Жизнь преподносит разные сюрпризы...

Жизнь преподносит разные сюрпризы, но иногда сюрпризом бывает яркая мысль, новое осмысление действительности или новое отношение к прежнему мнению о чём-то важном. Так, потребительское отношение к своим родителям сказывается и на отношении с людьми. Вот пример именно потребительского отношения к родственникам, критикующее их привычки, их жизнь. Начиная с критики, можно оказаться на дне собственных иллюзий.
  Судорожная готовность матери предостерегать меня и других людей наущать её кодексу, выводила из себя отца, смешила всех моих одноклассников и создавала анекдоты вокруг нашей семьи. В кодекс матери входило «учиться, чтобы стать человеком», но сама она вместо учений, по её  же словам, «гоняла собак по Безводному» всё лето, в то время как я всё лето обычно всегда читала заданную на каникулы школьную литературу, играла на пианино произведения, пройденные за год в музыкальной школе, желая действительно «выйти в люди» и обязательно по-комсомольски стать примером своим двоюродным и троюродным братьям-сёстрам. Одноклассники сочувствовали домашнему концлагерю, в котором мне было уготовано жить, и иногда приглашали меня к себе в гости, одна из одноклассниц даже договорилась со своими родителями, чтобы они разрешили меня кормить, и за это в мои обязанности входило подтягивать по английскому и другим предметам слабую голову их дочери. В результате, эту её голову я просто несла на своих комсомольских плечах, и она-то меня и раздавила. Занятия музыкой, музыкальная литература, сольфеджио – я с огромнейшей радостью занималась этими предметами в свободное от общеобразовательной школы время, писала рассказы и стихи, понимая, что во время моих занятий в музыкальной школе я тайно эмигрирую из страны домашнего террора в прекрасный космос музыки и деликатного обращения с людьми. Мать моя музыку не терпела, и всем окружающим твердила, что «эта каторга» должна когда-то закончиться». Я понимала, что мать очень необразованна, но я не обращала внимания на её безпардонное владение моими интересами и стремлением упорядочить по её законам всю мою жизнь. К сожалению, я не могла тогда понять, что мой отец потерял свою жизнь в борьбе тупости, коим воплощением была его жена и моя мать, с его светлым будущим, которое он по-честному заслужил, изучая английский язык. Отец получал восхищенные отклики своих преподавателей о его знаниях английского, даже высокопоставленная московская комиссия признала речь моего отца речью истинного англичанина, благодаря стараниям отца и его абсолютному музыкальному слуху. Но как тургеневская собачка Муму, все старания были утоплены, попраны правила пионерии «помоги товарищу в беде», и жизнь расставила по-своему на своём шахматном поле жизни и судьбы людей, с которыми играла по-шашечному в поддавки.
Огромными боями был отстоян пол, он заслуживал большего уважения, чем ему выделила моя мать: его стали мыть не из помойного ведра, а из специального ведра для мытья полов. Слез матерью было пролито немало в желании доказать обратное, но победила чистота. Другой жизненно важный вопрос о мытье посуды оказался неразрешаем. Согласно кодексу матери, посуду мыть надо грязной тряпкой, выкроенной, а попросту оторванной от трусов или майки (в хозяйстве главное экономия), и мыть без всяких моющих средств, опять же в целях экономии. Кишечные болезни моего отца, вытекающие из такого размазывания грязи по тарелкам, тщательно и безнадежно лечимые советскими медиками, вытекали именно из грязной раковины, в которой священно подращивалась слоевая грязь и туда же ставились тарелки, чашки и все предметы сервировки стола изуродованного тупостью, окружающей  интеллигента. С материнским радением грязь размазывалась по тарелкам, высушивалась на воздухе и пополнялась новыми слоями. Отец стал чаще лежать в больнице и получил инвалидность. Приправленная скандалами жизнь в домашнем концлагере вывела из строя и меня. Результаты той прошлой каторжной жизни до сих пор я ощущаю на своем теле: не могу долго заниматься однообразной работой – сильно сводит всё тело, и вся жизнь становится противна. Сумки тяжелые тоже н могу носить: руки сводит так, что пальцы разогнуть н могу от боли.  Постперестроечное время уготовило таким же, как я, каторжникам семейного быта советских времен свою рулетку, попав в которую, человек кружился в кадровом рынке, иногда попадая в лунки, найдя работу, но тут же вытряхивался рукой живодёров-политтехнологов из насиженного места. И снова вовлекался в кружение по городу в поисках работы и, соответственно, куска хлеба насущного. Вымирали целые поколения специалистов, выброшенные с работы, теряли квалификацию, кружа по кадровым агентствам в поисках места, где необходимы будут их знания и опыт.
Мать же сидела дома, уже состарившись и получив заслуженную пенсию от её возлюбленного государства, варварски разделывающегося с людьми, имеющими талант. Бездарность так нравилась советским политикам, они и в новую Россию взяли с собой секатор для обламывания веток талантам. Советская Россия умела корнать, постперестроечная умеет вырубать целыми лесами, и очень деликатно это делает: просто разрешает всё, а берут вдвое больше. Так, теперь поэзию запрягли как способ объединения глупой и бездарной молодёжи, чтоб та не наделала ещё больших дел, чем уже натворила (к примеру, изуверства готов), и эта «лошадь» везёт воз, который и ныне там. Устраиваются поэтические фестивали для безнадёжно больных мозгами, другие больные делают вид, что это им нравится, на самом деле они просто зарабатывают на том, что эти выпендряки не умеют ни думать, ни чувствовать, ни писать стихи, а гордости в них столько, что хватит на целую роту солдат, воюющих за Родину.
Кружись маленький человечек в их кастрюле, сварят они из тебя оструганную морковку, порежут на кружочки и новую олимпиаду по кадровым гонкам устроят. Надо же им хоть как-то выкосить поэзию, прекрасную музыку, а то, не дай кодекс, кто-то напишет новое талантливое произведение, его прочитают или услышат люди, и обличённые варвары займут свои места в тюрьмах разворованного отечества.
2010, 12 декабря