.
-- Куплю землю и построю дом.
-- Устроюсь на работу в зоопарк.
-- Женюсь.
             Невеста сидит рядом, рассказывает анекдоты. Смеется. А я испытываю скользящее чувство неприязни пополам с сожалением. И еще ощущение бесполезности.
-- А вот я…
             Витек делится. В буквальном смысле слова. Он множится и рассевается. Виктор Леонардович, говорю я, Виктор Леонардович, пойдем покурим? Но он не курит и не пьет.
             Кто бы сомневался.
             Я тоже читал тот шведский триллер. Северный и морской. С ветшающим маяком и усадьбой смотрителя, с сараем площадью четыреста пятьдесят метров, сложенным из бревен оставшихся после кораблекрушения. В этих бревнах больше мистической поэзии, чем во всех позднейших потугах оживить жанр.
             Поэзии, вот чего не хватает Витьку. Не той, где рифмуются давно замученные слова, а той, где море выбрасывает драгоценные сосновые бревна.
             Бревна становятся собственностью тех берегов, к которым их прибило. Так и Витек становится собственностью чавкающей реальности, которую он выбрал.
             Реальностей полно, на всех хватит.   
               
             Портрет Каунта Бэйси. В сантиметрах: сорок на шестьдесят два. Улыбается или не улыбается, мощный мужик за фортепьяно, согнулся. Белые зубы, белые глаза. Пальцы подрагивают готовые. Черный фрак, белая манишка, черная бабочка. Вообще много черного и белого. Фортепьяно соответствует, стоит собравшись, напружинившись. Сейчас откроется звук, и инструмент выпрямится, развернется из коробки в поле, которое не перейти. Посыпятся искры.
             Ссылки не работают.